Алистер Макграт - Кто изобрел Вселенную? Страсти по божественной частице в адронном коллайдере и другие истории о науке, вере и сотворении мира
Так вот, Иглтон совершенно прав: христианство – это отнюдь не только попытка что-то объяснить. Однако тема объяснения, как считает писательница Дороти Л. Сэйерс, – часть его богатого наследия. Христиане всегда считали, что их вера обладает смыслом сама по себе и наделяет смыслом все загадки нашего жизненного опыта. Евангелие – это словно сияющий свет, заливающий пейзаж реальности и дающий увидеть вещи такими, какие они на самом деле. Французский философ Симона Вейль (1909–1943) прекрасно сказала об этом:
Если я ночью зажгу на улице электрический фонарь, то судить о его мощности буду не по виду лампочки, а по тому, сколько предметов он осветит. О яркости источника света судят по тому, как он освещает несветящиеся предметы. Значимость религиозного или – в более общем смысле – духовного образа жизни оценивается по количеству света, который он проливает на предметы и явления в этом мире[125].
Способность освещать реальность – важное мерило надежности теории и показатель ее истинности.
Рассуждения об освещении реальности естественным образом подводят нас к размышлениям над словами ведущего британского биолога сэра Питера Медавара, которые он написал на закате своих дней: «Одни лишь люди, чтобы найти дорогу, используют свет, который освещает не только клочок земли у них под ногами»[126]. Это сильное заявление, которое заставляет спросить, как же лучше всего осветить свой клочок земли? Согласно моему «нарративу обогащения» и наука, и религия в лучших своих проявлениях помогают разобраться, кто мы такие, зачем мы здесь и что мы должны делать. Эта обогащенная картина мира необходима нам, чтобы жить полной жизнью.
Изобретение Вселенной
Наш странный мир
«Если вы хотите сделать яблочный пирог “с нуля”, вам для начала придется изобрести Вселенную» (Карл Саган, пер. А. Сергеева). Не помню, когда мне впервые попалась эта цитата, но с тех пор я постоянно вспоминаю ее. Саган совершенно прав. Все, что мы делаем – печем яблочный пирог, пишем книгу, гуляем у реки – зависит от существования Вселенной. Причем не какой-нибудь, а той самой, в которой мы живем, и которая обладает определенными свойствами, допускающими существование и людей, и яблок. Нет человека или яблока – и пирог не получится.
В этой главе мы разберемся в странной истории нашей Вселенной и еще раз подумаем о ее значении. В последнее время в научном сообществе наконец-то достигнуто согласие – большинство ученых примерно одинаково представляют себе, когда все началось и как развивалось. Однако согласия по поводу того, что значит эта история, как не было, так и нет. Для некоторых, например, для Ричарда Докинза, она не значит ничего. «Вселенная, которую мы наблюдаем, обладает именно теми свойствами, каких нам следует от нее ожидать, если в основе ее не лежит ни замысла, ни цели, ни добра, ни зла, ничего, кроме слепого безжалостного безразличия»[127]. Раньше я и сам так думал. Но теперь – нет. Все гораздо сложнее.
Начало времен
Откуда нам начать? Пожалуй, с размышлений о начале Вселенной. В стародавние времена считалось, что Вселенная была всегда. Так учил великий философ Аристотель. Мыслители раннего христианства, убежденные в том, что Вселенную создал Творец, полагали, что Аристотель заблуждался. В первые пять веков нашей эры они настаивали, что Вселенная не вечна, у нее был момент возникновения[128]. Похоже, никто не обращал на них особого внимания.
Аврелий Августин, пожалуй, величайший, и, несомненно, самый влиятельный христианский мыслитель своей эпохи, учил, что поскольку время – часть сотворенного порядка, то нельзя говорить, что Бог создал Вселенную в какое-то время – скорее Бог создал Вселенную, в которой существует время[129]. Бог пребывал в царстве вне времени – вне сотворенного царства пространства и времени. Августин подчеркивал, как важно не проводить параллелей между христианской идеей сотворения мира и какими бы то ни было научно-философскими метанарративами. Доктрина сотворения мира – это богословское утверждение о Вселенной, возникшей как творение Господне, а не научное объяснение, как и когда именно это произошло.
Аврелий Августин писал, что Бог сотворил все в один момент. Однако сотворенный порядок не был статичным. Господь наделил его способностью развиваться. Тварный мир меняется со временем, становится таким, каким предназначил Господь, он не был создан в окончательном и незыблемом виде.
Все это Августин подавал не в виде выводов из книги Бытия как научной теории. Он просто развивал главные богословские принципы библейского нарратива о сотворении мира – как сам их понимал. То, как способы толкования книги Бытия ложились на научные нарративы того времени, стало предметом жарких дебатов.
Когда началось великое интеллектуальное возрождение Средних веков, подход Августина к эволюции сотворенного порядка и к природе времени перестал соответствовать преобладающему философскому нарративу и поэтому оказался оттеснен на периферию. Августина считали одним из самых авторитетных, а в сущности, самым авторитетным богословом того времени. Однако главным научным авторитетом повсеместно считался Аристотель, и его идеи преобладали в научных теориях того времени. Таким образом, средневековая наука придерживалась представлений о том, что Вселенная вечна, поскольку это была важная черта аристотелевского мировоззрения. Это поставило христианских богословов в трудное положение. Аристотель им нравился, особенно его представления об интеллектуальном методе. Но они не могли согласиться с его основной идеей, что Вселенная была всегда[130]. Казалось, наука и религия – Аристотель и Августин – вступили в непримиримые противоречия. Обе стороны твердо держались своих позиций, поэтому примирение и вправду не состоялось.
Научное сообщество придерживалось примерно той же точки зрения по вопросу о вечности Вселенной до конца XIX века. Великий шведский физик Сванте Август Аррениус (1859–1927), в 1903 году получивший Нобелевскую премию по химии, написал бестселлер под названием «Worlds in the Making» («Миры в процессе сотворения», 1906). В этой книге он утверждал, что Вселенная бесконечна и повторяет саму себя без начала и конца; основанием для этого послужил недавно открытый принцип «неразрушимости энергии». Аррениус недвусмысленно заявил, что принципиально «убежден, что Вселенная, в сущности, всегда была такой, как сейчас. Вещество, энергия и жизнь лишь меняли форму и место в пространстве»[131]. Вещество и энергия вольны перемещаться по Вселенной, однако система в целом не меняется.
Статичное представление о Вселенной, допускавшее внутреннее движение энергии и вещества, но не предполагавшее ни возникновения, ни распада, было общепринято до конца Первой мировой войны. Религиозные представления о сотворении мира считались устаревшими мифологическими идеями, которые никак не совместимы с передовыми научными знаниями. Затем начали медленно, но верно накапливаться данные, предполагающие, что Вселенная вовсе не вечна, что у нее было начало. Это увлекательная история, и мы с ней сейчас познакомимся[132]. Между 1900 и 1931 годами астрономы стали свидетелями трех переворотов в их представлениях о Вселенной.
Сначала общепринятая оценка размера нашей звездной системы увеличилась в десять раз, затем работы Эдвина Хаббла (1881–1953) привели к открытию, что помимо нашей галактики существуют и другие звездные системы, и, наконец, поведение внешних галактик показало, что Вселенная расширяется[133]. Принять идею расширения Вселенной оказалось в то время трудно, ведь из нее очевидно следовало, что Вселенная развилась из первоначального состояния очень высокой плотности. Выходит, у Вселенной было начало! Многие отчаянно сопротивлялись даже намеку на такое положение дел, иногда – из страха, что идея возникновения Вселенной может повлечь за собой религиозные последствия. В 1948 году Фред Хойл и его единомышленники разработали «теорию стационарной Вселенной», согласно которой Вселенная действительно расширяется, однако нельзя говорить, что у нее было начало. Чтобы заполнить пустоты, вызванные расширением Вселенной, постоянно создается вещество.
В шестидесятые годы прошлого века мнения начали радикально меняться, главным образом благодаря открытию фонового космического излучения. В 1965 году Арно Пензиас и Роберт Вильсон в «Лабораториях Белла» в Нью-Джерси работали над экспериментальной микроволновой антенной. У них возникли некоторые осложнения. Куда бы они ни направляли свою радиоантенну, у них постоянно ловилось назойливое фоновое шипение, от которого никак не удавалось избавиться. Поначалу Пензиас и Вильсон объяснили это явление тем, что на антенне гнездятся голуби. Но после насильственного выселения птиц-саботажниц шипение никуда не исчезло[134].
