Галина Ракитская - Основные труды. Том 2. Идеология последовательного (революционного) гуманизма. Теория общества и хозяйства
В контексте таких взглядов на общество реалия ограничения трактуется как категория объективного в хозяйстве. Объективного, то есть независимого от воли и сознания хозяйствующего субъекта, – некоего существующего реально и заставляющего с собой считаться отношения или системы отношений, а вовсе не как выдуманные и так или иначе зафиксированные ограничения, или (как у Д.Норта) “созданные человеком (выделено мною – Р.Г.) ограничительные рамки”[34]. Не человек создал объективное, а общество сложилось и развивается как система, объективная для конкретных социальных субъектов (хозяйствующих, сочиняющих музыку, рожающих детей, получающих нобелевские премии и пр.).
Приложим обозначенный методологический водораздел к проблематике хозяйственного механизма.
В 60-е годы в СССР проходила интенсивная дискуссия о плане и рынке, о реформах хозяйственного механизма, о моделях регулирования хозяйственных процессов. Проблематика была сходной с той, которую рассматривают современные институционалисты (неоинституционалисты) на Западе. Сходной по содержанию, но зеркально симметричной по исходной постановке задачи. Институционалисты, имея дело с рынком как реальностью, ищут систему внешних для рынка рациональных регулирующих ограничений, способных понизить хозяйственные риски монополии, конкуренции и недобросовестной конкуренции и тем самым повысить эффективность экономики (излишне, наверное, напоминать, что никакой эффективности, кроме экономической, институционалисты в виду не имеют).
Участники теоретических дискуссий о хозяйственном механизме в СССР имели дело с иной реальностью – с полным зажимом рынка, с тоталитарной организацией хозяйственных процессов, то есть все хозяйство состояло из внешних для хозяйствующего субъекта ограничений. Дискутирующие искали способы создать некоторое пространство для самостоятельных действий хозяйствующих субъектов, а если говорить точнее – способы хотя бы частичного оживления абсолютно мертвых (формальных) хозяйствующих субъектов, превращения их из хозяйствующих объектов в реальные хозяйственные субъекты. Реальная проблема, которая должна была быть решена, – дать хозяйственным звеньям пространство выбора, пространство вариантности действий. То есть, если подняться на один уровень обобщения, задача эта сходна с задачами институционалистов – поиск оптимального соотношения хозяйственной свободы и ограничений этой свободы.
Как решалась эта задача дискутирующими о хозяйственном механизме в СССР? Здесь было два принципиально разных подхода. Одни, как ни парадоксально, предвосхищали современный институционалистский подход и до сих пор не потеряли права оспорить методологический приоритет. Это подход, который развивала официальная политическая экономия, стоявшая на позициях экономико-материалистической методологии, на позициях сталинизма и метафизики. Фактический разрыв с марксизмом позволял этой политэкономии трактовать проблематику хозяйственного механизма по схеме “план и рынок”, “государство и рынок”. На уровне теории регулирования эта методология отливалась в концепцию о прямых и косвенных методах регулирования. При этом прямые методы понимались не иначе как административные, государственные, плановые (госплановские), антиподы рыночным, удерживающие рыночные действия в безопасных для общества границах. А косвенные понимались не иначе как экономические, рыночные, стихийные, антиподы плановым, более того – активно разрушающие плановые.
Если сейчас провести исследования по истории дискуссии о хозяйственном механизме в СССР начиная с конца 50-х и примерно до конца 70-х годов, то можно без труда доказать, что такие экономисты, как И.И.Кузьминов и вся его школа из Академии общественных наук, Н.А.Цаголов и вся его школа с экономического факультета МГУ развили в достаточно полном объёме, но более последовательно систему методологических идей современного институционализма. Почему более последовательно? Потому что это были высокого класса методологи насквозь метафизического сталинистского направления, экономико-детерминистского направления.
Другое, марксистское представление о проблемах реформирования хозяйственного механизма, не принимало противопоставление плана и рынка, государственных и рыночных методов регулирования и уж тем более не сводило экономику к рынку (Я.А.Кронрод, Б.В.Ракитский, Л.В.Никифоров, Р.А.Отсасон, по большому счету – вся школа Я.А.Кронрода, ученики Б.В.Ракитского, Н.Я.Петраков, В.Г.Стародубровский и др.)
Это направление мысли решало проблему оптимизации свободы хозяйственных действий и эффективного регулирования хозяйства на основах представлений об обществе как целостности, о системе хозяйствующих субъектов – как конкретизаций социальной структуры общества, а о системе норм и правил хозяйствования – как системы объективных общественно-экономических отношений in concreto, то есть в хозяйственной сфере. Прямые и косвенные методы регулирования рассматривались в рамках этого подхода не как планово-государственные и рыночные, а как директивы и стимулы; не как административные и экономические, а как всегда экономические и в своём нормальном виде происходящие всегда в правовой (административной) форме. Отсюда государство у большинства перечисленных выше исследователей не рассматривалось как надстройка, как нечто внешнее для хозяйствующих субъектов. Оно входило в состав хозяйствующих субъектов, но на своём месте в системе.[35]
Примечательно в контексте противопоставления метафизической (институционалистской ли, сталинистской ли) методологии и марксистской методологии рассмотрение отношений стимулирования. Проблематика стимулирования представляет огромное неудобство для институционалиста. Она ставит его в тупик. Потому что расходится с его трактовкой института как внешнего ограничения. Стимул же, как ни крути, есть побудительный мотив, заинтересовывающее условие. Даже если придираться к тому, что стимул – заинтересовывающее УСЛОВИЕ и тем самым действует на субъекта ИЗВНЕ (как условие), то он во всяком случае не есть ограничение, а есть позыв, призыв. Отсюда и возникают у институционалистов расширительные трактовки институтов, что делает их концепции крайне неопределенными, неинструментальными, практически сложно применимыми.
В марксизме стимул есть один из типов взаимоотношения хозяйствующего субъекта с обществом. Этот тип отличается от прямых ограничений, запретов, директив, разрешений, но входит в состав регуляторов.
“…Стимул устанавливает связь размера вознаграждения (дохода) с объёмом и качеством деятельности, направленной на достижение более общего (коллективного или общественного) интереса. Сравнительно же обособленный интерес, являющийся другим звеном соизмерения, связывает размер вознаграждения с величиной необходимых потребностей. Таким образом, в материальной заинтересованности проявляется взаимосвязь трёх объективных экономических явлений: количества и качества общественно полезной деятельности, реального дохода (поощрения, вознаграждения) и уровня развития потребностей”. “Материальная заинтересованность (личная и коллективная) складывается на основе определённого сочетания (соизмерения) стимула и интереса”.[36]
Не представление о нормах и правилах хозяйствования как об исключительно ограничениях, а понимание объективного содержания материальной заинтересованности служит для марксиста основой для объяснения и моделирования поведения хозяйственных звеньев.
Проблематику индивидуального трудового поведения с марксистских позиций активно разрабатывал ряд советских экономистов-трудовиков и особенно социологов труда в 70-е и 80-е годы. При этом, естественно, никому из них не приходило в голову объяснять индивидуальное социальное поведение (в том числе трудовое, в том числе на рынке труда), исходя из модели экономического человека или же из модели рационального человека, ориентированного непременно на “выгоду” (пусть и неэкономическую).
Марксистская методология логично привела к объяснению характера индивидуального трудового поведения (в том числе и поведения трудящегося на рынке труда) на основе анализа взаимосвязи системы личных интересов в целом с системой общественных стимулов к труду – матермальных, моральных и творческих[37] стимулов и интересов. Нематериальные (неэкономические) стимулы и интересы рассматривались не как факторы, “также-влияющие” и потому желательные быть учтенными для уточнения картины, а как неотъемлемые от сущности изучаемого явления. К середине 80-х годов усилиями советских марксистов-обществоведов (в том числе не в последнюю очередь и усилиями автора) была разработана теоретическая концепция социально-трудовых отношений, в рамках которой были даны содержательные характеристики разных социальных типов индивидуального трудового поведения, в том числе разных типов индивидуального трудового поведения в условиях казарменного “коммунизма” (казарменного “социализма”).
