Андрей Шарый - Дунай: река империй
Измерения Дуная дают и другие данные – 2888 километров. Это если считать до истока ручья Брег, который далее всего отстоит от условной точки соединения реки с Черным морем. Со строго географической точки зрения, возможно, именно родник Брег, расположенный на опушке леса на некрутом склоне холма Катценштайг, и следовало бы полагать подлинным началом Дуная. У этого источника (неподалеку от местечка Фуртванген, в частном землевладении, на территории национального парка Зюдшварцвальд) установлен памятный знак. Надпись на вмонтированной в замшелый валун темно-медной табличке гласит: “Здесь, на высоте 1078 метров над уровнем моря, на расстоянии 2888 километров от устья Дуная и в ста метрах от водораздела Дуная и Рейна, Черного и Северного морей, берет начало Брег, главная из рек, образующих Дунай”. Воистину пастораль: лужайка с белой кашкой и желтым одуванчиком, дощатая изгородь природных расцветок, скромные деревянные скамейки, вдали солидный дом бауэра. Именно так, в спокойствии кущи, под пение птиц, под шорох и шепот ветра, под светом солнца и мерцанием звезд должно возникать величие мира. “В Шварцвальде, где сумрак вечно зелен, / Ты родился под елью вековой”, – столетие назад сообщил Дунаю немецкий поэт и политик Иоганнес Роберт Бехер [2]. Насаждения рядом с истоком реки действительно еловые.
Миф, как это часто случается, оказался сильнее правды жизни. В туристических проспектах фигурирует еще один источник Дуная, который к рождению реки никакого отношения не имеет, но тем не менее в массовом сознании считается главным. Источник находится в Донауэшингене, рядом с дворцом и садом местных землевладельцев князей Фюрстенбергов, справа от высокого цоколя храма Святого Иоганна. Фюрстенберги, городские отцы и пионеры местного пивоварения, проявили совершенный волюнтаризм: приказали обрамить родник каменным резервуаром, украсив его скульптурной композицией “Источник Дуная”. Я наблюдал этот бассейн в состоянии глубокого ремонта, с ободранным до скелета бетонным остовом, влагу строители на время купировали. Зачатый родником водоток фальшиво называется Donaubach, Дунайский ручей. Упрятанный в подземные трубы, через сотню метров он вливается в смирившую горный норов Бригах.
Это место в 1910 году Фюрстенберги посвятили своему покровителю императору Вильгельму II, обозначив памятную точку античного вида беседкой о четырех колоннах, которой присвоили пышное имя “Дунайский храм”. Этот храм не родившейся еще реки выгодно смотрится с противоположного берега Бригах, с подворья городского музея современного искусства. На выставочную площадку иногда подъезжают от соседнего дома престарелых бабушки в инвалидных колясках: полюбоваться козырными экспонатами – алюминиевым деревом под названием “Портрет дерева” и клубком алюминиевых труб под названием “Портрет камня”. В полутора километрах к западу, за обширным загоном для выпаса княжеских лошадей (формально все еще в границах Донауэшингена), прекрасные девы, вырвавшиеся из плена Властелина горы, наконец-то встречаются: плавная зеленоволосая Бригах соединяется здесь с прямой, как палка, Брег. Брег выглядит скучным рукотворным каналом, а Бригах мила и естественно печальна, ее ложе украшено рыжими водорослями, неторопливыми в колыхании и движении, словно пациентки дома сеньоров Святого Михаэля.
Вильгельм Шотцер. Вид на Донауэшинген. Акварель. 1827 год.
На княжескую удочку Фюрстенбергов, пожелавших иметь знаковый географический объект у себя под боком, попались многие – десятки миллионов туристов, – но не таков прославленный французский писатель Жюль Верн. Его приключенческий роман “Прекрасный желтый Дунай” полон каких угодно несообразностей (как всегда у Верна, простительных из-за яркости образов, живости сюжета и веселой наглости автора), но в данном случае популярный литератор оказался точен по крайней мере в главном. “Согласно одной легенде, которая долго считалась географической истиной, Дунай рождается в саду князя Фюрстенберга, – начинает свою речную сагу Верн. – Колыбелью будто бы был мраморный бассейн, в котором многочисленные туристы наполняли свои кубки”. Бассейн (когда он отреставрирован) на самом деле не мраморный, кубок из его ванны зачерпнуть затруднительно, даже опасно – рискуешь кувыркнуться через парапет. Впрочем, для повествования Жюля Верна, как и для течения Дуная, такая мелочь значения не имеет.
Юную реку, вышедшую из купели, местный скульптор Адольф Хеер, создатель скульптурной группы Donauquelle, изобразил в 1895 году в облике полуобнаженной девочки с морской раковиной в руке. Далекий путь этой нимфетке указывают бескрылый путто и величественная женщина в строгих одеждах, мать Баар. В физической географии Баар – невысокое плато, смыкающееся с горами Шварцвальда. При наличии художественного воображения и эти места в широком смысле можно счесть родиной Дуная, по крайней мере через Баар нерешительный еще Дунай также протекает. До фигур Хеера бассейн у дворца почти четверть столетия украшала другая скульптурная группа, работы Франца Ксавьера Рейха. Эта не слишком привлекательная, откровенно говоря, пара из песчаника теперь передвинута на нулевую дунайскую стрелку, к пункту слияния Брег и Бригах. Баар в интерпретации скульптора Рейха – также мать, с аллегориями плодородия в мощных руках, а вот длинноволосый Дунай, пускающий из морского рога существенную каменную струю, смахивает на голенького мальчика. Памятник живописно окружают заросли матерой крапивы, над ним склоняются немецкие национальные березки, и в солнечную погоду на скамейке в сени деревьев хочется сидеть бесконечно. Напротив, через Бригах, установлен дунайский километровый камень с указателем 2779. Это еще одна версия протяженности великой реки.
Путаницу вокруг истоков в рассказе “Биография Дуная” высмеял югославский писатель Милорад Павич: “Существуют два Дуная, два ребенка Шварцвальда, причем внебрачный ублюдок ничуть не хуже другого, признанного по закону. Этого первого, незаконного, ребенка Шварцвальда бросили в горах, где он живет как дикарь, предоставленный природе. Второго, законного, усыновил один немецкий граф. Или, точнее сказать, украл его в ближайшем лесу, отвел в свои владения, выкупал, привел в порядок и построил ему перед своим дворцом круглую колыбельку из камня, в которую бросают монетки, чтобы одарить дитя”. Этот граф, уверяет охальник Павич, и сейчас живет в Донауэшингене, только он теперь занят производством пива: “Человек, укравший Дунай, не пьет воду!”
По мере того как полнится река, ее художественные образы взрослеют, мужают, стареют. Это одна из парадигм речной философии. Свободное течение воды подобно току жизни: маршрут непредсказуем, но конечный пункт, исход определен. Ведь сколь ни широка, сколь ни своевольна река, она обречена на то, чтобы раствориться в море или исчезнуть в песках. Судьба, которую водам Брег и Бригах уготовил Дунай, им самим неведома; точно так же юный лирик Иоганнес Бехер, сочиняя прочувственный стих о родной природе, не мог и представить себе, что в будущем напишет государственный гимн Германской Демократической Республики.
Скульптор Ян Иржи (Иоганн Георг) Шаубергер, создатель фонтана Цезаря на Верхней площади чешского города Оломоуц (1725), увидел Дунай в облике солидного бородатого мужчины, скрепляющего ладони с другим таким же мужчиной (рекой Моравой) под конной статуей римского августа. Когда через полтора столетия император Австрии и король Венгрии Франц Иосиф решил подарить своей столице монументальную мраморную композицию, он также остановился на речной теме. Иоганн Мейкснер вытесал мускулистого Дуная из глыбы каррарского мрамора. Речной бог получился у Мейкснера не столько водным, сколько – судя по нежности, с которой он обнимает зрелую красавицу Виндобону (аллегория Вены), – земным. У ног этой пары примостился мраморный ребеночек, а по сторонам композиции (в так называемой рампе Альбрехта, это цокольная часть дворца-музея Альбертина) выстроились девушки – притоки Дуная (некоторые с веслами в руках), пылкостью которых их повелителю, возможно, еще только предстоит насладиться. Венгр Лео Фезлер в 1880-е годы выполнил фонтан Danubius на будапештской площади Кальвина (впоследствии перенесенный на площадь Эржебет) в соответствии с античной традицией: его Дунай – значительный бородатый Нептун с трезубцем в руках, а другие главные мадьярские реки – бесспорные наяды.
Наконец, упомяну о каноне эпохи барокко, знаменитой скульптуре Дуная, установленной не на его берегу, а неподалеку от берега Тибра. Речь идет о работе Джованни Лоренцо Бернини “Фонтан Четырех рек” на пьяцца Навона в Риме. В 1644 году Бернини – как утверждает его биограф, из-за происков недругов – не был допущен к конкурсу на проект памятника папской славе, который обрамлял бы тридцатиметровый египетский обелиск. Однако покровитель скульптора князь Никколо Людовизи, будучи женатым на племяннице Иннокентия X, умудрился выставить макет фонтана Бернини в покоях святого отца. Тот, пораженный совершенством замысла скульптора, отменил конкурс, и Бернини получил выгодный заказ. А замысел заключался в том, чтобы воплотить идею могущества Ватикана в изображениях главных известных к той поре христианскому миру рек четырех частей света. Европу на этом смотре представил Дунай, его партнерами назначены Нил, Ганг и Ла-Плата. Атлетически сложенному из мрамора Дунаю, как географически самой близкой к Ватикану реке, Бернини доверил придерживать не весло или иной простой водный знак, а эмблему высшей власти, герб понтифика – щит с изображением голубки с оливковой ветвью в клюве, символа папской семьи Памфили.
