Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков
К дамам тогда было особое отношение. То ли их оберегали, то ли стеснялись, не знаю, но на афише какого-нибудь театрального представления можно было прочесть такое: «…прощальный спектакль. Бенефис В. Н. Леля. 1. „Семейные тайны“. Комедия. 2. „Невеста на час“. Водевиль… Барышень на водевиль просят не оставаться». Вероятнее всего, таким способом хотели возбудить интерес к спектаклю «у части невзыскательной публики», как писали в таких случаях позже советские газеты.
Со временем специальные дни посещений «для дам» ушли в прошлое. Разделение полов происходило только в очень важных и интимных случаях. Например, после демонстрации лилипутской парочки мужчины забирали себе лилипутку, а женщины — лилипута: очень уж им было интересно посмотреть, какие они голенькие.
В конце 1880-х годов у любителей острых ощущений появилось новое развлечение: полёты на воздушном шаре. В саду «Аквариум», что находился в Петровском парке, или в Зоологическом саду можно было за 4–5 рублей подняться в небо. Правда, не всегда эти шары взлетали. Однажды вечером, 28 июля 1887 года, в Зоологическом саду у воздушного шара оборвалась верёвка, на которой он был поднят, а потом от топившейся внутри его печки шар два раза прогорал. До девяти часов публика терпеливо ожидала полёта, а затем, браня устроителей гулянья и распорядителей сада, направилась к кассам, требуя обратно деньги. Стоявший за оградой сада народ также стал кричать и свистеть. Распорядители же гулянья вместо того, чтобы успокоить публику, которой к тому времени набралось тысячи две, разбежались. Пришлось вмешаться полиции. Только тогда касса стала одним посетителям сада возвращать деньги, а другим, по желанию, выдавать входные билеты на следующие дни. В общем, всё обошлось благополучно.
Спустя десять лет в Москву прибыли индейцы, те самые, о которых московские дети читали в романах Майн Рида и Фенимора Купера. Это была труппа краснокожих из Америки! Московские мальчишки такого и представить себе не могли. Ещё не так давно индейцы жили в долине реки Миссури (штат Небраска). Их племя называлось омахос. Одиннадцать мужчин, пять женщин и трое детей — красно-бурых, разрисованных в красные и жёлтые цвета, с татуировками на теле. У одних мужчин были бритые головы, а волосы оставлены только на макушке и заплетены в косу или перевязаны у корней и напоминали хвост. Другие носили на голове уборы из перьев. Были они язычниками, поклонялись солнцу, животным (лошади, бизону) и носили странные, таинственные имена: Шуде-Вази — Жёлтый дым, Ми-Кгазга — Белый лебедь, Ингх-Рханга — Кот и т. д. Мальчишки интересовались, конечно, есть ли у них томагавки, трубки мира и носят ли они на себе скальпы своих врагов. Сколь ни огорчительно, но скальпов, снятых с человеческих голов, у индейцев не оказалось. Зато взрослые рассказывали о том, как во время пребывания индейцев в Петербурге наши бледнолицые и красноносые напоили краснокожих «огненной водой» от Смирнова, которая им очень понравилась, и стали возить по ресторанам и трактирам. Закончились эти «гастроли» жителей прерий большой общедоступной дракой. Бедные индейцы не скоро позабыли свою поездку в самую большую страну мира. После того как индейцы, побывав в Москве и Петербурге, никого не зажарили на костре и не съели, русские мальчишки разочаровались в них — разочарование вообще нередко следует за рекламой и завышенными ожиданиями.
В 1893 году некий Петров объявил о том, что он будет ходить по канату с кипящим самоваром на голове. Народу на это представление собралось — тьма. Все надеялись получить за свои денежки немало удовольствия, однако Петров объявил, что по канату не пойдёт, так как в зале плохое освещение и публика не увидит идущий из самовара пар. Произошёл, конечно, скандал, правда не такой, как в Риме после обмана публики эквилибристом Рофиксом. Этот прохвост заявил, что во время выступления он будет держать на подбородке палку, на конце палки будет площадка, на площадке — рояль, а за ним — пианистка, выделывающая на нём всякие импровизации. В день выступления он заявил, что пианистка заболела. Когда же ему предложили другую пианистку, то он, набравшись наглости, заявил, что она не подходит, толста, а ему нужна пианистка весом не более 42 килограммов. Обманщик, конечно, знал, что таких лёгких пианисток в Италии нет. Заменять же пианистку скрипачкой не имело смысла: эффект был бы не тот.
И всё же кое-кто из артистов публику действительно удивлял.
В 1884 году приезжала в Москву Анна Фэй. В Российском благородном собрании она давала сеанс управления предметами на расстоянии. Перед этим её привязывали к доске, а предметы вокруг неё начинали двигаться. Ножницы же сами собой вырезали фигурки из бумаги. После выступления публика полезла на сцену и стала всё осматривать, но ничего подозрительного не обнаружила.
В 1898 году на сцене театра «Олимпия» выступал мистер Кук, который стрелял с завязанными глазами по разным предметам и, как ни странно, попадал в них.
Сильное впечатление на публику произвели жонглёры Агусто. Номер у них был такой. На сцене — ресторан. Появляются официанты. Они накрывают на стол, но не просто, а начинают жонглировать вилками, ложками, тарелками, солонками, кольцами для салфеток, приборами для горчицы и уксуса, графинами, стаканами, рюмками, бокалами, вазами с цветами и, наконец, лампой. Все эти предметы перелетают с одного стола на другой. Подброшенные свечи летят в подсвечники, приборы ложатся на свои места, и вот ресторан готов к приёму гостей. Появляется шикарная пара. Официанты принимают у неё пальто, шляпы, тросточку, перчатки и прочее и начинают жонглировать ими. Но самое невероятное начинается потом, когда пара садится за стол. Один из официантов швыряет в лицо кавалеру миску с горячим бульоном, однако в последний момент её ловит и ставит на стол стоящий за спиной посетителя другой официант. Примерно то же происходит и с другими кушаньями. Кончается тем, что гости тоже начинают перебрасываться с официантами всем, чем придётся. И летают по сцене и посуда, и фрукты, и лампа, и мебель, и зонтики, и одежда. Успех был полный. Он был бы ещё больше, если бы наши жонглёры заранее не прознали про этот номер и не начали выступать с ним ещё до приезда гастролёров и под их же именами. Подобные истории случались у нас и с другими артистами. Вообще, на стезю Мельпомены людей наших нередко толкала сама жизнь. Она была тяжёлая. И кто тогда только не шёл на сцену! В пьесе А. Н. Островского Аркашка Счастливцев говорит по этому поводу: «…образованные одолели: из чиновников, из офицеров, из университетов — все на сцену лезут». Кто-то опускался, сбивался с круга, а кто-то, наоборот, одурев от обыденности и скуки жизни, видел в театре спасение, возможность сбросить с себя оковы казённой жизни. Почувствовав в себе хоть какую-то способность удивлять, перевоплощаться, заговаривать зубы, человек пробовал себя если уж не в качестве целителя и пророка, то хотя бы в качестве артиста. Чтобы привлечь публику, нужно было придумать эффектную рекламу, например, такую: «Роберт Ленц, придворный персидский артист его величества персидского шаха Наср-эд-дина прибыл в Москву. Факир высшей химии, физики, магнетизма, египетской и индийской магии и в особенности ловкости рук совсем в новом роде». То, что за этим звонким именем скрывался какой-нибудь российский неудачник, мало кого интересовало.
Новоявленному артисту надо было быть хотя бы грамотным, чтобы читать и разучивать роли. Неграмотные становились циркачами и рассказчиками. В 1886 году их особенно много ходило по московским лавкам. Пользуясь тем, что в лавках не существовало цензуры, рассказчики несли всё, что придёт им в голову.
Набирали театральные труппы антрепренёры. Для встречи с ними артисты приезжали в большой город. Москва не составляла в этом исключения. В ней, как и везде, актёры создавали себе «приюты», где собирались и проводили время в ожидании ангажемента. Таким приютом для приехавших актёров был в своё время «актёрский трактир» Щербакова на углу Петровки и Кузнецкого Моста, потом им стал ресторан «Ливорно» в Газетном переулке, а затем и ресторан «Русь» на Большой Дмитровке. В конце XIX века таким «привалом комедиантов» стал маленький, ниже среднего, трактирчик Рогова в Георгиевском переулке. Трактирчик этот артисты облюбовали из-за того, что он находился по соседству с «театральным агентством» Разсохиной, проще говоря, с «актёрской биржей».
Актрисы таких «приютов» не имели. Днём они встречались в агентствах, а по вечерам на квартирах друг у друга. Образовывали кружки. Собирались вокруг провинциальных звёзд.
Если бы мы смогли заглянуть в трактир Рогова, то, приглядевшись, заметили бы, что заполнен он не просто мужчинами разного возраста, но типажами и персонажами: благородными отцами и карточными шулерами, волжскими бурлаками и гоголевскими чиновниками, хитрыми слугами и их легкомысленными господами. Кто-то из них был в пиджаке, кто-то — в поддёвке. На одном был чекмень[13], на другом — что-то вроде венгерки[14], а на третьем, помимо пиджака, — цветная сорочка с воротником в духе Марии Стюарт.
