Роман Елизаров - Сборник бихевиорационализма
Я хочу представить вашему вниманию то, что является логическим условием в программировании, объяснить феномен суждения, которое нельзя мыслить себе и употреблять в языке иначе, чем сославшись на какую-либо деятельность. Речь идет об утверждении, не аппелирующем к восприятию. Так суждение «сахар бел» является фактическим, можно быть уверенным что в восприятии имеется «сахар» и имеется «бел». Иное дело «стимул».
86.
Я говорю о том, что в определенном пункте наши с рационалистом дороги расходятся. Мы были общи в своем реагировании на внешние вызовы в том смысле, что оба строили суждение, т. е. нацеливались с прилагательного на существительное. От «белизны» мы переходим к «сахару». Рационалист впрочем не шел далее со мной, а ограничивался суждением «сахар бел». Для него суждение – некоторый предел, черта, которую он не переступает. Я же захожу далее и говорю о инструкциях. Но все это, повторюсь, характеризует реагирование на внешние вызовы. Но кроме этого реагирования есть еще и непосредственность нацеленности на предмет. Ранее мы относились к предмету опосредованно, устанавливая, что внезапный шум вызван захлопнувшейся дверью. Мы реагировали на внезапный шум способом, отличным от того, что описывает физиолог. Но вот объект нам дан и мы ясно и отчетливо осознаем, что имеем дело, например, с подушкой. Рационалист окажется здесь необыкновенно скушен, он продолжит поступать так, как поступал в экстремальных обстоятельствах внезапного резкого шума. Он не предложит другого метода, разве что будет вынужден перейти к абстракциям, т. к. подушка чувственно, т. е. в смысле прилагательных не представляет собой ничего особенного. Рационалист воспользуется тенями чувственных определений и заявит «подушка имеет цвет», «подушка мягка». Рационалист спровоцирует подушку на некоторые чувственные вызовы, которых от нее, честно говоря, не исходит в смысле крайней настоятельности их осознания. Рационалист делает явный шаг назад – нацеленность на предмет уже есть, предмет настоятелен в своей определенности, настоятельно поставить в отношении к предмету глагол и рассмотреть все это как фундаментальное отношение, что я и делаю, классический рационалист же отступается в сферу чувственности как если бы предмет действительно провоцировал чувственность. В суждении мы переходим от прилагательному к существительному, сейчас же переходим от существительного к прилагательным. Раньше было настоятельно прилагательное и мы от него перешли к существительному, сейчас же настоятельно само существительное и мы, оказывается не знаем, что с ним делать и переходим от него к прилагательным, низводим его настоятельность для сознания на уровень чувственности.
87.
Для меня ясно, что нацеленность на предмет в языке выражается глаголами. Это отношение «существительное-глагол» я противопоставляю суждениям. Так яблоко оказывается поводом к тому, чтобы его сорвать. Это также и повод к тому, чтобы вынести суждение о нем. Эти два вида деятельности – «существительное-глагол» и «существительное-прилагательное» идут рука об руку. Трудно сказать, что более фундаментально и я склоняюсь к тому, чтобы признать фундаментальной функцию «сорвать яблоко». Но для этого нужно осознавать ее как инструкцию. Яблоко срывали задолго до того как вынести о нем какое-либо суждением. Яблоко не только срывали, а касались его палкой, хлопали по нему ладонью, указывали на него и пр. и пр. и пр. Мы говорим «неспелое яблоко» указывая на некоторый стимул (свойство, логическое условие), говорим, что это является условием к тому, чтобы не пытаться его съесть. Это суждение представляет собой ни что иное как момент некоторого инструктивного поведения. Это представляет собой лишь только по форме суждение, но на деле является стимулом или тем, что в программировании является логическим условием, а именно представляет собой значительность только в связи с действием, которое может или не может быть выполненным. Таким образом это не факт. Факты наличны вследствие своей наличности и представляют собой ценность сами по себе, но стимулы отличаются от фактов тем, что не употребляются вне связи с некоторой деятельностью, которую обуславливают. Это фундаментальное отличие стимула от факта.
88.
Я говорю о том, что стимулы, т. е. свойства теоретически можно заменить более развернутым описанием инструкции, а именно категорией модальности. Я говорю, что суждение «неспелое яблоко» говорит лишь о том, что не стоит есть яблоко.
89.
Расхождение между мной и рационалистом было в том, что фундаментальным отношением к существительному я считаю отношение посредством глагола, а не посредством выражающего восприятие суждения. Я растворяю сахар в воде, он утверждает, что сахар бел. Я отличаюсь от него тем, что изобретаю прилагательные. Рационалист заимствует их из природы и чувственного впечатления – я предлагаю сочинять их. Когда я говорю «питьевая вода» я говорю о том, что «питьевая»– никак чувственно не воспринимается. Свойство «питьевая вода» я вообще считаю идеальным («голодная бабушка» не идеально) т. к. вне действия, вне связи с ним немыслимо. «Белый сахар»– это «белый сахар», некоторое отражение опыта, при реагировании на факт существования отдельных предметов. Но «питьевая вода» не как не связано с восприятием, а имеет смысл только как фиксированный результат опыта – «пить воду», который преподносится как стимул или как факт. Так в программировании условный оператор является именно стимулом и вне связи с действием не употребляется. «Питьевая вода»– манифест, вводящий инструкции в моду. Это революционная прокламация, листовка, шокирующая обывателя, который вяло следует за рационалистом, который строит свои суждения, связывая чувственные представления вещей с самими вещами. Но «питьевая»– не что-то чувственное.
90.
Рационалист не понимает какую имеет власть надо мной. Он не понимает, что суждения я интерпритирую как стимул, а не как возможный факт, а следовательно как то, с чьей помощью можно управлять моей деятельностью. Если рационалист высказывает суждение «фрукты созрели», то говорится лишь о том, что настало время собирать фрукты. Для меня этот переход очевиден. Рационалист же раздражает меня ибо он не управляет деятельностью, а строит суждения, рассматривая их как самоцель. Услышав «фрукты созрели», он сбивается к рефлексии этого отчего-то начинает спрашивать себя, что такое «фрукты» и что такое «созрели»? Между тем я могу творить. Если мне говорят «фрукты созрели», то свойство в данном случае инициирует способность. Я приступаю к тому, чтобы собирать фрукты. Собрав фрукты в корзину и отнеся их домой я беру один фрукт и дарю вашему ребенку. Ребенок улыбается. Я тоже улыбаюсь, ибо я закончил действовать. Я могу дать вам подробный словесный отчет о том, как я действовал, чтобы добиться этого соответствия. Это поведение можно делать явным для сознания, можно описать. Это инструктивное поведение. Я хочу убедить вас в том, что это есть. Наконец, мы имеем дело с нацеленностью на объект, на яблоко. Я скажу вам «спелое яблоко радует глаз как улыбка ребенка».
91.
Я говорю вам о том, что суждение интересует меня только очень короткое время. Суждение – не более чем момент инструктивного поведения. В примере с нервной дамой то, что «дверь шумит» интересует меня постольку, поскольку дама встала, открыла дверь и закрепила ее, поставив в соответствие незакрепленной двери закрепленную дверь. Как только это произошло, я изгоняю то, что «дверь шумит» из своей памяти. Я не собираюсь уподобиться ослам, для которых суждение ценность. Я могу охарактеризовать вам их – они запоминают суждения. Более этого – они каталогизируют их. Каталогизация или коллекционирование суждений приводит их к теории понятия, они выдумывают универсалии о которых составляют множество суждений, они пишут статьи в энциклопедии, посвященные тому или другому предмету. Я говорю вам, что мне они бесконечно чужды и неинтересны. Я образую суждения в пределах функционирования и забываю их. Однако я предпочитаю сохранять в памяти то, что имеет форму суждения, а именно стимул, поскольку последний позволяет мне ориентироваться в опыте. Стимул играет роль условного оператора в программировании. Эта роль сродни причине, но, как я покажу ниже, условный оператор программирования не является причиной. Употребление его следующее: если человек нуждается, я готов оказать благодеяние этому человеку. Это не причина. Речь идет о связи условный оператор-инструкция, что является фундаментальным отношением программирования.
92.
Я говорю, что большинство здравомыслящих людей вводят в заблуждение, когда начинают пропагандировать суждения. В суждении чувственные качества относят к предмету внешнего мира, утверждая, что этот сахар бел, сладок и т. п. На этом основывают то, что считают абсолютной ценностью – каталогизацию суждений или составление понятия о вещах. Я говорю, что большинство здравомыслящих людей никогда не стали бы коллекционировать это. Суждение только форма для них, которую принимает управление поведением. Не случайно психологи сводят свое представление о человеке к формуле стимул-реакция. Статьи словарей навряд ли кто-нибудь сочтет стимулами. Стимул же, наоборот, то, что можно и следует запоминать. Я хочу чтобы поняли, что стимул отличен от суждения. То, что выглядит здесь как предикат – фикция, он не воспринимается, это простая цепочка символов. Этих прилагательных не существует. Когда я говорю «питьевая вода» я сознаю, что «питьевая»– фикция. Я однако могу раскрыть значение этой фикции как того, что является именно в опыте, но это значение будет значением опыта функционирования. «Питьевая»– само по себе ни что иное как функциональное соответствие обнаруженное в пределах инструкции «пить воду». Это обнаруженное соотвествие, закрепленное в форме суждения имеет для меня значение стимула. Это означает, что можно «пить воду». Интерпритируя информацию, которуя я получаю из внешнего мира, я вычленяю из нее то, что является стимулом, т. е. условными операторами, которые могут склонить к деятельности. Дураку я позволю сотрясать воздух тем, что «этот сахар бел», «этот сахар имеет цвет». Я замечаю только, что он подражает людям более глубокого ума, которые пользуются стимулом «хорошая погода» не в том смысле, что имеют в виду, что «тепло и светит солнце», а в том смысле, что это каким-то образом мотивирует их поведение. «Хорошая» это просто произвольная цепочка символов, которую люди запомнили, чтобы передавать друг другу информацию о том, что есть повод оказаться на природе. Несомненно, можно объяснить, что такое «хорошее». Можно объяснить, что солнце, теплый воздух если вы будете гулять, будет вызывать в вас положительные эмоции. Я могу объяснить стимул как инструкцию, хотя, убежден, многие не смогут дать этого объяснения. Но при этом они правы в главном – в своей доверчивости. «Хорошая погода» для них аргумент к тому, чтобы выехать на природу. Они не понимают, что «хорошая погода»– опыт инструктивного поведения, отраженный в форме суждения, представляющий собой стимул. Они здраво полагаются в данном случае на авторитет и реагируют на стимулирование.
