Николай Капченко - Политическая биография Сталина
Что же касается бесчисленного множества нигилистических высказываний и оценок исторического прошлого России, которыми, особенно в первые годы после революции, были напичканы выступления и заявления лидеров большевистской партии, то их, пользуясь терминологией Ленина, можно без преувеличения назвать «детской болезнью левизны». Но эта болезнь, как и всякая другая, проходит, если не заканчивается летальным исходом. В случае с большевиками, к счастью, произошло первое. И, как мы сможем убедиться в дальнейшем, огромную, если не решающую роль сыграл здесь Сталин. Уже в период борьбы вокруг заключения мира с Четверным союзом (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция) в ряде его высказываний довольно явственно просматривается акцент на то, что большевики должны смотреть не на Запад и не уповать на помощь революции в Германии или в других развитых капиталистических странах, а обращать свои взоры прежде всего на свою собственную страну. Разумеется, в его высказываниях присутствуют и ссылки на революционное движение в западных странах. Однако эти ссылки скорее напоминают обязательные ритуальные заклинания, нежели выражают глубокие убеждения. Словом, брестский период можно оценивать как период серьезных концептуальных переоценок и интеллектуальных поисков путей дальнейшего развития русской революции. В тех условиях это было равнозначно поиску путей дальнейшего развития России как государства.
Однако вернемся к самому сюжету заключения мирного договора. Не вдаваясь во все детали сложной и довольно длительной борьбы вокруг вопроса о заключении Брестского мира, целесообразно лишь в общих чертах определить основные противоборствовавшие силы. Ленин и неизменно поддерживавшие его Сталин, Свердлов и некоторые другие члены ЦК, выступали за заключение мира, стремясь по возможности оговорить условия мира наименьшими потерями для страны. Другие, получившие название, «левых коммунистов» (Бухарин, Дзержинский, Ломов (Оппоков)) и другие, считали заключение сепаратного и несправедливого мира предательством по отношению к революционному движению в западных странах, на неизбежный рост которого они возлагали все надежды. Они были против каких-либо соглашений с империалистическими государствами и требовали объявить революционную войну международному империализму. «Левые коммунисты» готовы были даже идти на возможность утраты Советской власти «во имя интересов международной революции». Третью, промежуточную позицию, занимал Троцкий и его сторонники. Эта позиция нашла свое лаконичное выражение в формуле — «ни мира, ни войны», т. е. мира не подписываем, войны не ведем. Троцкий (в то время нарком иностранных дел РСФСР) предлагал объявить войну прекращённой, армию демобилизовать, но мира не подписывать.
Накал политических страстей по вопросу заключения мира был необычайно острым. Ленин и его сторонники вначале находились в меньшинстве. В целях оказания давления на своих оппонентов и принятия тяжелого, но вынужденного решения, Ленин даже пригрозил своей отставкой. На что один из противников мирного договора Ломов (Оппоков) заявил: «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются. Надо брать власть без В.И. [Ленина]. Надо идти на фронт и делать все возможное»[700].
Угрозы уйти в отставку следовали не только со стороны Ленина, но и сторонников революционной войны. Многие из них неоднократно заявляли о своем несогласии с ленинской позицией и выступали с требованием своей отставки. Как гласят протоколы, на одном из таких критических заседаний Сталин «ставит вопрос, не означает ли уход с постов фактического ухода из партии? Понимают ли товарищи, что оставление ими постов есть зарез для партии и не обязаны ли они подчиняться постановлениям партии?
Тов. Ленин указывает, что уход из ЦК не значит уход из партии.
Тов. Сталин говорит, что он никого не обвиняет и считает вправе поступать, как они считают лучшим, но указывает, что Ломова, Смирнова, Пятакова совершенно некем заменить. Отдают ли себе товарищи отчет, что их поведение ведет к расколу?
Если они хотят ясности, а не раскола, то просит их отложить их заявление до завтра или до съезда, который будет через несколько дней»[701].
На заседании ЦК 24 февраля 1918 г. Сталин делает не свойственное ему прочувствованное, с оттенком сентиментальности, заявление, которое мы и приводим ниже: мол, он «ничего не предлагает, но говорит о той боли, которую он испытывает по отношению к товарищам. Его поражают быстрота и натиск их, когда они прекрасно знают, что их некем заменить, и ставит вопрос, зачем они это делают…? — Далее он аргументирует свою позицию главным доводом. — Провинция поймет это как фактический раскол. Если их решение субъективно, то он просит их подождать, так как на деле они открывают новую линию для раскола и этим наносят крайне тяжелый удар всему аппарату Советской власти»[702].
Как может убедиться читатель, борьба по вопросу заключения мирного договора протекала в атмосфере острой дискуссии и полемики, в которой основным оружием были аргументы, а не приказы и окрики. При этом надо заметить, что в обсуждение вопроса были вовлечены практически все местные партийные организации, а в них также наблюдался различный расклад сил. Это подтверждается документами, приведенными в качестве приложений к стенографическому отчету Седьмого экстренного съезда РКП(б).[703]
В этом контексте представляется, по меньшей мере, бездоказательным, если не сказать тенденциозным, утверждение известного американского советолога Р. Даниелса, следующим образом оценивающего характер и исторические последствия дискуссии по заключению мира: «Разрешение партийных противоречий весной 1918 года создало образец, которому следовали на протяжении всей истории коммунистической оппозиции в России. Это было разрешение спорных вопросов не путем обсуждения, убеждения или компромисса, а посредством кампании жесткого давления в партийных организациях, подкрепленных нагромождением резких оскорблений в партийной печати и в выступлениях лидеров партии. Ленин задавал тон полемике, а его помощники по организационным вопросам обеспечивали необходимую позицию членов партии. Наиболее эффективной силой всего этого был личный авторитет Ленина, которому мало кто имел безрассудство противостоять на протяжении сколько-нибудь длительного времени. На ход событий воздействовало также то, что левым коммунистам давали почувствовать, что отсутствие единства в партии угрожает будущему самого советского режима»[704].
Многодневные и многочасовые обсуждения в ЦК вопросов войны и мира никак не могли привести к принятию согласованного решения. Колебания в большевистском руководстве приводили ко всевозможным затяжкам и перерывам в переговорах с немцами и австрийцами. Больше того, они способствовали тому, что требования к России все более и более ужесточались. В конце концов Россия оказалась перед угрозой широкомасштабного немецкого наступления.
Ленин еще раз ставит вопрос ребром: «политика революционной фразы окончена. Если эта политика будет теперь продолжаться, то он выходит и из правительства и из ЦК. Для революционной войны нужна армия, ее нет. Значит, надо принимать условия»[705].
В протоколах следующим образом отражена точка зрения Сталина: «Тов. Сталин находит, что вся сила нашей партии заключалась до сих пор в том, что мы занимали вполне ясную и определенную позицию по всем вопросам. Этой ясности и определенности нет по вопросу о мире, так как существуют различные течения. Надо этому положить конец»[706].
Из всех запротоколированных выступлений Сталина на заседаниях ЦК в дни «брестского кризиса» в собрание его сочинений было включено лишь одно. Оно в выигрышном для Сталина виде излагает его позицию. Другие его выступления и замечания опущены, им не нашлось места в собрании сочинений, поскольку при общей принципиально правильной линии в защиту необходимости заключения мира, в них содержались явно невыгодные для него моменты и нюансы. В частности, имеются пассажи, в которых он поддерживает ту или иную позицию Троцкого, высказывает определенные сомнения и оговорки т. д. В частности, на одном из заседаний он заявил: «Выход из тяжелого положения дала нам средняя точка — позиция Троцкого»[707]. Признаки колебаний проскальзывают и в таком его заявлении: «Можно не подписывать, но начать мирные переговоры. Требования разоружения советских войск внутри России нет; немцы провоцируют нас на то, чтобы мы отказались. Вопрос стоит так: либо поражение нашей революции и связывание революции в Европе, либо же мы получаем передышку и укрепляемся. Этим не задерживается революция на Западе»[708].
