Лев Успенский - Слово о словах
Значит, дело вовсе не в этом. Просто у одних, близких между собою по языкам, народов слово «смех» образовалось от одного корня, у других – от совершенно иного. А к звукам самого «непроизвольного выкрика» – хохота – ни то, ни другое слово не имеет ни малейшего отношения. Между звуками «ха-ха-ха» и словами «ри́за», «смех», «каткыруу́» связи не больше, чем между словом «лев» и рыжей шкурой этого зверя или его хвостом с кисточкой.
Нет, видимо, и эта «теория» ничего не объясняет нам в важном вопросе – откуда люди взяли свой язык.
Да и на самом деле, все три теории, с которыми мы познакомились, стоят на том, что язык создан самой природой человека или взят им из природы, его окружавшей. Это природные теории языка.
Но «природа» везде и всюду одна. Птицы и звери кричат всюду одинаково; малыши «гу́лят» и «ува́кают» в Азии, как и в Европе; люди смеются, плачут, отфыркиваются и на мысе Доброй Надежды точно так же, как на Новой Земле. А говорят они везде по-разному. Почему же это?
Звуки природы слышат и звери. Их детеныши тоже бормочут что-то по-своему. От боли издают «непроизвольный выкрик» и кошка и лягушка. Так почему же из всех живых существ только один человек сумел превратить эти «дразнилки», «ахи», «охи», детский лепет и плач в нечто величавое и могучее, в свой язык?
Видимо, самого главного все эти теории не объясняют. Они идут к решению загадки по неверному пути. А правильный путь известен нам: его еще в прошлом веке наметили перед нами великие мыслители и ученые Маркс и Энгельс.
Глава 3. ЧЕЛОВЕК И ЖИВОТНОЕ
ЛЮДИ И ЛАСТОЧКИ
Сболтнул бы коток,
Да язык короток…
ПословицаЗемлю населяет множество живых существ. Из них только человек обладает даром речи. Человек может мыслить, то есть логически рассуждать. Другие животные – нет. Почему между ними такая разница?
Видимо, млекопитающее «человек» чем-то отличается от остальных своих сородичей. Есть какое-то существенное различие, которое сделало его существом особенным, говорящим и думающим; возвысило его над всеми, позволило стать господином природы. В чем же оно заключается?
Выяснив это, мы поняли бы, почему только человек создал для себя язык. И мы можем понять это, потому что наши великие учители, основатели марксистской науки, указали нам правильный путь в решении этой задачи.
Перенесемся на юг, в украинские степи, во времена Тараса Бульбы или Богдана Хмельницкого. Уже тогда люди сооружали там из глины, смешанной с соломой и навозом, беленые украинские хатки. Те самые, которые потом прославил Гоголь, воспел Шевченко, увековечили на своих картинах многие художники.
Люди строили эти хатки, а под застрехами соломенных крыш милые птички ласточки из той же глины, с примесью такой, же соломы лепили полукруглые ковшички своих гнезд. Люди и птицы работали рядом и, на первый взгляд, трудились совсем одинаково.
Прошло три-четыре века. Правнуки и праправнуки тех, кто терпеливо смазывал над старым Днепром жилища из глины, возводят в тех же местах гигантские корпуса из железа и бетона. Люди остались людьми, а их труд и то, что они создают при помощи этого труда, изменились до неузнаваемости.
А ласточки? И сейчас, как четыреста, как тысячу четыреста лет назад, они носятся вокруг человеческих построек. И сегодня они прилепляют к их карнизам свои гнёзда – точь-в-точь такие, как во времена Бульбы. Ничто не изменилось ни в самом их «труде», ни в его результатах. Ничто – решительно ничто! – не стало другим и в самих веселых птичках. И не станет другим, пока ласточки остаются ласточками или пока натуру их не начнет властной рукой преобразовывать человек. Почему это так?
Ласточки бывают разные. Касатка, знакомая всем, прилепляет глиняную корзиночку под стрехами деревенских изб.
Береговушка вырывает, как крот или землеройка, глубокие – рукой не достанешь дна – норы в глинистых обрывах по берегам рек.
Обе птички – великие мастерицы в своем ремесле: одна – «скульптор», другая – «землекоп», «шахтер».
Но вот что любопытно. Поселите береговую ласточку там, где нет крутых речных берегов. Она не выведет птенцов, перестанет размножаться. Тысячи раз на дню проносясь мимо удобных гнезд, которые построили из «подручной» глины ее сестры-касатки, она никогда, ни в коем случае не попытается подражать им, не поступит так, как они.
И наоборот: деревенская касатка, лишенная мягкой и липкой грязи, погибнет без дома, но ни за что не попробует перенять у сестры-береговушки ее умение рыть теплые норы-пещеры; в лучшем случае она поселится в одной из готовых.
А человек? Человек – дело другое.
Жители степного юга веками строили себе домики из глины. Но, переселившись в таежные сибирские места, они тотчас наловчились рубить здесь деревянные избы. Можно сказать, что из ласточек-касаток они как бы превратились в дроздов и малиновок, которые вьют гнезда из стеблей и прутьев.
Перебросьте степняка в гористую местность, и он выроет себе пещеру, как береговушка. Поселите его среди льдов Арктики – он начнет возводить чумы из снега и будет прятаться в них от бурь, как полярная куропатка. Совершенно ясно, что между работой человека и деятельностью животных есть существенная разница. В чем же она заключается?
Различий тут, по меньшей мере, три: одно – сравнительно простое, два других – много сложнее.
Почему касатка строит гнезда, применяя глину, смешанную со слюной? Потому, что сама природа снабдила ее нужными для этого слюнными железами. Копать норки она не в состоянии: ее лапки и клюв не годятся для «шахтерских» работ. Если бы ей даже очень захотелось порыться в земле, из этой попытки ничего не вышло бы.
Береговая ласточка, напротив того, без труда может высверлить пещеру метровой глубины, но не имеет ни капли клейкой слюны, чтобы сцементировать ею глину гнезда. Если бы какой-нибудь гениальный береговик и построил такую глиняную чашку, она раскисла бы и развалилась от первого же дождя. Выходит, что обе птицы получили необходимый им инструмент от природы и никак не могут заменить его ничем другим. Переучиться, переквалифицироваться они не могут, пока не изменится их природа, пока они не перестанут быть самими собою.
Человек же сегодня шьет кружевное платье тончайшей иголкой, а завтра колет полено тяжелым колуном или плющит железо кузнечным молотом. Не природа снабдила его и тем и другим орудием; он сам приготовил их для себя при помощи единственного природного орудия – своей руки.
Вот очень важное отличие труда человека от тех «работ», которые выполняются животными. Человек трудится при помощи орудий, которые изготовляет сам себе по своему усмотрению и потребностям, а животные действуют только теми органами, какими их снабдила природа.
Поэтому человек может сегодня вырыть яму, завтра срубить дерево, потом замесить тесто. А береговая ласточка способна только копать. Очень хорошо копать, но только копать. Вчера и сегодня, завтра и всегда. Ни одного орудия она изготовить не умеет, и никакое иное дело выполнять не способна. Ее «труд» уже тем отличается от труда человека, что не меняется, не совершенствуется даже за миллионы лет, пока не изменится сам организм животного.
Вот если под влиянием внешних условий сама природа данного животного станет другой, тогда у животного этой новой породы могут появиться и новые инстинкты. Оно начнет вести себя по-новому, и в естественных условиях будет вести себя так новые тысячелетия, пока для него не настанет пора следующих перемен.
Правда, мы знаем теперь, что даже самые прочные врожденные побуждения – те, которые заставляют котенка гоняться за клубком, щенка долго кружиться на месте перед сном, ласточку заниматься лепкой, а береговушку превращаться в птицу-шахтера, – что даже они не неизменны, не вечны. Перемена внешних условий, среды, созданная природой или властным вмешательством человека, может постепенно переделать и их.
Мы наблюдаем такую переделку при приручении животных. Дикий кот, попав в капкан, умрет с голоду, не издав ни звука; всякий шум с его стороны привлек бы к нему внимание более сильных хищников. А домашний, застряв в узкой щели, будет громко вопить, призывая на помощь: и он и его предки давно уже перестали бояться хищников, привыкли к людской защите. Поведение прирученной кошки резко изменилось.
Но даже тут, под этой мощной защитой, на такое изменение потребовались тысячелетия: и сейчас кошки дичают очень легко. Насколько же медленнее, и то только лишь при очень благоприятном стечении обстоятельств, такая перестройка врожденных побуждений может произойти в условиях дикой природы! А ведь в жизни животных именно эти побуждения – в науке их именуют инстинктами – определяют очень многое.
Что же они собою представляют?
