Сергей Попов - Автографы на картах
В начале нашего века спасательные станции закрывались одна за другой, поскольку меньше стало аварий судов. К этому времени парусники почти полностью уступили место более надежным пароходам. Главное же — маяки сделали свое дело. Выросло их число, повысилась надежность ограждения навигационных опасностей. Совершеннее стали и сами маяки: все они перешли на керосиновое, а затем электрическое освещение. С появлением ацетиленовой аппаратуры открылось много автоматических светящих знаков.
Вместе с тем любопытно, что первые семь маяков и пневматическая сирена на Мурманском побережье появились лишь в 1896–1899 годах. «До упомянутого времени на берегах этой части Северного Ледовитого океана, примыкающей к России, не было ни одного маячного огня и быть может они не появились бы здесь еще долгие годы, если бы не чрезвычайно бурная осень 1894 г., когда в один из жесточайших штормов, в одну ночь погибло около 30 поморских судов, главным образом, благодаря отсутствию маячных огней, которые бы ограждали входы в становища»[58].
Хотя в 1908 году на берегах Белого и Баренцева морей насчитывалось двадцать два маячных огня и пять туманных предостерегательных станций, для возросшего мореплавания этого было недостаточно. Поэтому каждый предприниматель пытался хоть как-то обеспечить безопасность своих судов. Так, лесопильные заводы в Сороке построили маячную башню на острове Осинка в Онежском заливе, осветили ее судовым фонарем и обслуживали своими силами. Товарищество Кемских лесопильных заводов содержало четыре пары светящих створов, лесопильный завод в Умбе — свой створ. Архангельско-Мурманское срочное пароходство зажигало огни на Терском берегу ко времени прихода своих судов. Словом, каждый действовал по принципу «спасение утопающих — дело рук самих утопающих…»
Мне доводилось видеть маяки во многих морях — в ласковых южных и суровых северных. Иногда это целые фермы, с садом, огородом, пастбищами и даже собственным пляжем, на котором, впрочем, маячникам даже на юге все равно отдыхать не приходится — некогда. Иногда крохотный маячный дворик скорее напоминает тюремный: кругом голые скалы и море, земли нет. Но тяжелее, когда поблизости нет людей. Бывает, что с маяка видны огни большого города, а встретиться с его обитателями не приходится месяцами.
«Жизнь в описанных условиях, — писал в свое время П. И. Башмаков, — при отсутствии общения с посторонними людьми, помощи врача, каких-либо посторонних развлечений и т. п., под силу лишь людям с подвижным, веселым и смелым характером, трудолюбивым, не нуждающимся в обществе, но в то же время общительным и при всем том людям семейным. Наоборот, не любящим физического труда, вялым, не умеющим найти себе работу и придумать развлечения, не переносящим одиночества, нерешительным и представляющим службу на маяке, как почти непрерывное ничегонеделание, таким там не место, потому что кроме вреда для службы и лично для себя они ничего не принесут и не получат»[59]. Так дело обстоит и сегодня. В том числе и на арктических маяках, которые восточнее новоземельских проливов появились только в советское время.
На каждом маяке есть инструкции и положения, максимально предусматривающие все случаи жизни. И все же, бывая на них, всегда замечал, как много они переняли от первых беломорских маяков. Не только в техническом и бытовом оснащении — оно, конечно, существенно преобразилось, — но и во всем размеренном, продуманном укладе жизни — своего рода автографе, оставленном теми, кто шел впереди, прокладывая пути не только судам, но и тем, кто призван обеспечивать безопасность их плавания.
Ныне маяки — символ безопасности не только в море, но и на земле. Светят маяки — мир; гаснут маяки, и берега погружаются во мрак — идет война. Маяки первыми встречают и последними провожают. Они указывают путь, берегут от беды, вселяют уверенность и придают силы в минуты испытаний. Только не всегда мы задумываемся, какой ценой дается обслуживающим их людям маячный свет, который моряки считают таким надежным и обычным.
ОХРАННЫЕ КРЕЙСЕРА И КЛИПЕРА-ПЕРВОПРОХОДЦЫ
После оживленного исследования Северо-Восточного прохода в 20—30-е годы XIX века в гидрографических работах на Севере наступил длительный период затишья. Лишь небольшие и малочисленные экспедиции неморских ведомств — А. Ф. Миддендорфа, И. А. Лопатина, Г. Л. Майделя, Н. К. Хондажевского — изредка выходили с глазомерными съемками к Ледовитому океану. Гидрографического затишья не могла нарушить и активность отдельных частных лиц — М. К. Сидорова и А. М. Сибирякова. Привлеченные ими для освоения Северного морского пути иностранцы А. Норденшельд, Д. Уиггинс, как, впрочем, и побывавшие здесь позже по собственной инициативе Ю. Пайер, Д. Де-Лонг, Р. Берри, Ф. Нансен, Р. Амундсен и другие, преследовали чисто научные, либо рекордсменские цели и мало заботились о практической безопасности массового плавания в Арктике.
Предприимчивость же английских, норвежских, немецких промышленников и американских китобоев, спровоцированная возможностью легко поживиться в чужих владениях, стала наносить громадный вред русским промыслам и занимавшимся ими народам Севера. Превратно толкуя лозунг о свободе морей, они считали редко посещаемые и малоосвоенные моря, прилегающие к владениям России в Арктике, ничейными и не только вели опустошительный браконьерский промысел в чужих территориальных водах, но самовольно высаживались на русских берегах, создавали на них промысловые базы, вели контрабандную торговлю и спаивали местное население, опутывая его долговой кабалой. На Северо-Востоке дело шло к прямой экспансии. Вполне естественно, что русское правительство сначала робко, потом более активно выступило на защиту национальных интересов. В Северный Ледовитый океан стали посылать военные корабли для охраны морских промыслов, попутно им поручалось производить и гидрографические работы. К сожалению, этот период деятельности русской гидрографии мало изучен, ему не придается должного значения. Но именно охранные суда оставили заметный след на карте Арктики, о чем можно судить по многочисленным географическим названиям, возникшим в то время.
Наибольшее количество их на карте Северо-Востока. Моря этого района наиболее удалены от центра страны. Постоянного военного флота и мест для его базирования на Востоке Россия тогда фактически не имела. Для обороны тихоокеанского побережья корабли приходилось посылать с Балтики. Для плавания в Арктику они снаряжались в портах Китая и Японии ввиду малой оснащенности Петропавловска-на-Камчатке и основанного в 1860 году Владивостока. Об основных из этих плаваний расскажем в хронологическом порядке.
Мыс Гайдамак на восточном побережье бухты Провидения напоминает нам о плавании в 1875 году клипера «Гайдамак». Его офицеры выполнили тогда опись только южной части бухты, которую впервые посетил русский корабль. Плававшие ранее в этом районе Беринг, Коцебу, Литке не заметили входа в нее. В 1848 году бухту совершенно случайно открыл и назвал английский капитан Мур.
Направляясь далее в пролив Сенявина, клипер оставил чукчам для передачи иностранным судам печатные декларации, запрещающие им вести промысел и торговлю в русских территориальных водах. В заливе Лаврентия «Гайдамак» задержал американскую шхуну «I имандра», которая к этому времени успела распродать свои товары. В чукотской юрте командир клипера С. П. Тыртов обнаружил бочку водки, выменянную за 20 пар клыков и 15 китовых усов. «Я тотчас же, — пишет он в отчете, — послал офицера на шхуну потребовать от шхипера обратно незаконно выменянный товар, и, когда тот отказался, я приказал открыть трюм, взять оттуда означенное количество клыков и ус и возвратить чукче, бочку же с водкой разбил на берегу, остальную водку отобрал, но чтобы не разорять окончательно ничего не знавшего чукчу, я выдал ему на этот раз 3 пуда табаку, подтвердив в сем, что на будущий раз водка будет взята даром и уничтожена. Конфискованной водки оказалось около 30 ведер и по измерению Тралесом не превышала 30°»[60]. После этого шхуну отпустили с миром.
Имена офицеров «Гайдамака» не попали на карту. А вот имя писателя с клипера Егора Пурина появилось на ней как название горы Пурина на юго-западе острова Аракамчечен, вытеснив прежнее наименование по имени английского адмирала Джона Роджерса. Егор Пурин был единственной жертвой нелегкого плавания клипера. Он скончался после двухнедельного пребывания в судовом лазарете от чахотки и был похоронен на этой горе…
