Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи
На пороге XIX века государство Габсбургов ждали новые преобразования. В 1804 году римско-германский император Франц II присвоил себе ранее не существовавший титул императора австрийского и в этом качестве стал Францем I. Мера была вынужденной: Габсбурги терпели поражения в войнах с наполеоновской Францией. Влияние Бонапарта в княжествах Западной и Южной Германии возросло, а Священная Римская империя окончательно превратилась в призрак. В 1806 году процесс достиг логического завершения: Франция объединила немецких вассалов в Рейнский союз, Наполеон провозгласил себя его протектором, а несчастный Франц II объявил о сложении римско-германской короны. Габсбургско-Лотарингская династия сохранила императорский титул, но уже другой – австрийский, ею самой для себя изобретенный. Как пишет австрийский историк и правовед Валентин Урфус, “новый титул был титулом династическим, а не государственно-правовым, он принадлежал государю, но не обозначал государства. Речь шла лишь о том, чтобы Габсбурги оставались императорами и после исчезновения Священной Римской империи. Новый титул ничего не изменил в государственно-правовом положении стран, входивших в габсбургскую монархию”. Тем не менее в восприятии как подданных Австрийского дома, так и иностранцев “наследственные земли” после 1804 года во все большей степени становились единым государством – Австрийской империей.
Консервативному императору Францу это играло на руку: он укреплял бюрократический аппарат, от греха подальше больше двух десятилетий не собирал венгерский сейм, а сейм чешский, равно как и сословные собрания других провинций, низвел до совершенного политического ничтожества. После того как Австрия и ее союзники наконец добились победы над Наполеоном, стараниями могущественного канцлера Клеменса Меттерниха положение габсбургского государства в европейской политике заметно укрепилось. Внутренних преобразований Франц I сознательно избегал, сделав лейтмотивом письма-завещания сыну слова “Правь, ничего не меняя…”.
Бесконечно загонять вглубь накопившиеся противоречия оказалось невозможным, и бурный 1848 год показал это со всей убедительностью. Массовые беспорядки произошли тогда в Вене и Праге, в Хорватии и итальянских владениях Габсбургов, даже в Галиции, а Венгрия взбунтовалась так, что для подавления революции Францу Иосифу пришлось призвать на помощь русские войска. Сложный характер империи проявился и в период кризиса. Венгерские революционеры во главе с Лайошем Кошутом выступали за радикальные социальные преобразования, но в национальном отношении оставались непреклонны: их программой была мадьяризация этнических меньшинств. Это вызвало противодействие хорватов, сербов, словаков, трансильванских румын. В результате практически все они встали на сторону императорской власти. Наиболее заметную роль сыграл хорватский бан (наместник) Иосип Елачич, торжественно объявивший о независимости хорватских провинций[23] от Венгерского королевства и возглавивший в сентябре 1848 года поход на Венгрию. Войска Елачича приняли активное участие и в подавлении волнений в пригородах Вены, но его обращенный к соотечественникам манифест звучал почти революционно: “Как сын хорватской нации, как сторонник свободы, как подданный я предан конституционному императору, я желаю великой, свободной Австрии”. Через два десятилетия в Аграме-Загребе Елачичу установили конный памятник: воинственный бан воздел саблю, которая, как гласит легенда, указывала точно на северо-восток, в сторону Будапешта. Впоследствии статую политкорректно развернули лицом к югу.
Площадь бана Елачича в Аграме (Загребе). Фото 1880 года.
Венгерскую революцию подавили, но как побежденные, так и многие победители остались ни с чем. Как отмечает чешский историк Ян Рыхлик, в развернувшихся в XIX столетии спорах и конфликтах “было невозможно одновременно удовлетворить национальные амбиции каждого народа, так что в конце концов недовольны монархией оказались все”. По мере развития национальных движений их идеалом становилась широкая автономия, от которой оставался лишь один шаг к государственности – а это означало бы гибель империи. Кроме того, народы монархии обладали неодинаковым уровнем политико-государственного, социально-экономического и культурного развития. Достаточно сравнить промышленно развитые области – Нижнюю Австрию и Богемию – с аграрными районами Восточной Галиции и Закарпатья, население которых и в конце XIX века оставалось почти поголовно неграмотным. Различным было и “качество” местных элит. Габсбурги привыкли опираться прежде всего на подданных из наиболее развитых областей империи, что означало крен в государственном управлении в пользу австро-немцев, венгров, польской шляхты, немецкоязычных выходцев из Богемии. Это вызывало недовольство формировавшейся национальной элиты остальных народов.
В 1850-е годы Вена предприняла последнюю попытку реализовать мечту Иосифа II о централизованном государстве, управляемом немецкоязычной бюрократией, мечту об империи, все жители которой чувствовали бы себя в первую очередь “австрийцами”, подданными габсбургского государя, и только потом – представителями того или иного народа. Такой стала консервативная политика “баховского абсолютизма” (по имени императорского министра внутренних дел Александра Баха, некогда революционера, выходившего в 1848 году на баррикады в Вене). Но к началу 1860-х годов стало ясно, что прежние методы управления не срабатывают, а лояльными “австрийцами” готовы быть далеко не все. Перемены становились неизбежными. Задачи, не решенные революцией 1848 года, следовало решать эволюционным, реформаторским путем.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ФРАНТИШЕК ПАЛАЦКИЙ,
чех из рода славянского
Франтишек Палацкий (1798–1876) был сыном учителя из Моравии. Много занимался самообразованием, читал и более или менее бегло говорил на 11 языках, в том числе и на русском. В молодости служил домашним учителем в знатных семьях. Литературные опыты Палацкого оказались не слишком удачными, но как историк он быстро завоевал авторитет. Главным трудом Палацкого считают многотомную “Историю чешского народа в Богемии и Моравии”, написанную по-немецки (под названием “История Богемии”) и затем переведенную самим автором (со значительными изменениями) на чешский язык. Палацкий вел просветительскую деятельность, поддерживал издание чешских книг и журналов. Активно участвовал в событиях 1848 года, выступая за большую автономию чешских земель. Отказался участвовать в работе Франкфуртского парламента, пытавшегося объединить Германию на либеральных принципах, подчеркнув, что не считает себя немцем: “Я чех из рода славянского…” Разработал проект преобразования империи Габсбургов в федерацию равноправных государственных образований, выступал за усиление роли славян в политике дунайской монархии. В 1848 году председательствовал на Славянском съезде в Праге. В то же время придерживался принципов австрославизма, заявляя, что государство Габсбургов служит естественной защитой славян Центральной Европы от экспансии как Пруссии, так и России. В 1860-е годы был депутатом чешского земельного собрания (сейма), одним из лидеров “старочешской” партии. Палацкий пользовался огромной популярностью среди чехов, называвших его “отцом народа”. В современной Чехии улица или площадь Палацкого есть практически в каждом городе; его портрет изображен на купюре в 1000 чешских крон.
Осенью 1860 года император поставил подпись под документом, известным как Октябрьский диплом. Этот закон расширял права провинциальных сословных собраний, но был далек от реального парламентаризма. Попытка оказалась не слишком удачной: даже в Венгрии, где были восстановлены автономия, сейм и официальный статус венгерского языка, Октябрьский диплом не вызвал восторга. Этот документ сохранял относительную самостоятельность Трансильвании и Хорватии, однако раздражены дипломом оказались все, хоть и по разным причинам: централисты и федералисты, консерваторы и либералы, немецкие и мадьярские, чешские и хорватские националисты. Через несколько месяцев, убедившись в несовершенстве принятого решения, Франц Иосиф резко сменил политику государства. 26 февраля 1861 года монарх подписал Февральский патент, который формально являлся приложением к Октябрьскому диплому, но фактически, как отмечал французский историк Жан Беранже, “означал возврат к централизму, на сей раз под контролем парламентских ассамблей”. Февральский патент предусматривал создание двухпалатного парламента – рейхсрата, члены которого избирались на основе высокого имущественного ценза. Права провинциальных органов, в том числе венгерского сейма, заметно урезались. Император сохранял за собой обширные полномочия, особенно в области обороны и внешней политики. Франц Иосиф имел все основания писать матери: “Хотя теперь у нас будет какая-то парламентская жизнь, власть тем не менее остается в моих руках…” Так или иначе, это был первый реальный опыт парламентаризма в истории империи Габсбургов.
