Роберт Силверберг - Всемогущий атом
Мартелл широко раскрыл глаза от удивления. Кто научил его логике? А потом удовлетворенно улыбнулся:
– Ты говоришь как профессор теологии.
– Я ученик профессора Кристофера.
– А он…
– Вы скоро узнаете. Он хотел бы с вами познакомиться. Он и послал меня вниз, чтобы я привел вас к нему.
– А где я его найду?
– Пойдемте со мной.
Мартелл прошел с юношей небольшое расстояние по дороге, затем они поднялись на холм к одному из зданий. Мертвое колесо они оставили валяться на дороге. Мартелл спросил себя, что было бы окажись там машина с представителями высшей касты? Снизошли бы они до того, чтобы своими аристократическими руками убрать труп с дороги?
Вскоре Мартелл и юноша прошли через обитую жестью калитку. Перед ними возвышался простой деревянный дом под черепичной крышей. Прочитав надпись над входом, Мартелл выпустил ручку чемодана. Его вещи второй раз за последние десять минут вывалились на землю.
Надпись гласила:
«Приют трансцендентной гармонии. Добро пожаловать!» У Мартелла задрожали колени. Лазаристы? Здесь? Зеленорясые еретики, побочные дети форстеровского движения. Одно время они имели успех на Земле и угрожали форстерам. К счастью, в последние двадцать лет дела их шли все хуже, и вскоре их осталась лишь жалкая горстка. Но как это они ухитрились открыть здесь, на Венере, церковь? Сделать то, что до сих пор не удалось форстерам?
В дверях появился приземистый человек средних лет, седой, с одутловатым лицом. Как и Мартелл, он с помощью операций был приспособлен к жизни на Венере. Лицо его выражало довольство и доброжелательность. Он произнес:
– Меня зовут Кристофер Мандштейн. Я слышал о вашем приезде. Прошу вас, входите!
Мартелл заколебался, Мандштейн улыбнулся.
– Входите, входите, брат! Вашей душе не грозит никакая опасность, если вы сядете за трапезу с лазаристом. Не так ли? От вас осталось бы кровавое месиво, если бы юноша не вступился за вас. А послал его я!
Надеюсь, вы не будете настолько невежливы, что откажетесь от моего гостеприимства?
3
Миссия лазаристов была скромной. Тем не менее создавалось впечатление, что обосновались они здесь прочно. В одном из помещений находился алтарь, украшенный статуэтками и другими безделушками. Имелись в доме и библиотека, и комната для миссионера. За забором Мартелл увидел мальчишек, которые рыли котлован для фундамента.
Мартелл последовал за Мандштейном в библиотеку и увидел корешки хорошо знакомых книг: здесь были произведения Ноэля Форста в кожаных переплетах, в том числе уже ставшее библиографической редкостью первое издание.
– Вы удивлены? – спросил Мандштейн. – Не забывайте, что мы тоже признаем духовный авторитет Форста, хотя сам он и относится к нам с презрением. Прошу садиться! Стакан вина? Здесь хорошее белое вино.
– Спасибо, с удовольствием, – ответил Мартелл. – Извините, что не представился. Меня зовут Николас Мартелл. Могу ли я поинтересоваться, что вы здесь делаете?
– Я? О, это длинная история, и не очень красивая. Я был молод и глуп, позволил обмануть себя – и вот я здесь уже сорок лет. За это время я примирился со своей судьбой. Пришел к выводу, что лучшего не заслужил.
Впрочем, здесь не так уж и плохо.
Болтливость Мандштейна не понравилась Мартеллу, привыкшему четко и скупо выражать свои мысли, поэтому, воспользовавшись секундной паузой, он вставил:
– Это очень интересно, брат Мандштейн! И давно ваш орден действует здесь?
– Около пятидесяти лет.
– Непрерывно?
– Да. У нас здесь восемь церквей и около четырех тысяч прихожан.
Главным образом из низшей касты. Высшая каста вообще нас игнорирует.
– Тем не менее она вас терпит, – заметил Мартелл.
– Да, но лишь потому, что считает ниже своего достоинства замечать нас.
– И все же эти люди убивали каждого миссионера, посланного сюда Форстом, – сказал Мартелл. – Как вы это объясните?
– Может быть, они видят в вас силу, которой не усматривают в нас, предположил Мандштейн. – А они восхищаются силой. Вы, наверное, уже убедились в этом, иначе не отважились бы отправиться в город из аэропорта пешком. Попав в безвыходное положение, вы продемонстрировали им свою силу.
Разумеется, весь эффект этой демонстрации был бы испорчен, если бы вас переехало колесо. А это ему почти удалось. – Ему наверняка бы это удалось, не заметь я случайно, в какое неприятное положение вы попали. Как вам нравится вино?
Мартелл еще не притрагивался к вину. Он сделал глоток, понимающе кивнул и сказал:
– Неплохо. Скажите, Мандштейн, вы действительно смогли обратить аборигенов в свою веру?
– Отчасти да, но только отчасти…
– Трудно поверить в это. Наверное, вам известно кое-что, чего не знаем мы.
Мандштейн улыбнулся:
– Дело совсем не в знаниях, а в том, что мы можем им предложить.
Пойдемте со мной в часовню.
– Мне бы не хотелось.
– Прошу вас. Уверяю, что я не собираюсь расшатывать ваши убеждения.
Заразного там тоже ничего нет.
Против своей воли Мартелл последовал за еретиком в его святая святых.
С неприязнью он рассматривал иконы, статуэтки и другие атрибуты религии лазаристов. На алтаре, где в храме форстеров горел Голубой Огонь, находилась мерцающая модель атома, электроны которого непрерывно двигались по орбите. Увидев эти детские штучки, Мартелл усмехнулся в душе.
Мандштейн сказал:
– Ноэль Форст, несомненно, самый замечательный человек нашего времени, и мы ни в коей мере не склонны его недооценивать. Он видел закат культуры, бегство людей в регенерационные камеры и немало других не менее плачевных вещей. Он понял, что старые религии отжили свой век, что время взывает о новых религиях, синтетических и электрических. Он понял, что старая мистика должна быть заменена новой, научной. И его Голубой Свет это фантастический символ, радующий глаз так же, как радовал крест. Может быть, даже больше, поскольку он современен. Форст хотел дать своему культу теоретическую основу и думал, что это приведет к окончательному успеху. Но он не до конца все продумал…
– Не слишком ли смело сказано? Не забывайте: на Земле мы пользуемся влиянием, которым не могла похвастаться ни одна из религий прошлого…
– Успех на Земле у вас большой, с этим я согласен, – улыбнулся Мандштейн. – Земля уже созрела для учения Форста. Но почему такого успеха нет на других планетах? Да потому что его мышление слишком прогрессивно.
Более примитивным чем земляне колонистам он не смог предложить ничего, чтобы их привлекло.
– Он обещал физическое бессмертие, – удивился Мартелл. – Разве этого не достаточно?
– Конечно же нет. Все рационально, и нет места мифу. Несмотря на песнопения и обряды, в этой религии мало поэзии. Нет ни Христа в люльке, ни Авраама, который жертвовал своим сыном. Нет человеческой искорки…
– Нет никаких примитивных сказок, хотите вы сказать, – хмуро заметил Мартелл. – Это и отличает нашу религию. Мы живем в такое время, когда люди не верят в сказки. И вместо того чтобы выдумывать новые сказки, мы предлагаем простоту, силу и мощь научной мысли…
– И вы стали силой во многих странах, соорудили лаборатории и институты для исследования непонятных феноменов жизни. Чудесно!
Восхитительно! Но вот в одном мы вас обогнали. Сказка о Ноэле Форсте, первом из бессмертных. Сказка о его очищении в атомном огне. Мы предлагаем людям очищение и искупление, которые несут Форст и пророк трансцендентной гармонии – Дэвид Лазарус. Это действует на воображение низшей касты, а в будущем к нам придут и люди из высшей. Они пионеры, брат Мартелл. Они сожгли за собой все мосты – я имею в виду Землю – и все начали заново.
Лишь через несколько поколений можно будет говорить об их родословной. И эти люди нуждаются в мифах. Они создают свои собственные мифы. Вы не считаете, брат Мартелл, что через сотню лет эти люди будут казаться сверхъестественными существами? Не думаете ли вы, что через сотню лет на них будут смотреть как на святых религии лазаристов?
Мартелл был удивлен:
– Это ваша цель?
– В какой-то мере.
– Но ведь это просто-напросто возвращение к христианству пятого столетия!
– Не совсем так. Мы ведем и научную работу.
– А сами вы верите в то, что проповедуете?
Мандштейн улыбнулся:
– В молодости я был аколитом у форстеров в Нью-Йорке. Я вступил в Братство, чтобы иметь возможность работать. Я искал цель в жизни. Кроме того, я бредил бессмертием, мечтал попасть в Санта-Фе. Я выбрал Братство, движимый самыми низкими мотивами. И хочу вам сознаться, Мартелл, я совсем не чувствовал религиозного призвания. Потом я допустил целый ряд ошибок, о которых умолчу, покинул Братство и примкнул к лазаристам. Они послали меня сюда миссионером. И я стал самым удачливым миссионером из всех, которые когда-либо прибывали на Венеру. Так неужели вы думаете, что я верю в мифы лазаристов, если я по природе своей настолько трезв, что даже не принимаю религии форстеров?
