Андрей Медушевский - История русской социологии
В связи с этим заслуживает внимания другая важная тенденция развития общественных наук в это время, а именно расширение поля их исследования за счет включения и использования данных таких новых («пограничных») дисциплин, как этнография, археология, история хозяйства и техники, психология, антропология, сравнительное право и др. М.М. Ковалевский одним из первых в русской науке обосновал необходимость такого широкого комплексного подхода в социологии, который представлял собой, по существу, синтез достижений всех наук в единой науке об обществе, проводя эту идею как в теоретических, так и в конкретных своих исследованиях по истории экономического роста Европы, происхождения семьи, частной собственности, государства и т. д.
Что представляло собой это научное направление, что оно давало для познания общества и в чем состояла его новизна? Ученые всегда стремились к научному, рациональному объяснению общества, истории, человека. «Человек – это разумное животное» (Аристотель), надлежит «не радоваться, не печалиться, а понимать» (Спиноза), «подвергай все сомнению» (Декарт) – во всех этих суждениях проявилось стремление освободить познание от эмоций, различных вненаучных наслоений, стремление к изучению того, что есть, а не того, что должно быть. Иначе говоря, задача науки – познание сущего, а не должного. Такой взгляд на науку, ее метод и задачи, явившийся завоеванием нового времени, стал своеобразным лозунгом или символом веры позитивизма, что на практике должно было вести к очищению фактических знаний от метафизических представлений, поиску новых доказательных методов, подчеркнутой приверженности к анализу фактов.
В связи с этим перед исследователями позитивистского направления отчетливо вставала дилемма уровней познания. Процесс познания, считали они, может идти лишь путем освоения фактического материала. Но анализ фактов, взятый сам по себе, не приводит еще к обобщениям, открытию тенденций, законов, отысканию выражающих их формул, ибо социология – не физика и не математика; факты общественной действительности не повторяются, а если и повторяются, то в измененном виде, в обществе действуют не материальные частицы, а люди, наделенные сознанием, мыслью, предсказать ход которой нельзя, и т. п. В связи с этим и возникает дилемма: познаем ли мы отдельные факты, явления, события или определенные тенденции, процессы, закономерности? Существует ли связь этих двух видов познания или они разделены непроходимой пропастью? Во всяком случае, каков тот путь, которым должен идти исследователь, чтобы избегнуть Сциллы ползучего эмпиризма и Харибды неоправданных (не обоснованных эмпирически), «метафизических» обобщений? На эти вопросы академическая наука того времени не дала единого ответа. Но можно попытаться обобщить различные точки зрения, сведя их к следующим трем основным положениям.
Согласно одной, весьма распространенной точке зрения, которую отстаивают крайние позитивисты, переход от сбора и описания фактов (идиографический уровень) к их концептуальному осмыслению (номотетический уровень) в науках об обществе вообще невозможен ни с теоретической, ни с практической точек зрения. Между эмпирическим и теоретическим уровнями всегда будет разрыв, заполнить который можно лишь метафизическим (т.е. ненаучным, нерациональным) путем. Но такой взгляд, получивший в свое время широкое распространение и не изжитый отчасти и по настоящее время, никогда не мог удовлетворить сколько-нибудь серьезных ученых, поскольку он крайне упрощает задачи общественных наук, сводя их к искусству выявления, проверки и описания фактов, сведения их в простейшие номологические ряды на основании сходных признаков, подразделения на группы и классы, т. е. чисто механической процедуре, отражающей лишь одну – эвристическую функцию науки. Понятно, что такой подход мог иметь распространение главным образом в конкретных социальных исследованиях, да и то не во всех, ибо факт, взятый вне системы других фактов, – есть уже субъективная конструкция, а не реальность работы ученого.
Другим важным направлением в решении проблемы уровней познания стала попытка использования в науках об обществе методов и понятийного аппарата естественных наук. Если главное отличие общества от природы состоит в наличии у человека сознания, разума, обусловливающих его поведение и делающих его непредсказуемым, то задача науки, следовательно, состоит в том, чтобы определить природу этих психических явлений. Детерминирующих поведение человека, и на этой основе перейти от изучения индивида к изучению общества как совокупности индивидов. Эти настроения дали почву созданию психологической школы в социологии, представленной именами Г. Тарда, В. Вундта и других исследователей, а также в праве, наиболее видным представителем которой явился Л.И. Петражицкий. Поиски формальных оснований поведения привели, в частности, к широкому применению учения о рефлексах – рефлексологии (в терминологии И.П. Павлова) к объяснению социальной психологии и поведенческих явлений, получившему развитие и в последующей социологической мысли (школа бихевиористов). Однако психологическая интерпретация общества имела тот существенный недостаток, что, ставя психику и поведение человека в центр внимания, она не объясняла, собственно, социальные детерминанты этой психики и поведения, а также их эволюцию в ходе общественного развития.
Наконец, третий путь выхода из кризиса познания был найден в создании метода идеальной типизации. Суть этого метода, разработанного главным образом В. Дильтеем, Г. Риккертом и М. Вебером, состояла в построении исследователем таких абстракций, понятий или «идеальных типов» изучаемых явлений действительности, которые позволяли бы теоретически осмысливать действительность или вообще рационально подходить к обобщению фактического материала, столь сложного и разнородного, что иначе его невозможно организовать и оперировать им научно. Под идеальными типами понимались модели процессов и явлений, выражавшие те существенно общие, типичные черты, которые были присущи этим явлениям, и их социальную природу. Такой подход оказался более эффективным, ибо содержал установку на активное отношение исследователя к изучаемому материалу, позволял непосредственно от фактов идти к обобщениям различных уровней, открывал перспективы широкого синтеза однотипных явлений различных эпох и регионов.
Понятно, что рассматриваемые философские дискуссии о предмете и задачах общественных наук не могли пройти не замеченными со стороны юристов и историков. В их трудах этого времени действительно шли острые споры о предмете и методах исторических дисциплин. Результатом этих споров явились весьма различные представления о методах историографии (соответствующих основным философским подходам, изложенным выше), которые, однако, имели и нечто принципиально общее: стремление переосмыслить исторический процесс на основе методов социологии, применить к изучению прошлого ее основные достижения – представление об обществе как едином социальном организме, где в то же время благодаря действию различных социальных факторов (экономических, демографических, правовых, психологических, политических и т. д.) и их взаимодействию между собой на каждом данном этапе возникает определенная картина социального бытия, действуют определенные силы и преобладают определенные настроения. Изучение такого общества, далее, возможно исходя из генерализации (или обобщения) многих типичных, устойчивых, повторяющихся или просто сходных общественных отношений, процессов, институтов и норм. Средством для раскрытия такого рода явлений и норм служит сравнительно-исторический метод, суть которого состоит в сознательной установке исследователя на выявление существенно общих, сходных черт исторического процесса у различных народов.
Сравнительный метод опирается, прежде всего, на правовые (или, для более раннего периода, религиозные) памятники, поскольку именно в них мы находим наиболее общие (и к тому же санкционированные властью) нормы социального бытия – поведения, системы ценностей, наград и кар за их нарушение. Иначе говоря, сравнительное правоведение дает возможность уже выделить те существенно общие черты, нормы и институты в жизни различных народов, которые становятся затем предметом осмысления социолога. В отличие от историка, социолог при этом стремится осмыслить не индивидуальные, повторяющиеся факты в жизни народов, а общие, всем им свойственные черты, что дает ему возможность построить идеальный тип того или иного комплекса явлений, обобщить эмпирические явления в таких, например, понятиях, как «государство», «право», «война», «революция», «феодализм», «капитализм», «бюрократия» и т. п. Все другие источники (данные этнографии, археологии, лингвистики и пр.) выступают как ценное дополнение к правовым источникам, позволяя сравнивать не только норму, но и действительность, причем в развитии, проводить сравнения не только стадиальные, но и хронологические, комбинировать данные и т. д. Примером исследований такого типа являются в области методологии истории труды А.С. Лаппо-Данилевского, предпринявшего в источниковедении попытку создания своего рода идеального типа – так называемого «типического формуляра частного акта», что, несомненно, открывало перспективу анализа такого рода источников в сравнительно-типологическом направлении113. В исторической науке примером могут служить классические исследования Ковалевского о родовом строе разных народов, где фактически конструируется идеальный тип этого явления или, точнее, эпохи в развитии человеческого общества на основании данных различных письменных источников, археологических данных, а также личных этнографических наблюдений над бытом ряда народов114. Можно назвать и другие примеры такого рода в исследованиях по истории античности, западного средневековья, ряда вопросов истории нового времени, в частности Великой французской революции (например, труды таких ученых, как Н.И. Кареев, И.В. Лучицкий, П.Г. Виноградов, Д.М. Петрушевский).
