Михаил Серяков - Рюрик и мистика истинной власти
Однако в языческую эпоху это благородство в первую очередь обуславливалось происхождением правителя от верховного божества. Соответственно, для легитимации своей власти греческие басилеи возводили свой род к Зевсу, а скандинавские – к Одину. Что касается западных славян, то в XII в. немецкий хронист Гельмольд так описывал почитавшегося на Рюгене «бога богов» Святовита: «Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести и радости, они признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они (другие боги), повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности и что они от крови его происходят и каждый тем важнее, чем ближе он к этому богу богов»[194]. Едва ли мы совершим большую ошибку, если распространим эти представления и на иерархию среди людей. О том, что и русские великие князья являлись потомками богов, свидетельствует и сообщение анонимного автора «Худуд ал-алем» о восточных славянах-язычниках: «Послушание (главе славян) является обязательным, согласно религии»[195]. Сделанному нами выводу на первый взгляд противоречит то обстоятельство, что в призвании принимали участие не только славянские, но и финно-угорские племена, для которых авторитет славянских правителей отнюдь не был обязательным. Однако выше уже были показаны примеры славянского влияния на них. Кроме того, последующие события показывают, что слава западнославянских князей была столь велика, что их призывали и неславянские племена. Так, например, когда в 1286 г. различные прусские племена решили восстать против крестоносцев, они выбрали себе в правители князя Рюгена Вицлава III: «Итак, они договорились на тех условиях, чтобы пригласить князя руйянов с сильным войском и, вышвырнув братьев из земли Прусской, поставить его королем и господином своим»[196]. Таким образом, это единственное, возможно, возражение устраняется.
На эту причину еще в XIX в. проницательно обратил внимание С. А. Гедеонов: «По мере размножения прежних княжеских родов, при недостатке образования и письменности, терялась нить старшинства и вместе с нею идея законности; пользуясь враждами племен, разжигаемые до нельзя притязаниями одного города перед другим, на родовое и религиозное старшинство, князья находили в них неисчерпаемый предлог к усобицам… Требования призвания определяются его причинами. Притязания прежних княжеских родов прекращались только передачею прав их в иной, высший по своему значению в Славянщине, род славянских князей; потребности наряда могло удовлетворить только призвание князя, который бы владел словенскою землею и судил по праву, разумеется словенскому»[197]. Происхождение Рюрика мы рассмотрим в следующей главе, а пока обратимся к другим обязательным качествам призывавшегося князя.
Летописный текст совершенно определенно говорит, что призванию предшествовало состояние, когда в результате внутренних распрей у северной части восточного славянства «не бѣ в нихъ правдъı», и именно за обретением этой самый Правды и наряда они и отправились к варяжским князьям, которые и рассматривались как носители этих исключительных по значимости в глазах восточных славян начал. Естественно, что Правда и наряд в ту эпоху были неразрывно связаны с языческой религией. Эту связь справедливо отметил историк-эмигрант М. В. Шахматов: «Свои религиозные и религиозно-нравственные стремления и чаяния древнерусские люди распространяли далеко за пределы области чистой веры. В частности, распространяли они их и на область государственных и правовых явлений. Они стремились строить государство и власть во имя и ради Вечной Правды, лишь ничтожной частью которой была для них правда человеческая, государственная. По представлениям летописей, русские люди уже с древних времен стремились к водворению “правды” в своей земле»[198]. Создание основанного на Правде общественного устройства и является тем самым великим заветом, который наши далекие предки оставили нам более чем тысячу лет назад, к осуществлению которого постоянно стремился наш народ на протяжении всей своей последующей истории и который до сих пор дорог сердцу каждого истинного русского человека.
Выше уже отмечались связи между восточнославянским Новгородом и западнославянским Старградом, и весьма показательно, что именно там источники фиксируют связь языческой религии с правом. Гельмольд в качестве непосредственного очевидца сообщает о главном боге старградской земли и его святилище следующее: «Здесь среди очень старых деревьев мы увидали священные дубы, посвященные богу этой земли, Прове. Их окружал дворик, обнесенный деревянной, искусно сделанной оградой, имевшей двое ворот. Все города изобиловали пенатами и идолами, но это место было святыней всей земли. Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда каждый второй день недели имел обыкновение собираться весь народ с князем или жрецом на суд»[199]. Рассказывая о деятельности епископа Вицелина, Гельмольд прямо отмечает поклонение жителей Старгарда-Ольденбурга Прове: «И пришел он в новый город, что Любеком называется, чтобы укрепить живущих там, и освятил алтарь во имя Господа. Возвращаясь оттуда, он посетил Ольденбург, где некогда находилась кафедра епископа, и был принят язычниками, жителями этой земли. Богом их был Прове»[200].
То, что католический писатель неправильно передал имя этого славянского бога, заподозрили еще в XIX в.: «У Гельмольда мы читаем имя его двояко: Prone и Prove (Proven); в первом случае представляется искаженное немцами слово Перун; во втором имя бога было бы Прав, Право, что-то вроде литовского Prowe (то есть право и божество права). Но последнее чтение, хотя и чаще попадающееся в тексте Гельмольда, мы считаем совершенно ложным»[201]. А. Гильфердинг решительно отвергает понимание Прове как Права, однако современные исследователи не разделяют его категоричности, допуская совмещение обоих возможных вариантов. Так, В. Пизани полагает, что имя Прове изначально у полабских славян звучало как prav – «правый, справедливый», являясь одним из эпитетов громовержца Перуна[202]. В пользу связи Прове с Правом и Правдой говорит регулярное осуществление суда в его святилище. Однако даже если Прове и был персонификацией Правды, его образ все равно восходил к образу общеславянского Перуна, главной функцией которого была функция хранителя вселенского закона[203]. На их тождество указывает и дуб, бывший у восточных славян священным деревом громовержца.
Исследовавшие лексику древнего славянского права В. В. Иванов и В. Н. Топоров отмечали, что «pravъ имеет отношение к сфере упорядоченного, законосообразного, определяющего функционирование и самого мира (природный аспект), и отношений в обществе (социально-правовой аспект). Специфика славянской традиции по сравнению с другими близкородственными как раз и заключается в архаичной нерасчлененности понятий права, справедливости и закона… Право, правда, справедливость, как и воплощающий их закон, имеют божественное происхождение, исходят от Бога, ср.: божья правда (ср. формулу: а тот став скажет как право пред Богом. Пск. Судн. Грам. 20, стр. 55 и др.), божий суд»[204]. Правда имела огромное значение в мировосприятии древних славян. Этимология позволяет нам понять, какой исходный смысл вкладывался славянами в это понятие: «Само соотнесение, с одной стороны, рrаvъ, с другой – кrivъ, lеvъ убеждает в необходимости выделения древнего корневого элемента рrа-, который, по всей видимости, связан с и.-е. реr-/роr– как указание некоей границы, предела (ср. др. – греч. peraj), эталона, а отсюда, согласно Л. Р. Пальмеру, и судьбы, доли… Если приведенные сопоставления верны, то оказывается возможным понимание права, правды как некоей опоры»[205].
О том, насколько глубоко было укоренено подобное мирочувствование в нашем народе, свидетельствует пример Ивана Пересветова, который через семьсот лет после призвания Рюрика в сочинении, адресованном предпоследнему представителю основанной им династии, вывел свою чеканную формулу: «Коли правды нет, то и всего нет»[206], да при этом еще однозначно отдал приоритет Правде, а не православной вере. Спустя столетия В. Даль среди простого народа зафиксировал такие выражения, как «Стоять за правду», «Право ходить – душой не кривить», «Без правды не житье, а вытье», «Все минется, одна правда останется».
Анализируя старославянские выражения с корнем прав, P. M. Цейтлин так определяет основное и наиболее часто встречающееся значение этого корня: «Так, существительное ПРАВЬДА употребляется в одиннадцати старославянских рукописях около двухсот раз в значении “справедливость”… Значение “правильный, справедливый”, скорее всего, развилось из значения “не отклоняющийся от прямого (пути), прямой”…»[207] Современные исследователи выделяют в древнерусском языке для слова правда целый спектр значений: «правда, истина»; «справедливость как свойство праведное, праведность», в том числе и «справедливость как свойство божественной сущности»; «справедливость как соответствие действий и поступков требованиям морали и права; праведные деяния; исполнение божественных заповедей, долга» («Супротивить же ся мудрости лукавьство и зълонравиу, правдѣ же насилие и лихоимьство»), в частности «справедливо, подобающим образом»; «правдивые, справедливые слова, речи»; «правота, отсутствие вины»; «правдивость, честность»; «повеление, заповедь»; «установление, правило, закон; свод законов»; «договор, условие договора»; «обет, обещание»; «право; права»; «право суда»; «суд; судебное испытание»; «свидетель»; «пошлина за призыв свидетеля»[208].
