Игорь Пронин - Наполеон 2. Книга вторая: Стать богом
Он посмотрел в разноцветные глаза Колиньи и подмигнул ему. Бонапарт знал от помощника, что Нельсон не простой моряк.
— Да, иногда необходима помощь случая. Но надо серьезно подумать, почему он решился отступить от первоначального плана. Впрочем, это потом. Сейчас ступайте на берег и собирайте информацию. Я хочу знать о Бочетти все.
— Но она в Каире.
— Она была здесь, и оставила следы. Узнайте все, и не стесняйтесь в средствах. Возьмите лучших людей, покажите аборигенам твердость руки — на первых порах это всегда полезно. Ступайте! — проводив глазами Колиньи, Наполеон повернулся к Имаду. — Ну, а вам, наверное, надо наладить контакт с вашими братьями? Я имею в виду тех, кто придерживается вашей точки зрения на пророчество.
— Сейчас в городе паника. — араб бросил взгляд в сторону Александрии, откуда доносилась непрерывная стрельба, прерываемая лишь буханьем пушек. — И, не могу лгать тебе, Махди, я напуган. Солдаты могут принять меня за местного. Лучше выждать день-другой, пока все немного уляжется. Я дам им знак, и они придут сами. И.
Он неожиданно заметил молодого матроса, который что-то поправлял в такелаже прямо у них за спиной. Когда Имад осекся, обернулся и Бонапарт.
— Это еще кто?! — мгновенно вскипел он. — Убирайтесь!
Юнга, бормоча какие-то извинения и спотыкаясь, убежал прочь. Наполеон отметил про себя, что паренек во время плавания попадался ему на глаза уже не раз.
«Надо напомнить потом о нем Колиньи, пусть разберется, — подумал генерал. — Возможно, Нельсон потому и успел так быстро, что быстро получил информацию от шпиона».
— Мой господин! — снова заговорил Имад. — Эта женщина. Она опасна. Она будет соблазнять вас, обещать вам то, чего не сделает, и порой можно.
— За кого вы меня принимаете, Имад? Бочетти якобы влюблена в меня. Если это так — прекрасно, у меня найдется способ еще и помочь ей в этом. Но рассчитывает она на что-либо совершенно напрасно. Ступайте, Имад, выпейте чаю. И не надо меня ни о чем предупреждать — я давно предупрежден.
Поглядывая на берег и шлюпки, Бонапарт достал из кармана письма Бочетти, адресованные Колиньи. Она умоляла о встрече с генералом, просила бывшего шефа поговорить с ним о ней. Джина признавалась в любви, и сам стиль писем, весьма сумбурный, о многом говорил. Графиня писала, что готова отдать ему все, даже фигурку Саламандры, дарующую бессмертие. Имад говорил так же, а вот Колиньи высказывал на этот счет некоторое сомнение. Но охотник за предметами подтверждал: убить владельца Саламандры практически невозможно, а главное — она защитит от пагубного воздействия других предметов.
«Любовь или ловушка? — Бонапарт погладил Пчелу. Всколыхнувшееся было в груди мужское самодовольство тут же притихло. — Если любовь, то ты, Бочетти, просто сумасшедшая. Надо быть осторожнее — во влюбленных женщинах опасно, прежде всего, вот это сумасшествие. Пишет письма о любви, а сама живет с мамелюком. Нет, надо быть предельно осторожным! Но как хочется поскорее получить фигурку! С нетерпением жду личной встречи, Джина!»
Глава четвертая
Обратная сторона любви
В свои тридцать восемь лет Джина выглядела куда моложе и свежее. Она давно перестала играть с именами, и навсегда осталась графиней Бочетти. Ненависть, мучившая ее уже многие годы, сделала ее смелой. Да, она авантюристка, да, за ней тянется длинный хвост приключений на трех континентах. Что ж, зато графиня — деловой человек, и дела ей можно поручить самые необыкновенные. А еще она человек страшный. Странным образом ненависть и злость не старили ее, а наоборот, будто дарили силы. Джина ждала отмщения, и верила, что оно наступит.
Она ехала на высоком белом жеребце, сверкая на летнем солнце длинными, крупными золотыми серьгами. Рядом, временами подкручивая усы, величественно покачивался в седле полковник Збаражский. Фамилию его она выговорить не могла, но легко выучила показавшееся ей забавным имя: Войтек. Мужчины такого типа ее мало привлекали, но Джина не могла не признать, что определенный шарм в полковнике присутствовал. Высокий, широкоплечий, с крупным мясистым носом и косматыми бровями, он выглядел для итальянки довольно милым, когда как ребенок хохотал за обедом, или когда, выкрикивая польские ругательства, орудовал саблей так, что кровь врагов летела во все стороны. Однажды вот так оказалось забрызганным лицо Джины. Она пообещала Збаражскому, что если это еще раз случится, она его пристрелит, но именно в тот миг поняла, что уступит его ухаживаниям.
Полковником он был примерно таким же, как и Бочетти графиней. Джина даже не была уверена, что он живет под тем именем, что ему дали при рождении, но это ее и не волновало. Важнее было то, что очаровавшись итальянкой, которая вела себя так, будто Збаражский ее должен бояться, а не наоборот, поляк принял ее предложение, и даже вернул аванс. Тогда они сидели за столом в корчме в западной Польше. Бочетти задумала налет на австрийский отряд, перевозивший кое-какие ценности. Ценности ее не интересовали, ей был нужен один французский офицер, лично близкий к Колиньи. С ним Джине очень хотелось поговорить наедине. Но сообщать об этом польскому авантюристу было нельзя, и Бочетти отчаянно торговалась. Сначала Збаражский потребовал денег для людей, которых он соберет, чтобы получить выгоду в случае провала нападения. Он получил требуемое, и тут же заявил, что этого, вообще-то, мало. А потом вернул аванс и попытался поцеловать графиню. Она вывернула ему палец, и готова была сломать его, скажи наглец еще хоть слово. Но полковник только рассмеялся и сказал, что будет надеяться на расположение ясновельможной пани.
Налет удался. Збаражский и его отчаянные поляки получили барыш, а Джина — офицера. Ей нужно было узнать о Колиньи как можно больше. Колиньи был тем псом, который не позволял графине добраться до главного блюда своей жизни — мести. Его люди всегда гнались за ней, она ускользала, а потом сама хватала охотников, чтобы узнать еще немного о враге. Эти длинные ночи, когда она заставляла врагов плакать и клясться, что они сказали все, стали для Джины отдушиной в жизни, полной вечной борьбы. Она хорошела после таких ночей, будто и не махала кнутом, не разводила огонь, не резала чужую плоть. Утром она вспоминала себя прежнюю и понимала, что в молодости, до встречи с Бонапартом она была пусть и воровкой, пусть и циничной авантюристкой, но все же обычной женщиной, которую испортила серебристая фигурка Саламандры. Теперь в ней осталось мало человеческого, но то существо, которым стала Бочетти, было этим вполне удовлетворено.
Збаражский откровенно забавлялся. Забавлялся, когда пил и забавлялся, когда убивал. Вот и Бочетти он воспринял как очередную забаву, игрушку. Но относился он к игрушке очень бережно. Только не потому, что любил, а потому что игрушка и правда была редкой, второй раз в жизни встретить такую забавную женщину маловероятно. Она не позволяла ему присутствовать на своих допросах, но когда приходила в спальню вся в крови, полковник просил ее не спешить мыться. Джину и саму дразнил, возбуждал этот запах. Вот так и прожили они вместе полгода, до самого начала Русской кампании. На эту войну у Бочетти были свои планы, и она очень надеялась их реализовать. Вместе с отрядом головорезов они въехали на территорию Российской Империи вслед за французскими войсками. Збаражский развлекался, бойцы набивали карманы, а Джина продвигалась все дальше на восток. Схваченных офицеров она допрашивала в своем стиле и о ходе кампании знала больше, чем иной генерал.
Отряд быстро прославился. Их своеобразной специальностью стали французские обозы, двигавшиеся с востока на запад. Привыкшая грабить армия торопилась отправить добро на родину, облегчить свои тылы. Обозы охраняли веселые, беспечные солдаты: им выпала удача отдохнуть от тяжелых боев и еще более тяжелых маневров. Полторы сотни мерзавцев, отобранных Збаражским из лучших бойцов, как правило, превосходили их даже числом. Ничего удивительного, что меньше чем через месяц за отрядом полковника началась охота.
Они гнались за ними как стая гончих, но дичь попалась опытная, словно матерый кабан. Тем более что в отряде было несколько литвинов, хорошо знавших здешние места. Французы несли потери, у преследователей сменилось уже два командира, причем один был убит метким выстрелом Збаражского. Как-то раз французам удалось захватить одного разбойника, и когда отряд, сделав обманную петлю, уходил от погони по следам охотников, они увидели висящий на дереве обезображенный труп.
— А он долго умирал! — усмехнулся в усы Збаражский. — Честно говоря, даже не представляю, как можно было такое проделать с еще живым человеком. Или они издевались уже над трупом?
— Мне нравится, как они нас ненавидят! — рассмеялась Джина. — Давай и мы заведем такую привычку: вешать французов, предварительно как следует, развлекшись ими? Не важно, над живыми или мертвыми, важно, чтобы боялись!
