Лев Бобров - Поговорим о демографии
У нас (в Европейской России) накануне XX века оно держалось у 30-процентной отметки. Сейчас, в СССР, перевалило за 80 процентов. Нормальная продолжительность жизни в 1874–1883 годах для женщин (а у них она выше, чем у мужчин) достигала у нас всего 63–64 лет, а в 1959 году — 81 года. Это ли не результат прогресса?
И прежде всего социальному прогрессу обязаны мы тем, что средняя продолжительность жизни росла у нас беспрецедентными темпами. В конце XIX века она достигла у нас 32 лет, едва превысив уровень, у которого держалась столетиями. А вот как росла она после революции: к 1927 году поднялась до 44 лет, к 1939-му — до 64, а к 1961-му — до 70 лет.
Но это для новорожденных. А для тех, кого раньше называли стариками?
Для 60-летних средняя продолжительность предстоящей жизни у нас составляет 21 год (для женщин) и 17 лет (для мужчин). Вот ее значения для других возрастов:
Конечно, перешагнуть за 100-летний рубеж удается пока меньшинству. Но приблизились к нему уже многие. По данным переписи 1959 года, свыше половины новорожденных доживало у нас до 75 лет. По некоторым прогнозам, вероятная продолжительность жизни в недалеком будущем станет еще больше — достигнет 80 лет. А нормальная? Какой она может быть на нынешнем этапе научно-технического и социально-экономического прогресса в условиях СССР?
90 лет. Этого возраста достигают уже не одиночки-долгожители, а многие тысячи людей. Конечно, при благоприятных условиях. Но, как бы там ни было, именно 90-летие предлагает профессор Урланис считать нормой, близкой к естественным пределам, характерным для нашей эпохи.
Что касается средней продолжительности жизни, то ее, как предполагают, вполне реально увеличить к 1980 году до 79 лет для женщин и до 74 лет для мужчин. А в дальнейшем, быть может, и до 90 лет. Но это весьма нелегкая задача.
— В чем же трудности?
— Проблем немало. Вот одна из них: прибавить не только годы к жизни, но и жизнь к годам. Долголетие — это еще не долгое здоровье, а людям едва ли нужно одно без другого. Между тем налицо парадокс XX века: чем больше лекарств, тем больше больных. И для многих старость — не в радость…
— А, значит, все-таки «расплата за цивилизацию»?!
— Нет, скорее за собственное неразумие расплачивается сам человек разумный.
Рассказывают, один грамотей скончался из-за опечатки. А начал с того, что ни с того ни с сего зачастил вдруг к врачам, жалуясь то на одну хворь, то на другую. Те обследовали его так и эдак, но безрезультатно. Ни единого из недугов, о которых пациент твердил с тихим упоретвом маньяка, ни даже самомалейщего недомогания вообще обнаружить не удавалось. Ничего не могли поделать даже светила медицины. И тут, как всегда бывает в подобных историях, успех ожидал малоизвестного и, конечно же, молодого коллегу маститых, но бесталанных эскулапов.
Коллега начал с того, что нагрянул к больному домой. И застал того за странным занятием. Страдалец запоем читал только что вышедший из печати второй том медицинской энциклопедии, со сладострастным ужасом всматриваясь в захватывающие картинки. Рядом лежал первый том, уже изрядно потрепанный и оснащенный закладками. Старательно, видать, проработанный в итоге неусыпного бдения.
— Так мы, оказывается, коллеги! — с профессиональной бодростью заговорил незваный гость, сразу же смекнувший, где зарыта собака. — С той лишь разницей, что вы настоящий энциклопедист. Уже второй том штудируете. А я, батенька, и первого еще не открывал. Великая вещь эрудиция! Вы уже наверняка знаете больше, чем сам Гиппократ. А ведь он до сих пор слывет светилом из светил, и, казалось, его никому не затмить.
— Ну, положим, вы немного преувеличиваете, — скромно поправил коллегу конкурент Гиппократа. — Впрочем, что они знают, эти светила! Не ручаюсь, правда, за Гиппопота… Как вы говорите?
— Гиппократ.
— Он чей?
— Грек, из Эллады.
— А-а, то-то я его не знаю! В нашем отечестве мне знакомы, почитай, все светила из светил. Ничего не умеют. Вот за границей наверняка дело другое. В Элладу, что ли, съездить? Я бы сам подлечился, да вот языков не знаю. А тут кругом латынь да латынь…
Внимательно выслушав больного, врач направил его в аптеку с таким рецептом: aqua distillata, через час по чайной ложке после ежевечернего моциона.
— Как рукой! — обрадованно сообщил повеселевший пациент при следующей встрече. — Сняло. Вы настоящий кудесник. Боюсь только, что у меня начинается новая… болезнь…
— Догадываюсь какая! — перебил кудесник. И стал перечислять симптомы, предвосхищая еще не выслушанные жалобы.
— Как вы определили, доктор?! — не выдержал побледневший визитер, ошеломленный неожиданным могуществом диагностики.
— Великая вещь эрудиция! Я тоже, батенька, сделал закладки в энциклопедии. На тех же, между прочим, страницах, что и у вас. И знаю теперь кое-что даже о будущих ваших хворях.
— ?!
— Да-да. Они начинаются на букву Б, не правда ли? На букву А вы ведь уже отболели! Рецепт? Тот же самый: «дистиллированная вода, через час по чайной ложке после еже…»
Пациент не дослушал. Нет, он не рассмеялся на радостях. Он тотчас покинул помещение в знак протеста.
Не до смеха стало и врачу. Теперь мнимый больной мог превратиться в настоящего! Заявление короля Лира «из ничего не выйдет ничего» — плод легкомыслия. Самовнушение способно превратить вымышленную хворь в реальную. А самолечение — доконать больного. Любая пилюля опаснее бумеранга: метя только в болезнь, больной всегда поражает и себя…
Навсегда разочарованный в медиках, пациент уселся за латынь. Дабы самому безошибочно разбирать рецепты из энциклопедии.
Финал этой истории? Энциклопедиста погубила опечатка (поправка опоздала: ее дали лишь в следующем томе).
Старый анекдот? Старый, но нестареющий. Возможно, герой его по-прежнему обретается среди нас и, узнав себя, вправе дать публичное опровержение в духе Марка Твена: «Слухи о моей смерти не подтвердились, что и подтвердит с готовностью родня, а также справка с печатью».
А вот недавнее «свидетельство о смерти», к сожалению, неопровержимое. Это уже серьезно. Всемирная демографическая статистика свидетельствует: в последнее время числа умирающих в пору зрелости (за 35 лет) стали кое-где мало-помалу увеличиваться. Правда, невзирая на это, средняя продолжительность жизни продолжает расти (в основном благодаря снижению детской смертности). Но растет не столь быстро, как хотелось бы.
Симптом тревожный. Обратите внимание: речь идет о статистике именно смертности, не заболеваемости. «Обращаемость» ведь увеличивают, бывает, здоровые люди, возомнившие себя больными.
Что же случилось? Быть может, и впрямь болезней становится все больше? В начале XIX столетия медицина считала их лишь сотнями, а во второй половине XX — уже десятками тысяч. А все симптомы нынешнему врачу и подавно не упомнить: они исчисляются сотнями тысяч. Мало того, с каждым новым изданием в медицинской энциклопедии их значится все больше и больше. То-то раздолье для ипохондрика, выискивающего их сперва в статье, потом у себя, а там, глядишь, и у цивилизации.
Да, к реестру болезней пушкинской эпохи добавился новый список, в десятки раз больший. Но отсюда вовсе не следует, что недуги становятся все многочисленней. Просто в то время медицина не различала их или не подозревала об их существовании. Объем информации в ее архивах удваивается сейчас каждые 6–8 лет. Но новое ведь можно узнать и о старом!
Исследуя мумии, ученые нашли: почти все древние египтяне в преклонном возрасте страдали атеросклерозом. С тех пор сам он не изменился. А знания о нем? Они стали расти, как снежный ком, с XIX века, когда атеросклероз выделили в особую форму.
В капитальном «Трактате о принципах и практике медицины», изданном 100 лет назад, поражениям органов кровообращения уделено всего 2 страницы. Ныне в таком объеме даже не перечислить все разнообразие сердечно-сосудистых заболеваний — десятка три отдельных форм, которые распознает нынешняя диагностик ка. А уж о подробном описании симптомов и говорить нечего — им посвящены курганы книг.
Да, сейчас этот душегуб, прячущийся под десятками разных масок, свирепствует как никогда. Его жертвами в развитых странах становятся 6–7 из 10 человек, умирающих от болезней. Еще двоих из того же десятка губит убийца номер два — рак. Но то же самое наблюдалось бы и во времена Пушкина! Если бы тогда каждое поколение сохраняло столь же значительную часть своего первоначального состава до тех старших возрастов, когда особенно характерны злокачественные опухоли и сердечно-сосудистые заболевания.
Век минувший отличается от нынешнего не тем, что этих душегубов не было, а тем, что их опережали другие.
Откройте энциклопедию Брокгауза и Ефрона (1902 год). Там сказано, что чахотка по масштабам опустошений «занимает первое место среди других болезней». Холера 1892 года, одна из сильнейших эпидемий, стоила России меньше жизней (300 000), чем их было унесено туберкулезом в том же году. Своего максимума смертность от него достигала в самую цветущую пору — от 20 до 30 лет (почти половина смертей).
