Вероника Долина - Сэляви

Что ты хочешь, любовь, от меня?
Я тебе не подопытный кролик,
Чтобы мучиться день ото дня
До икоты, до рвоты, до колик.

И зачем ты меня стерегла
У чужого порога?
Лучше ты бы меня берегла,
Берегла от себя хоть немного.

Почему ты глаза отвела
И кольцо потускневшее крутишь?
То ли ты мне со зла солгала,
То ли ты не по-доброму шутишь.

Были б губы твои не горьки —
Ты б меня обошла стороною.
Ты одна мне диктуешь стихи,
Ворожишь надо мною.

То воды принесешь, то огня.
То лепечешь, то в уши грохочешь.
Что ты хочешь, любовь, от меня?
Говори наконец — что ты хочешь!

Прошу себе не красоты, —
Причины вески.
Смягчи, Господь, мои черты!
Они так резки…
Когда я в зеркало гляжусь —
Зверушкой мелкой
Себе я, Господи, кажусь,
Пугливой белкой.

Ну, если уж на то пошло,
Пусть буду птицей.
Тогда мне ниже крон крыло
Не даст спуститься.
Хотя я верую в любовь,
И это греет,
Но тут ведь выследит любой,
Любой подстрелит!

И снова зеркала стыжусь.
А голос тонок.
На что я, Господи, гожусь?
Где мой бельчонок?
Но не кричу, молчу, держусь
На этой боли.
Хотя божусь, что не гожусь
Для этой роли!

Жизнь была бы иной,
Не такою дурной —
Кабы ближних своих от лукавства избавить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной!
Упаси тебя Боже лукавить.

Я привыкла платить дорогою ценой.
Да такой, что тебе нипочем не измерить!
Помоги тебе Боже лукавить со мной…
Только так, чтобы я не могла не поверить!

Эту тяжесть нести до конца суждено.
Между тем я хотела бы ношу оставить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной,
Помоги тебе Боже лукавить!

Это промысел божий — такие дела.
Жить не так, как другие, — негоже.
Научи меня, Боже, чтоб лукавить могла!
Научи, научи, научи меня тоже.

Мы бежали друг от друга.
Подымался полный месяц.
Но замкнулась лента круга —
Мы пришли на то же место.

Уходили мы горами,
Уносили злое счастье.
Друг для друга повторяли:
Не печалься, не печалься.

— Не печалься! Я с другою.
Не печалься — все же счастлив!
— Не печалься, дорогой мой!
Я счастливей с каждым часом.

Мы бежали друг от друга,
И туман светился звездно.
Нашей верности порукой —
То, что мы бежали розно.

Ты на юг, а я на север.
Ты — пустыней, я — долиной.
Забывая о веселье,
Мы свершали путь свой длинный.

Уходили. Но планета
Не престала обращаться.
Мы пришли на то же место,
Чтобы снова здесь расстаться.

Меня несет на мельницу, меня несет к запруде.
Я загляделась в воду на себя саму.
Я трогаю глаза свои, держу себя за руки —
Я долго на себя смотрю, чего-то не пойму.

Пускай, сводя меня с ума, мой мельник крутит колесо!
Мой Бог, откуда у меня такое грустное лицо?

Я ненавижу зеркало — свое изображенье.
Зачем мне знать, какая я на самом деле есть?
Плывет мой ялик кверху дном — такое искаженье! —
Видны с обратной стороны и разум мой, и честь!

Я ненавижу зеркало — зачем оно обратно?
Ведь я могу его намек истолковать превратно.
Ни слова не было пока — а я любви потребую,
Как стала правая рука моей рукою левою…

Я ненавижу зеркало — во что же это выльется?
Я скоро стану забывать, какое у любви лицо.
Такое отношение годами не меняется —
Я скоро стану забывать, какое у меня лицо…

Пускай, сводя меня с ума, мой мельник крутит колесо!
Мой Бог, откуда у меня такое грустное лицо?

На наших кольцах имена
Иные помнят времена.
Умелою рукой гравера
В них память запечатлена.

Там, кроме имени, число,
Которое давно прошло,
И год, и месяц — наша дата.
Тот день, что с нами был когда-то.

На наших кольцах имена —
От дней прошедших письмена.
И, если я кольцо утрачу,
Тех дней утратится цена.

И я кольцо свою храню.
А оброню — себя браню.
Стараюсь в нем не мыть посуду,
Оберегать его повсюду.

Так, из-за слова и числа,
Я все обиды бы снесла.
Свое кольцо от всех напастей
Я б защитила и спасла.

Кольцо храню я с давних пор
От взора вора, вздора ссор.
Но в мире нет опасней вора,
Чем вор по имени раздор.

Мое кольцо, меня спаси!
Возьми меня, перенеси
В тот самый миг, когда гравер
В тебе свой первый штрих провел…

То призрачное, то прозрачное,
Катило отрочество дачное.
Но где летали сны зеленые —
Торчат уголья раскаленные.

Давай делить мое землячество
На шутовство и на ребячество.
Бубенчик или колпачок?
Младенчик или дурачок?

Вот я — сутулая, чумазая,
За сверстницами не поспевшая.
Как юный суслик, черноглазая.
Как старый ослик, поседевшая.

Давай считать мое батрачество
За баловство и за лихачество.
Лохань стихов — лохань белья,
Лихая линия моя…

А жизнь идет, грибная, дачная,
То погребная, то чердачная.
Течет молочная, кисельная,
Как старенькая колыбельная.

Давай считать мое бодрячество
За озорство и за чудачество.
Горит в огне вязанка дров.
Горит во мне вязанка слов.

Я пустышечку несу,
Я колясочку трясу.
Баю-баю, моя крошка!
Мы живем с тобой в лесу.

Дружка к дружке все рядком,
Держим кружки с молоком.
А у дома на опушке
Ходит дядька с узелком!

Может, вышла бы в лесок
За калитку хоть разок,
Я нашла бы того дядьку,
Поболтала б с ним чуток…

Он пастух или кузнец,
Этот самый молодец.
Может, он киномеханик,
Зоотехник, наконец.

Он прохожая душа
И похож на алкаша.
И бредет себе по лесу:
Жизнь трудна, но хороша!

Ночь чернее, чем зрачок.
Повернемся на бочок.
Маме к песенке придумать
Остается — пустячок.

Пустеет дом, пустеет сад.
И флигель спит, и флюгер.
Как будто много лет назад
Здесь кто-то жил да умер…

А здесь любовь моя жила —
Жила, не выбирала.
Она горела, но дотла
Зола не выгорала.

Костер из листьев — погляди,
В нем ни тепла, ни жара.
Но он дымится посреди
Всего земного шара.

Если барышня читает
увлекательный роман,
Если барышня считает,
что в романе все обман,
А в делах ее, признаться, в
се отлично, хорошо —
Значит, барышне — шестнадцать,
ей семнадцатый пошел!

Если барышня гадает
по руке и по кольцу,
Если барышня страдает —
это видно по лицу —
Или в сад стрелой помчится,
будто кто ее позвал, —
Скоро, видимо, случится
первый выход, первый бал!

Все-то барышню пугает,
все-то барышню манит.
Дома маменька ругает,
дома маменька бранит.
Ей в пример подруг приводят
образец иных манер.
Что же глаз с нее не сводит
этот стройный кавалер?..

Если барышня на даче
ночью выглянет в окно,
Если барышне Наташе
все покажется чуднò —
Не чуднò тебе, а чýдно!
В доме оставаться трудно,
Выйди из дому, Наташа.
Нынче все разрешено!

Силы небесные, силы неравные!
Вечер недолог, путь недалек.
Если не с бездною, значит, с нирваною,
тихий усталый веду диалог.

Силы небесные, силы всесильные,
кончится август, я в осень войду.
Реки молочные, бреги кисельные
не замерзают в этом саду.

Силы небесные, строки вечерние,
сны беспокойные, светлая тьма,
силы сыновние, силы дочерние,
дети как дети, зима как зима.

Силы сыновние, силы дочерние,
дети как дети, зима как зима.

Богата и щедра,
Я раздала долги
И позвала к себе друзей мириться.
Съезжаются ко мне
Вчерашние враги,
Твердя, что ссора впредь не повторится.

Богата и щедра.
А дом стоит пустой
И тих, как холостяцкая квартира.
И я драгунский полк
Пускаю на постой
И замуж выхожу за командира.

Богата и щедра,
Цветок бросаю вверх!
Средь офицеров — преданный любовник.
Он нынче для меня устроил фейерверк —
Ловите же гвоздику, мой полковник!

Богата и щедра.
Но вот уходит полк,
И муж, со мной простясь, садится в сани.
Какой в богатстве прок?
Какой в щедротах толк,
Когда мужское дело — поле брани.

Богата и щедра!
А полк — давно в снегу.
И муж лежит, рукой зажавши рану…
Бедна я и жадна!
К тому ж, у всех в долгу.
И, видит Бог,
Богаче я не стану.

Мы родились потомками,
Мы пронеслись потоками,
Чтобы зажечь потемками
Северную звезду.

Каждый с отчизною венчанный
Миру оставил женщину,
Странницу вечную
С шепотом «Жду».

Пять наших лиц — камеями,
Русских столиц каменьями.
Сделали, что сумели мы, —
Вы нам должны простить.

Ибо за все, что пройдено,
Преданы мы и проданы,
Ибо три слога — Ро-ди-на —
Загадочно просты.

Жизнь без нее нам не мыслится,
Как вам наша смерть без виселицы.
Над временем мы возвысились,
Пали, не взяв редут.

Мы воины светлого ордена,
Людским страданием вскормлены,
Верим, что все, что не пройдено,
Будущие пройдут.

Душа запомнила: зима была,
душа — как замок под замком,
я — молодая, как сомнамбула,
тащила саночки с сынком.
Температурка — не разваришься.
Стоит морозец над Москвой.
Мои удвоенные варежки
протерты грубой бечевой.

Стоит зима, Ее Величество,
засунув пальцы за кушак.
А я свой шаг сомнамбулический
не ускоряю ни на шаг.
Мне — двадцать лет, и я не лыжница,
мороз выдавливал слезу.
Сидит дитя, листает книжицу,
я тихо саночки везу.

Сквозь эту изморозь кефирную,
где санный след, но нет иных,
там я себя фотографирую
в протертых варежках цветных.
Душа запомнила: зима была,
и придорожный эпизод:
везет сомнамбулу сомнамбула,
везет, везет, везет, везет,

…везет сомнамбулу сомнамбула,
везет, везет, везет, везет.

И была на целом свете тишина.
И плыла по небу рыжая луна.
И зайчоночка волчиха родила,
И волчоночка зайчиха родила.

И зайчиха была верная жена,
И волчиха была честная жена.
Но зайчиха теперь мужу не нужна,
И волчиха теперь мужу не нужна!

Ты зачем, жена, зайчонка принесла?
Он от голода, от холода помрет.
Ты зачем, жена, волчонка родила?
Он окрепнет, осмелеет — нас пожрет.

Та качает свое серое дитя —
Та качает свое сирое дитя.
Та качает свое хищное дитя —
Та качает свое лишнее дитя.

И стоять на целом свете тишине,
И луне на небо черное всходить.
И зайчоночка родить одной жене,
А другой жене — волчоночка родить.

Я выбрал самый звонкий барабан
И бил в него, что было мочи.
Я бил в него и плакал по годам,
Что прожил молча, что прожил молча.

Я долго жил и ни во что не бил.
Ну как я выжил и что я видел?
И вот я барабан себе купил,
Немного выпил — и дробно выбил!

И этот симпатичный барабан —
Он был зеленый, такой зеленый.
И я подумал так, что я болван,
В него влюбленный, да-да, влюбленный.

На ярмарке открыл я балаган.
Не балаган — так, балаганчик.
Мой цирк один лишь номер предлагал:
Мой барабанчик! Я и мой барабанчик!

Ведь жизнь у нас с тобой — сплошной обман:
И ты обманщик, и я обманщик.
Так заходи, друзья, в мой балаган
«Мой барабанчик», где я балаганщик.

Боюсь вот только: если ураган
Однажды ночью сорвет мне крышу,
Уж слишком громко бьет мой барабан
А вдруг барабана я не услышу?
Нет, вдруг барабана я не услышу?

Если ратуш касалась бы ретушь,
Как фотографы глянца лица…
Мы с тобою увиделись — нет уж! —
Не забудем теперь до конца.
Помнишь челку мою смоляную?
Помнишь жилку на сгибе руки?
Ты меня вспоминаешь иную —
И без проседи, и без тоски.

Все, что дорого, — длится недолго,
Все не вспомнится, да и зачем?
Посреди твоего Кадриорга
Я стою, растерявшись совсем.
Вот какая была я смешная!
Все смешным мне казалось вокруг,
Вот какая была я ручная!
Даже белок кормила из рук.

Долго помнили мы друг о друге.
И опять повстречались, как встарь.
Снова здравствуй, заржавленный флюгер!
Снова здравствуй, чугунный фонарь!
Разговор поведем понемногу.
Не отыщем местечка нигде.
Не живу на широкую ногу,
Но с тобой — на Короткой ноге!

Сквозь туман, как сон старинный,
Проступают далеко —
Этот Герман, вечно длинный,
Вечно толстая Марго…

А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?

Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень.
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день!

Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьем.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживем!

Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А может быть, даже шесть…

И будет трава расти,
А в доме — топиться печь.
И, Господи мне прости,
Я, может быть, брошу петь.

И будем как люди жить,
Добра себе наживать.
Ну хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать…

А природа на них смотрела
Сквозь утренние лучи.
— Вот твой лук, вот твои стрелы,
Теперь куда хочешь мчи!

Знаю, в городе есть невеста,
Руки ее нежны.
Но я сегодня невесты вместо,
А завтра — вместо жены.

Муж из лесу вернется хмурый,
Добычлив и бородат.
Я бы стены украсила шкурой,
Да он ведь ее продаст…

А если станет опять браниться,
Если вновь за свое —
Уж он дождется, давно хранится
В кладовке ему питье.

Но ты жалеешь меня, мой милый.
Как вечер, стучишь в окно.
Что ж до невесты твоей постылой,
То это нам все равно.

И проснемся мы, чуть живые,
Едва забрезжит рассвет,
И помчатся твои борзые
Вновь за тобою вслед.

А случится такое лихо —
Жениться тебе пора! —
Знай, что ждет твоя лесничиха
И эту ночь до утра…

Догорает свечной огарок,
Звезды, миг — и умрут…
А на пальце моем подарок —
Зелененький изумруд.

Подыми забрало
И шагай за гробом.
Чтоб тебя пробрало
Мертвенным ознобом.

Это уж не шутки.
Не игра в герои.
Опустили дудки,
Не трубят герольды.

Что теперь настои,
Зелья травяные?
Завтра дождик смоет
Пятна кровяные.

Через год, не позже,
Проржавеют латы…
Менестрели сложат
Длинные баллады…

Да и ты поляжешь —
Как герой вчерашний,
Если день настанет
И хмельной, и страшный.

Не успеешь охнуть,
Не сумеешь крикнуть.
Будет роза сохнуть.
А хотела — вспыхнуть!

Пожалей, стрела, оленя.
Пожалей стрелу, охотник.
Пожалей стрелка, дубрава.
Пожалей, любовь, меня.

Не бери стрелка, истома.
Не пыли его, дорога.
Не студи его, водица.
Не пытай, любовь, меня.

Пощади, огонь, поленья.
Пожалей стрелу, охотник.
Не кали ее, не надо.
На оленя не готовь!

Пожалей, стрела, оленя.
Пожалей стрелу, охотник.
Пожалей стрелка, дубрава.
Пожалей, меня, любовь.

Всадник юный, всадник смелый,
В поднебесье голова.
А навстречу — странник белый,
Старый, белый, как сова.

«Знаю, знаю, отрок праздный!
Путь твой вижу, как ладонь…
Грот отыщешь ты алмазный
И рубиновый огонь».

Всадник сбросил плащ атласный
И поводья натянул
И на яркий свет алмазный,
Как на солнце, повернул.

День померк, угасла вера,
Пал в пути каурый конь…
Где ж алмазная пещера,
Где рубиновый огонь?

Вот идет понурый странник —
Жизнь осталась позади.
Солнце бьет, дорога ранит,
Еле слышен стук в груди.

Как ребенок тих и кроток,
Он уснет среди камней.
И никаких алмазных гротов,
Ни рубиновых огней.

День затеплился несмелый,
Глазу видимый едва.
Вот он снова — странник белый,
Старый, белый, как сова.

И пытает старца старец:
«Я судьбу испепелил.
Видишь, что со мною сталось?
Помнишь, что ты мне сулил?»

«Путь неблизкий, путь напрасный
Ты проделал, господин.
При тебе твой грот алмазный,
Темно-красный там рубин».

И корявою клюкою
Пилигрима тычет в грудь…
«Здесь алмазы, под рукою!
Здесь рубины, не забудь!

Здесь алмазы, здесь рубины —
Под рукою, не забудь!»

Сова, сова — седая голова!
Неси ты нам бубенчик.
Темна дорога и крива —
Уснул младенчик.

Сова, сова — седая голова!
На нас перо уронишь.
Темна дорога и крива —
Уснул детеныш.

Сова, сова — седая голова!
Лети в свой лес обратно.
Темна дорога и крива,
Но спит дитя — и ладно…

Одна веселая кума
Сводила муженька с ума,
Предпочитая муженьку
Любимого мужика.

Одна веселая кума
Сводила мужиков с ума
И обожала мужику
Еще сказать «ку-ку!».

Одна весела кума
 Почти что всех свела с ума,
Когда пришла в селенье то —
Чума, чума, чума…

Кума, в обнимку с мужиком,
Грозит проклятой кулачком:
Мол, обходи, чума, мой дом —
Кругом, кругом, кругом!

…Так вот: веселая кума,
Хоть невеликого ума,
Хоть ставить некуда клейма —
Сильнее, чем чума!

Судьбу пытает кавалер,
В глаза глядит судьбе.
Он после долгого пути,
Ему не по себе.

Позволь стоять невдалеке,
Позволь тебе служить!
Чего ты кружишь надо мной?
Довольно уж кружить.

Судьбу пытает кавалер,
Вздыхая тяжело:
Позволь и мне, хотя б разок,
Встать под твое крыло.

Вот видишь старые рубцы —
Их все не сосчитать.
Не подставляй же грудь мою
Под острие опять.

Судьбу пытает кавалер…
А ночь кругом тиха.
Судьба молчит. Она всегда
Была к нему глуха.

Давно ушла его любовь,
И он свой прожил век.
Судьба молчит, но вновь и вновь
Толкует человек.

Если ты в стране далекой утомишься и уснешь —
Птица белая с рассветом постучится в грудь мою.

Отложу веретено, погляжу в свое окно.
Но тебя, мой друг сердечный, не увижу все равно.

Если ты в краю пустынном темной кровью истечешь —
Птица алая с закатом постучится в грудь мою.

Отложу веретено, погляжу в свое окно.
Но тебя, мой друг прекрасный, не увижу все равно.

Если ты в дали туманной позабудешь обо мне —
Птица черная к полночи постучится в грудь мою.

Отложу веретено, погляжу в свое окно.
Но тебя, мой друг бесценный, не увижу все равно.

А услышу, как под утро смолкнет пенье соловья,
И душе твоей вдогонку улетит душа моя.

Упадет веретено, хлопнет на ветру окно.
Я с тобой и после смерти не расстанусь все равно.

Мне песнь запомнилась одна.
Дружок, послушай, вот она…
О том, как короля жена
Была в Тристана влюблена.

Как жимолость в густом лесу
Орешника обнимет ствол —
Так обнимала королева
Возлюбленного своего.

Я же молодость мою
В монастырь упрячу…
Вот про жимолость пою —
И пою, и плачу.

Судьба, детей своих щади.
Судьба, детей своих храни!
Не то во мгле средневековой
Беды наделают они.

Над этой песнею простой
Слезу, пожалуйста, пролей.
Любовь разит кого захочет.
Рабов, сеньоров, королей.

Я же молодость мою
В монастырь упрячу…
Вот про жимолость пою —
И пою, и плачу.

Помню свечку, помню елку.
Я гляжу на елку в щелку.
Помню, помню волшебство:
Детство. Елка. Рождество.

За окошком тишина,
И деревья, и луна.
Добрый, милый ангелок!
У камина — мой чулок.

Спят собачки, спят овечки.
Меркнут звезды, гаснут свечки.
Милый, добрый ангелок!
Брось монетку в мой чулок…

Барабан мой, ты мое прошлое!
Я юна была и нежна.
Барабан мой, я стала взрослая —
Никому теперь не нужна.

Были палочки две точеные —
Только нужно ли их иметь?
Милый мой, я теперь ученая,
Я не стала бы так шуметь.

Лотерейный твой братец названый —
Мы дружны с ним немало лет.
Но боюсь, опять, будто назло мне,
Попадется пустой билет.

Я обманутая обманщица,
И скажу тебе — верь не верь —
Барабан мой! Я барабанщица,
Барабаню в чужую дверь.

А придется ли мне раскаяться
Иль некаянной доживать —
Как, мой бедный, ты будешь маяться,
Будут бить в тебя, добивать.

Но пока мы с тобою оба-два,
А чужих — миллион вокруг.
Так не будем же ставить опыты
Друг на друге, мой милый друг!

Люблю Флобера и Рабле,
Рембо, угасшего до срока.
Но почему ж так одиноко
Мне плыть на этом корабле?

Со мною весь мой капитал
В отсеке трюма.
Но что ж так старый капитан
Глядит угрюмо?

Зачем чужак, зачем беглец
Молчит, молодчик?
Зачем наглец, но не подлец
И не доносчик?

Зачем он счет ведет свечам,
Когда все спят по гамакам?
Зачем он пишет по ночам,
А не с братвой — по кабакам?

Какие он везет листки
В том чемодане?
А в чемодане том — стихи
Прекрасной Даме.

Должно быть, скоро нам уже
Причалить к Гавру.
Без сожаления в душе
Я их оставлю.

Корабль, вошедший в тихий шлюз,
И ту команду,
Что было приняла мой груз —
За контрабанду.

Им — из-за фруктов и мехов
Вести торговлю.
А я — издание стихов
Своих готовлю.

Как Ваша Светлость поживает?
Как Ваша Светлость почивает?
О чем она переживает,
Достаточно ли ей светло?
— Ах, худо, друг мой, очень худо!
Мы все надеялись на чудо,
А чуда что-то нет покуда,
А чуда не произошло.

Что Вашу Светлость удручает?
Что Вашу Светлость огорчает?
Что Вашу Светлость омрачает?
Вас любит люд и чтит ваш двор.
— У черни — что же за любови?
Все время вилы наготове.
А двор — прости меня на слове, —
Что ни сеньор — дурак и вор.

У вас, мой герцог, ностальгия.
Но вас утешит герцогиня!
Она ведь верная подруга.
Ваш брак, я слышал, удался?
— Мой друг! Мы с вами с детства близки.
Скажу вам, женщины так низки!
Супруга мне уж не подруга,
И с ней живет округа вся.

Не нанося стране урона,
Я отрекаюсь, друг, от трона.
Кому нужна моя корона?
А жизнь моя, скажи, кому?
Какой тебе я к черту Светлость?
Долой и чопорность и светскость!
Пойдем-ка лопать макароны
В ту симпатичную корчму!

Как Ваша Светлость поживает?
Как Ваша Светлость почивает?
О чем она переживает,
Достаточно ли ей светло?
— Ах, худо, друг мой, очень худо!
Мы все надеялись на чудо,
А чуда — так и нет покуда,
А чуда не произошло…

У маленькой любви — коротенькие руки,
Коротенькие руки, огромные глаза.
В душе ее поют неведомые звуки —
Ей вовсе не нужны земные голоса.

Бесценных сил твоих живет не отнимая,
Не закрывая глаз, не открывая рта,
Живет себе, живет твоя глухонемая
Святая глухота, святая немота.

У маленькой любви — ни зависти, ни лести.
Да и зачем, скажи, ей зависть или лесть?
У маленькой любви — ни совести, ни чести.
Да и почем ей знает, что это где-то есть?

У ней — короткий век. Не плюй в ее колодец,
А посмотри смелей самой судьбе в глаза.
Пускай себе живет на свете твой уродец!
Пускай себе хоть час, пускай хоть полчаса.

У маленькой любви — ни ярости, ни муки.
Звездой взошла на миг, водой ушла в песок.
У маленькой любви — коротенькие руки,
Огромные глаза да грустный голосок…

Кукольник, кукольник, черная душа!
Что ты делаешь с бедною куклой?
Ведь она на тебя заглядится не дыша —
Не успеет со стиркой и кухней…

Кукольник, кукольник, серые глаза!
Ты так смотришь, что голова кружится.
Вот она и глядит, а глядеть ей нельзя —
Надо с кукольным мужем ужиться.

Кукольник, светлая ты голова…
Ты стоишь словно Бог перед куклой.
Кукла смотрит едва, кукла дышит едва —
Все на свете ты ей перепутал.

Кукольник, что ж, от себя не таи:
Не опасно твое обаянье.
Никому не страшны злодеянья твои,
Никому не нужны покаянья!
Только ей и страшны злодеянья твои,
Только ей и нужны покаянья.

Я пишу стихи с музыкою.
Ну и что же, что пишу?
Фыркаю, урчу, мурлыкаю,
Лапой за ухом чешу.

Что за часики без музыки?
Ну послушай, посмотри —
Это не часы, а мумия, —
Надо музыку внутри.

Я пишу стихи с музыкою,
Потому что так хочу.
Я чивикаю, чирикаю,
Клювом стрелочки кручу.

Если ты не толст, как лавочник,
И не прыток, как лакей, —
То, пожалуйста, будь ласковым
К этой музыке моей.

Я пишу стихи с музыкою,
С самой нежной из музык.
Я беды еще накликаю
На дурацкий свой язык.

Мой застенчивый, запальчивый,
Мой голубчик, мой дружок!
У тебя дрожит за пазухой
На цепочке мой стишок.

Что рокочет, грохочет, гудит,
Будто молот кузнечный?
Ученик чародея чудит,
Ученик вековечный.

Он заветный открыл фолиант,
Он запреты нарушил.
И чистейшей любви бриллиант
Между строк обнаружил.

Он несчастные шепчет слова,
Чертит странные знаки.
И крылом ему машет сова,
Проплывая во мраке.

То он в книгу опять поглядит,
То на пальцы подует.
Ученик чародея чудит,
Он впервые колдует.

Час-другой на твое баловство
И — подвинься в сторонку.
И глядит чародей на него
Сквозь печную заслонку.

И хотел бы щадить — не щадит,
К черным чарам привычный.
Еще самый чуток погудит
Ученик горемычный.

Мне другую ночь не спится.
Невеселые дела!
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в окно глядела,
То, забившись в уголок,
После плакала и пела
Или билась в потолок…
Я подумал: если баба,
Для чего ей два крыла?
А если птица — то она бы
Улететь вполне могла.
Но ходила у окошка
И лежала у огня
То ли птица, то ли кошка,
То ли баба у меня…
Если птица — не годится
Ей стирать и убирать:
Надо же собой гордиться,
Птичью гордость не терять.
Но если вовсе ты не птица
И живешь в моем дому —
То зачем в окошко биться
И кричать, и петь — к чему?
А она не только пела.
Ясно помню: по ночам
Все она в огонь глядела —
Жарко делалось очам.
Но если ты — породы дикой,
Для чего тебе крыла?
Ты — царапай, ты — мурлыкай!
А она вот не могла.
И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно.
Ну, раз она свободы хочет,
То добьется все одно.
И — шагнула на окошко.
И — махнули два крыла.
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была?..