HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис
Когда Старый Белый Король и его супруга приблизились к собору святого Петра, наш святой отец папа римский вышел им навстречу до самой лестницы собора святого Петра, […] и при нем по обе стороны все его патриархи, кардиналы, архиепископы, епископы вместе с его благородными князьями, господами, рыцарями и слугами. […] И когда король сошел со своего коня, ему навстречу пошли несколько кардиналов и возвели его по ступеням к нашему святому отцу папе, который приветствовал короля поцелуем мира и прочел над ним несколько возвышенных молитв и посадил его рядом с собой. После этого подвели к папе прекрасную королеву, которую он также по чести приветствовал и над ней произнес несколько возвышенных кратких молитв. Затем папа с королем и королевой пошли в часовню Божьей матери.
Ни тягот, ни опасностей в городах здесь не описывается. Все происходящее во время пребывания героев в городских пространствах – это либо отдых, либо торжества, увеселения и религиозные обряды, поэтому эмоциональная окраска городского пространства и времени (если она вообще просматривается) всегда приподнято-положительная.
И наконец, последняя особенность описаний городов, которую следует отметить, говоря о «Белом Короле», – это анонимность и безликость всех горожан. При описании церемоний они упоминаются по категориям: «самые могущественные», «клир», «простонародье», изредка – «знатные дамы с дочерьми». Но никаких портретных черт, даже хотя бы коллективных, не говоря об индивидуальных, автор этим категориям не придает. Применительно к простонародью это не вызывает удивления, однако и представители городской правящей элиты, и высшие городские церковные сановники, участвующие во встречах и торжествах, упомянуты – в отличие от приближенных Фридриха и Максимилиана – не как конкретные индивиды, а как безымянные носители функций и одеяний:
И когда король приблизился к городу Флоренции, ему навстречу выехали могущественные граждане города, во всем великолепии, в самых драгоценных одеждах из шелка, из золотого бархата и из багряного, лошадей было, наверное, около тысячи. […] Затем навстречу королю вышло духовенство со святыней, потом могущественные женщины и прекрасно украшенные девицы, одетые по высшему разряду. Потом простой народ, отдельно мужчины, женщины и дети, и каждый опускался перед королем на колени, и встречали его и провели с большим почтением под великолепный балдахин в главную церковь Богоматери.
Несколько иначе обстоит дело с иллюстрациями, которые, как было сказано выше, изначально составляют неотъемлемую составную часть книги о «Белом Короле». Мы можем говорить о них как о едином комплексе, поскольку все четыре автора следовали одним и тем же композиционным принципам и пользовались приблизительно одинаковыми графическими приемами. Люди на гравюрах изображены с чертами индивидуальности – возможно, это были даже портреты, на которых современники могли опознать знакомые им лица. В некоторых случаях персонажи демонстрируют понятные для современного зрителя признаки эмоций, хотя ни о какой несдержанности чувств, типичной, если верить Йохану Хейзинге, для XV в. и отразившейся, например, в гравюрах Дюрера, здесь говорить не приходится. Пространство же – как городское, так и внегородское – представлено на гравюрах условно, без всякой претензии на узнаваемость той или иной детали пейзажа или интерьера. Аспект измеренности его здесь не проявляется, но контраст между городским и негородским пространством весьма заметен: сцены, действие которых происходит в городе, помещены в очень тесные объемы комнат или пространств между зданиями, тогда как вне города события разворачиваются на просторе, мы видим сравнительно широкие планы с небом и горизонтом. В отличие от текста пространство в иллюстрациях лишено всякой эмоциональной окраски: мы не видим ни «страшных» волн, ни «радостно» украшенных улиц и покоев; лица персонажей и их позы тоже не несут на себе таких черт, которые мы сегодня истолковали бы как знаки тех или иных чувств.
Время города в иллюстрациях к «Белому Королю» никак не проявляется – или не прочитывается без знания специфического «ключа к шифру».
А теперь сравним эти изображения с другими, возникшими приблизительно в те же годы и в том же южногерманском регионе. В них город как объект и субъект репрезентации предстает несколько иначе.
Обратимся сначала к «Аугсбургским помесячным картинам» (Augsburger Monatsbilder). Это четыре живописных полотна, изображающих занятия, характерные для каждого месяца в году. Автор их неизвестен, но установлено, что образцом для почти всех мотивов этих «помесячных картин» послужили эскизы к витражам, выполненные аугсбургским художником Йоргом Броем-старшим ок. 1525 г. по заказу аугсбургской патрицианской семьи Хохштеттер. В целом выбор сюжетов отражает влияние фламандской традиции: «Аугсбургские помесячные картины» воспроизводят более или менее фиксированную, сформировавшуюся в течение нескольких предшествующих столетий иконографическую программу, предусматривающую идеализированное изображение счастливого, гармоничного, мирного течения жизни в рамках годичного цикла. Эти картины не отражают громких событий своего времени, таких как визит императора, рейхстаги в Аугсбурге, Крестьянская война, Реформация или взлет экономического могущества Фуггеров и Вельзеров. Однако в пределах традиционной программы встречаются и оригинальные сюжеты: автор брал традиционные буколические мотивы и дополнял или заменял их городскими, конкретно – аугсбургскими темами. Именно обилие городских сцен и составляет своеобразие этого изобразительного комплекса 163.
Каждая из четырех картин цикла объединяет в себе три месяца. Начинается цикл с января, февраля и марта. В отличие от фламандских предшественников автор не стал изображать многие традиционные сезонные занятия – пахоту, сев, молотьбу и т. д., обратившись вместо земледелия к миру городской бюргерской и дворянской элиты. Так, например, в «Январе» мы видим традиционный сюжет пира, на который собрались аристократы, и столь же традиционную фигуру, греющуюся у печи, однако к ним добавлены новые мотивы: в частности, на картине видна широкая городская площадь с фонтаном, на которой проходит рыцарский турнир.
Новые, подчеркнуто городские мотивы встречаются нам и в изображении последних трех месяцев года: в «Октябре» крестьяне продают патрицию и его жене птицу и другие сельскохозяйственные продукты, придя к нему в городской дом. Традиционный же сюжет – сбор и транспортировка дров на зиму – присутствует только в качестве маргинального. Совершенно новыми для жанра «помесячных картин» являются сюжеты, помеченные художником как «Ноябрь» и «Декабрь»: торг покупателей с продавцами и различные развлечения на рынке, а также выход членов городского совета из ратуши после заседания. Перед нами вполне узнаваемое конкретное городское пространство – это ратушная площадь в вольном имперском городе Аугсбурге с характерным зданием ратуши (на ее месте сто лет спустя Элиасом Холлем была построена другая, более высокая, которая и поныне составляет гордость Аугсбурга) и башней Перлах. Остальные здания на площади тоже обнаруживают черты «портретного» сходства с оригиналами, чего нельзя сказать о загородном пейзаже, где разворачиваются сцены, соответствующие другим месяцам: высокие отвесные скалы и холмы имеют условный облик, не претендующий на сходство с окрестностями Аугсбурга, которые отличаются скорее сглаженным рельефом.
В загородном пространстве фигуры людей, идущих или едущих куда-то, занятых сельскохозяйственными работами или охотой, в большинстве своем не теснятся, они размещены сравнительно свободно, даже когда объединены в группы. Несколько раз изображено преодоление больших расстояний: плот с бочками сплавляется по реке, карета едет по дороге, всадники скачут к расположенным на отдалении друг от друга замкам. Таким образом, пространство вне городских стен – это зона просторов и дальних путей, но они никак не измерены.
