Владиимир Арсеньев - Звери = боги = люди
В 16.50 нас снова пригласили для присутствия на церемонии торжественного входа охотников в деревню после дневного пребывания вне ее пределов.
Колонна охотников входит во двор семьи Кулибали. Охотники обходят кругом кучу мусора. Обойдя ее, строй рассыпается. Охотники начинают по очереди подходить к хижине, где поутру совершалось жертвоприношение, и, склонив ружье, стреляют вовнутрь ее и в проход за домом.
Мясо положено на циновку: большие куски отдельно, малые — в стороне. Все охотники расселись, освободив площадку. Слева от входа в хижину появляются калебасы и козленок черной масти, затем охотники разбирают вход в хижину. Мне объясняют, что это загон для скота. Первым туда входит Сине Кейта. За ним следуют старики, которые перед этим шли в церемониальной цепочке впереди гриотов. Один из распорядителей церемонии, охотник Куйате, выходит вперед и говорит несколько слов о симбоне Гимба. Остальные охотники присаживаются на корточки и по призыву Фасине Канте начинают свистеть в свистки.
В это время один из стариков внутри загона занимается гаданием, бросая орехи кола. Затем он говорит, чтобы все встали и стреляли в воздух. Присутствующие охотники повинуются, после чего возвращаются на свои места. Мне сообщают, что новое приношение (а это опять были две курицы) удалось: они взлетели, после того как им перерезали горло. По возвращении охотников на свои места четверо в центре площадки, на которой разворачивается действие, с большой поспешностью приносят в жертву черного козленка. Тот не успевает вскрикнуть, как ему перерезают горло; переворачивают, отрезают ноги и перебрасывают через циновку; быстро взрезают шкуру и сдирают ее; разрезают тушу; перебирают внутренности.
Тем временем для охотников разносится нища: сентере макулу — серый хлебец; вареная кукуруза; смесь арахиса и тамба; мед; баси — рассыпчатая просяная каша.
Содержимое желудка жертвенного козленка вываливается на кучу мусора посреди двора. Мясо животного разрезано и Положено в ведро. Эта часть церемонии закончена. Все расходятся, чтобы встретиться с наступлением темноты на площади. Остаются самые знаменитые охотники. Оказывается, что для них этот этап церемонии еще не закончен. Кто-то принес им на горящей палочке зажаренную и предварительно надрезанную печенку жертвенного козленка. Охотники делят ее и едят. Это — привилегия самых знатных.
Старик, который ввел строй охотников в деревню, подходит ко мне и двум другим гостям, мужчине и мальчику, и протягивает кусочек печенки. Я беру, отламываю, кладу в рот и жую. То же делает и второй гость. Мясо очень соленое. Старик протягивает кусок печенки мальчику. Тот отказывается, но, побуждаемый отцом, протягивает левую руку. Старик недоволен: надо правую. Мальчик подчиняется. Поблагодарив и обменявшись несколькими фразами, мы отправляемся к месту нашего постоя в доме Сине Кейта. Теперь надо ждать темноты.
Около 19.00 в разных концах деревни слышатся постукивания барабана. Но скоро эти звуки стихают. Примерно через час на площади появляются гриоты с донсо-нкони. Во главе их — Гимба Джаките. Постепенно стекаются охотники. Площадь уже приведена в порядок для ночного бдения — «шиньяна». С разных сторон слышатся посвисты охотников. Затем они начали движение по кругу, выстроившись в плотное кольцо диаметром около 15 метров, под тихую мелодичную песню, прерываемую выкриками — что-то вроде «хи» или «чи». Кольцо уплотнилось вокруг ствола дерева, лежащего у края площади, потом опять расступилось. Видно, что дерево подожжено и занялось на развилке ствола. Предварительно на него была положена солома. Охотники расселись. Начинается разговор Сине Кейта с руководством союза охотников, перечисление приношений. После распределения орехов кола охотник Фасине Канте призывает ко всеобщему вниманию и рассказывает о перемещениях в охотничьем союзе и представляет охотника Фоде Кейта как преемника Сине Кейта. Мой сосед поясняет, что Фасине Канте в охотничьем союзе является помощником его главы Сине Кейта. Фоде Кейта принимает руководство союзом в обход Маликоро Коне, следующего в иерархии союза за Сине Кейта, потому что он также родом из Нафаджи, он к тому же ученик Сине Кейта и принадлежит к той же родственной группе.
Около часа ночи 23 марта 1981 года гриот Гимба Джаките начинает исполнять хвалебное эпическое песнопение — маана — в честь героя праздника симбона Гимба Ку-либали. В нем перечисляются и его подвиги, и человеческие достоинства, вводятся морализующие наставления. Маана завершается. Наступает некоторая пауза, сменяющаяся через несколько мгновений медленными, торжественными и печальными звуками. Снова исполняется джанджо — танец симбонов. В центр выходит Фоде Кейта и еще двое охотников. Они, медленно помахивая ружьями, движутся по кругу.
Третий раз за эту ночь выстраивается хоровод. Гриот Гимба Джаките возобновляет хвалебное песнопение в честь симбона Гамба Кулибали. Около 5 часов утра все уже устали. К тому же в это время начинается служба в мечети, здесь же, на площади. Муэдзин прокричал свой призыв. Часть охотников отправляется молиться, другая идет отдыхать. Среди них был и Сине Кейта. Эти люди посмеивались, глядя на молящихся, а среди них был и Гимба Джаките. Сам Сине Кейта говорил о несовместимое-ти ислама с потреблением пина, не скрывая, что сам только что предавался винопитию.
По окончании намаза и небольшой паузы, в начале седьмого, процессия охотников направилась в семью симбона Гимба Кулибали. Во дворе семьи симбона Гимба Кулибали под выкрики «чи» охотники медленно обходят центр двора с кучей мусора. Фа-сине Канте уже не замыкает строй. Как и накануне, он внимательно следит, чтобы никто из посторонних не пересек цепь охотников во время церемониального прохода.
Голова колонны идет размеренной поступью, остальные небрежно, кое-как. Обойдя двор, цепь охотников пересекает деревню в направлении места вчерашней дневки, но не останавливается и проходит еще около 100 — 120 метров. Здесь разветвляется тропа, ведущая из деревни. Это дан-кун, одно из самых значимых в магическом отношении мест в жизни бамбара.
На развилке уже разведен костер. Рядом с ним на трех крупных камнях лежит «шляпка» термитника. Старики уже опрокинули горшок, наполненный кровью жертвенных кур. Здесь же в пламени костра сжигаются лапы жертвенных кур и ножки козленка, а также его шкура.
При подходе к данкуну охотники перешли с церемониального на простой шаг и разделились на две группы, сохраняющие строй. Фоде Кейта раздает какие-то указания. Одна колонна подходит к данкуну по дороге, другая по полю.
Слева за данкуном в небольшой роще из-за дерева показывается человек, накрытый шкурой какого-то животного. Присмотревшись, можно узнать в нем руководителя обряда Сине Кейта. Он кружится на одном месте. Охотники рассыпным строем с перебежками начинают рыскать вокруг. Они как будто не замечают Сине. Между ними вроде бы даже возникают разногласия по поводу направления поиска. Охотники сбиваются в кучу. Наконец появляется группа «загонщиков». Видимо, Сине Кейта имитирует «животное», на которого идет «охота». Шкура у него уже на голове. Сине как бы вырывается из окружения. Похоже, что его «гонят» на дан кун. То, что происходит далее, не видно, так как охотники обступают «животное» плотным кольцом и смещаются к данкуну. Раздаются выстрелы. Что-то очень важное происходит в центре толпы. Но, увы! Мы не можем этого видеть.
Наконец охотники рассаживаются вокруг данкуна. Шкура расстелена рядом с термитником. Это шкура из дома приютившего нас Сине Кейта — рыжая, с белыми пятнами и следами от пуль, на которые я обратил внимание, когда сидел на ней вечером накануне праздника вместе с другими гостями и с хозяином. Тогда я подумал, что это простые дырки, признак обветшалости. Выяснилось, что это шкура антилопы «минан». По окончании обряда ее вновь отнесли в дом Сине Кейта.
Костер продолжает гореть. Охотники и гости съедают здесь же, на данкуне, принесенную женщинами пищу. Все! Обряд закончен.
Впрочем, можно добавить еще несколько деталей. Огонь горел на данкуне в течение всей утренней церемонии. Когда обряд завершился ритуальным приемом пищи, присутствующие поднялись и некоторые пустились почти бегом, без оглядки, в деревню. Мне пояснили, что те, у кого живы родители, не должны видеть, как гаснет огонь. Иначе можно навлечь на них беду. Огонь был залит водой. Причем сделали это сироты.
Итак, можно начинать сборы, прощаться со ставшими ближе и понятнее охотниками и жителями деревни Нафаджи, такой близкой от столицы и такой далекой от нас по образу жизни и мировосприятию.
* * *Может быть, читателя и утомило столь пространное, подробное описание событий в деревне Нафаджи. Оно приведено не для экзотики, а из-за подлинности фактов, предлагаемых из первых рук, от непосредственного наблюдателя, в значительной мере подготовленного профессионально для такого свидетельства. Я сам осознавал, до какой степени редкой в науке удачей было это соприкосновение с другим миром, с другой эпохой, в какой-то мере, с юностью человечества, с его ранней культурой. Я не возьму сейчас на себя труд «разматывать» картину праздника, показывать символику различных его этапов и ходов. Не только я сам, но и многие местные жители и даже охотники были бы не в состоянии дать исчерпывающие толкования. Уже после этой поездки в Нафаджи многие из моих знакомых малийцев, в том числе и близких традиционной среде, с большим удивлением слушали о том, что мне довелось увидеть, и еще более удивлялись тому, что это было дано увидеть. Впрочем, тут можно сказать, что «смотреть» — это не значит «увидеть», а «увидеть» не значит «понять». Короче, я увидел только то, что смог увидеть, к чему был готов, а знание, может, и осталось затронутым лишь поверхностно. А это, кстати, очень серьезный аспект во взаимодействии наблюдателя-чужака с людьми, культурами, привлекшими его интерес.
