Андрей Шарый - Дунай: река империй
Регенсбург. Старый мост. Литография XVII века.
Регенсбург. Открытка 1900 года.
Вольный купеческий Регенсбург, в котором власть герцогов и архиепископов уравновешивалась самоорганизацией ремесленных и торговых цехов, формально мог считаться общегерманской политической столицей, поскольку здесь (с 978 года время от времени, а с 1663 по 1806 год постоянно, с одним только восьмилетним перерывом) проходили заседания сословного собрания Священной Римской империи. Рейхстаг, может, немногое решал, однако добавлял Регенсбургу всенемецкого уважения и престижа. Еще важнее: добавлял самоуважения, ведь тогдашняя жизнь была устроена не так, как сейчас. Национальное сознание только формировалось, приличных дорог не существовало, как и регулярной почтовой связи. Бюргеры сидели за высокими стенами, окруженными со всех сторон опасностями неприветливого мира. Так что в представительном, но все же относительно скромном рейхсзале Старой ратуши – деревянные потолки, душные гобелены, витражные окна, массивная люстра, затхловатый воздух – кажется невероятным, что отсюда пытались управлять половиной Европы. Здесь же, на последней пленарной сессии, империю германской нации в 1806 году и распустили. По воле истории центром законотворчества Регенсбург стал, уже растеряв свой коммерческий потенциал: после взятия османами Константинополя и открытия Америки маршруты главных торговых путей сместились от баварского участка Дуная.
Виновными в экономическом спаде сочли иноплеменных торговцев: в 1519 году добрые горожане разгромили и выселили из Регенсбурга еврейскую общину, синагогу сожгли (ее контур обозначает теперь скульптурная композиция “Место встречи”), кладбище срыли (на его месте расположены архитектурные мастерские). Евреев и раньше здесь (как, впрочем, и почти по всей Европе) притесняли, по меньшей мере кощунственно дразнили: на южном фасаде величественного собора Святого Петра (пониже, но пошире Мюнстера), изукрашенном святыми, героями, символами и резьбой, красуется изображение свиньи, от сосков которой кормятся несколько иудеев. Каменные ермолки с их голов стесали, когда мир стал толерантнее, но до поры до времени надругательство христиан над чужой верой имело конкретный адрес: еврейский квартал располагался строго напротив собора.
Городу не помогло изгнание неверных. Оказавшийся в прямом и переносном смыслах в торговом тупике, Регенсбург нищал быстрее, чем некогда богател. Удар по купеческому хозяйству привел и к потере политического влияния, оказавшись столь чувствительным, что путеводители и сейчас болеют комплексом робости: “Тот, кто внимательно присмотрится к Регенсбургу, обязательно заметит, что город снова в форме для будущих побед”. То есть форму набрали, но побед пока нет. А вот историки считают, что нет худа без добра: здесь потому и сохранились древние кварталы, что в пору промышленной революции не нашлось средств их перестраивать. Я присматривался к Регенсбургу очень внимательно и не без симпатии. Центр города устроен по-домашнему уютно: тяжеловесность его баварской архитектуры скрадывается итальянским изяществом. Аркады, лоджии, балконы и галереи; патио с мраморными фонтанами и колодцами витого чугуна; палаццо с окнами мягких абрисов; облагороженные цветочными вазонами, смахивающие на пьяццы площади – все это до некоторой степени оправдывает наглость экскурсоводов, именующих административный центр области Верхний Пфальц “самым северным городом Италии”. Это, конечно, не Италия, но, очевидно, таково баварское представление о слегка италийской жизни. Со стародавних времен в Регенсбурге сохранились два десятка родовых башен (между прочим, на шесть больше, чем в Сан-Джиминьяно). Как и в Тоскане, богатеи-патриции зачастую строили такие башни не столько по коммерческой надобности, сколько из тщеславия; некоторые так и стояли пустыми, без перемычек и этажей. Самая тщеславная башня Регенсбурга – Goldene Turm, Золотая, в десяток этажей и пять десятков метров. Эта башня как раз не пустая, уже лет тридцать в ней располагается студенческое общежитие.
Ажурную регенсбургскую красоту удобно разглядывать с севера, с низкого забетонированного бережка речного острова, а еще комфортнее – из пивного гартена “Старая липа” на этом острове. Каменный мост соединяет Регенсбург со Штадтамхофом, ныне смиренным административным районом, а некогда городом-конкурентом с собственными храмами, кабаками и соляными складами. На гербе Штадтамхофа не два, как у Регенсбурга, а целых три ключа апостола Петра. Регенсбург и Штадтамхоф веками соперничали так азартно, что по обе стороны реки бытовала пословица “Через Дунай не женятся!”. Конец соревнованию и состоятельности Штадтамхофа положила так называемая Война пятой коалиции: в апреле 1809 года армия Наполеона нанесла здесь поражение австрийскому эрцгерцогу Карлу. Крепость Регенсбурга французы взяли штурмом с третьей попытки, Бонапарт получил ранение в лодыжку, а Штадтамхоф, не имевший серьезных укреплений, был сожжен. Война принесла асимметричные политические изменения: Регенсбург, в самом начале XIX века потерявший статус вольного имперского города, присоединили к Баварии, а Штадтамхоф потом присоединили к Регенсбургу.
Элегантный город не обзавелся очень уж элегантной набережной, очевидно, Дунай в Регенсбурге слишком своеволен. Гранитных парапетов здесь нет вообще, но это и к лучшему, зачерпывай водицу рукой. Засыпанный опавшими листьями променад ведет от “Исторической кухни” к баварским пароходам, которые уже никуда не уплывут. На борту отслуживших свое буксиров Freudenau и Ruthof размещены экспозиции Музея дунайской навигации. Двухчернотрубный Ruthof под разными флагами с 1923 года полвека таскал по реке баржи, пока не был законсервирован на вечной стоянке. Дизельный Freudenau (он поскромнее) отслужил свое только к концу XX века. Ковер из листвы расстелен почти до причалов прикованных к берегу ветеранов грузового речфлота.
ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ
КАК КРАСНЫЙ МАРШАЛ ТОМИЛСЯ В ПЛЕНУ
В феврале 1915 года 22-летний подпоручик Семеновского полка Михаил Тухачевский попал в немецкий плен у города Ложма, на территории нынешней Восточной Польши. После четырех неудачных попыток побега Тухачевского поместили в лагерь в крепости Ингольштадт на берегу Дуная, где содержалиcь военнопленные офицеры из армий разных стран. В лагере Тухачевский познакомился с капитаном Шарлем де Голлем, будущим генералом и президентом Франции, впоследствии тепло вспоминавшем о симпатичном русском подпоручике. В 1920 году судьба вновь свела их на Висле, где генерал Тухачевский командовал наступавшим на Варшаву Западным фронтом Рабоче-крестьянской Красной армии, а майор де Голль, офицер французской военной миссии, возглавлял польский пехотный отряд. Вынужденное безделье плена способствовало спорам о войне и мировой политике. Французский офицер Реми Рур, автор книги о Тухачевском, так пересказывал его размышления: “Чувство меры, являющееся для Запада обязательным качеством, у нас в России – крупнейший недостаток. Нам нужны отчаянная богатырская сила, восточная хитрость и варварское дыхание Петра Великого. Поэтому к нам больше всего подходит одеяние диктатуры… Гармонию и меру – вот что нужно уничтожить прежде всего!” Революцию и разложение русской армии Тухачевский переживал тяжело, мечтая о появлении сильной личности, которая восстановит порядок в стране. Осенью 1917 года представился случай для побега: на основе международного соглашения пленным разрешили прогулки в городе при условии, что они дадут письменное обязательство вернуться в лагерь. Тухачевский воспользовался этой ситуацией; через неделю его товарища капитана Чернявского поймали, но подпоручику удалось добраться до России. Он был вновь зачислен в Семеновский полк, а в 1918 году добровольно перешел на сторону большевиков. В Красной армии Тухачевский сделал блестящую карьеру, заслужив маршальское звание, репутацию талантливого жестокого военачальника и должность 1-го заместителя наркома обороны. В 1937 году его арестовали по ложному обвинению в организации антисоветского заговора и расстреляли. “Красный маршал” пал жертвой системы, ради торжества которой не жалел ни себя, ни тысячи чужих жизней. Рассказывая о пребывании Тухачевского в плену, московский военный историк Борис Соколов пишет: “У Тухачевского рано подверглось эрозии понятие об офицерской чести… Тухачевский не мог не понимать, что его побег, связанный с нарушением честного слова, вызовет ухудшение положения пленных в Ингольштадте”.
По другую сторону древнего моста в Дунай некогда вливался вонючий ручей, заполненный нечистотами. После того как в середине позапрошлого столетия в Регенсбурге появилась канализация, ручей упрятали в трубу, передав его нарицательное имя сразу двум переулкам. В переулке Нижний Ручей я и квартировал, ежедневно прогуливаясь к реке по бывшему дну ручейной долины, ширины которой едва хватало, чтобы между фасадами зданий протиснулся автомобиль. Вниз по течению встречаются многочисленные лавки, пивные, магазины, меняльные конторы; на площади стоит памятник знаменитому уроженцу Регенсбурга дону Хуану Австрийскому. В 1546 году император Карл V, самый могущественный властитель своей эпохи (Габсбургам благодаря династическим бракам принадлежали громадные территории в Европе, Южной Америке и Африке), почтил присутствием сессию рейхстага в Ргенсбурге и мимоходом зачал ребенка с юной особой по имени Барбара Бломберг. Император был мировым рекордсменом по числу корон (девять), но бастарду не досталось ни одной; двухлетним ребенком его отняли у матери, присвоили малышу испанское имя и отправили на воспитание при мадридском дворе. Отец признал свое дитя только перед смертью.
