Генри Киссинджер - О Китае
Поэтому приемы, устраивавшиеся Ци Ином, его экстравагантная теплота по отношению к Поттинджеру и его семье подчинялись большим стратегическим замыслам, где поведение китайской стороны строго просчитывалось и в определенной мере дозировалось, а такие качества, как доверие и искренность, служили в качестве оружия. И не важно, отвечали они убеждениям или нет. Он продолжал:
«Конечно, мы должны обуздать их своей искренностью, но гораздо более необходимым оказалось управлять ими умелыми методами. Иногда можно было заставить их следовать по нашему направлению, но нельзя было давать им понять наши мотивы. Иногда мы все раскрывали так, чтобы у них не возникало подозрений, после чего мы могли развеять их воинственное беспокойство. Иногда мы устраивали для них приемы и развлечения, после которых они испытывали чувство признательности. А в другое время мы демонстрировали им свое доверие и широту своей души, считая, что нет особой необходимости углубляться в мелкие дискуссии с ними, в результате чего нам удавалось получить их поддержку в конкретном вопросе»[86].
Результатом сочетания двух факторов – западных превосходящих сил и китайских психологических уловок – стали разработанные Ци Ином и Поттинджером два договора: Нанкинский договор и дополнительный Боугский договор[87]*. Уступалось больше сеттльментов, чем по Чуаньбиской конвенции. Договор в результате получился очень унизительным, хотя условия были менее жесткие, чем Великобритания могла бы навязать благодаря сложившейся военной ситуации. Предусматривалась выплата Китаем контрибуции в размере 6 млн долларов США, уступка Гонконга и открытие пяти прибрежных «договорных портов», где Западу разрешалось устраивать поселения и вести торговлю. Договором успешно демонтировалась «Кантонская система», при помощи которой китайский двор регулировал торговлю с Западом и ограничивал ее ведение только группой торговцев, наделенных специальной лицензией. Нинбо, Шанхай, Сямэнь и Фучжоу дополнительно включили в список договорных портов. Англичане обеспечили себе право устанавливать постоянные представительства в портовых городах и вести прямые переговоры с местными властями, минуя двор в Пекине.
Англичане также приобрели право осуществлять юрисдикцию над своими соотечественниками, проживающими в китайских договорных портах. На практике это означало, что иностранные торговцы опиумом подпадали под действие законов и правил своих собственных стран, а не китайских. Этот принцип «экстерриториальности», в то время входящий в число ряда других, менее противоречивых положений договора, в будущем стали рассматривать как главное нарушение китайского суверенитета. Однако поскольку о европейской концепции суверенитета в Китае и не слышали, экстерриториальность стала символом того времени, свидетельствующим не столько о нарушении норм законодательства, сколько о падении императорской власти. Такое «урезание» Небесного Мандата привело к серии внутренних волнений.
Английский переводчик XIX века Томас Медоус отмечал, что большинство китайцев сначала не оценили последствий Опиумной войны на длительную перспективу. Они называли уступки воплощением в жизнь традиционного метода поглощения и изматывания варваров. «Огромное тело страны, – полагали они, – может воспринимать прошедшую войну как мятежное нашествие одного из варварских племен, которое, сидя в безопасности на своих мощных кораблях, напало и захватило некоторые места на побережье, им даже удалось захватить в свои руки важный пункт на Большом канале, чем они принудили императора пойти на определенные уступки»[88].
Но западные державы и не думали так легко успокоиться. За каждой китайской уступкой выдвигалось дополнительное западное требование. Договора, изначально задумывавшиеся для получения временных концессий, превратились в итоге в процесс, в результате которого цинский двор терял контроль над большей частью торговой и внешней политики Китая. Вслед за британским договором президент США Джон Тайлер в спешном порядке направил миссию в Китай, планируя получить такие же точно уступки и для американцев, положив тем самым начало политики, ставшей впоследствии известной как «политика открытых дверей». Французы провели переговоры и заключили свой договор на аналогичных условиях. Каждая из этих стран, в свою очередь, включала пункт о «наиболее благоприятствуемой нации», из чего следовало, что любая уступка, оказанная Китаем другой стране, должна также предоставляться и подписавшей данный договор стороне. (Китайская дипломатия позже использовала данное положение с целью ограничения требований, поощряя конкуренцию между различными претендентами на особые привилегии.)
Эти договора справедливо непопулярны в китайской истории как первые в серии «неравноправных договоров», заключенных под давлением иностранной военной мощи. При заключении договоров в то время больше всего копий ломалось вокруг положения о равенстве сторон. Китай долго настаивал на своей позиции превосходства, укоренившейся в его национальном самосознании и отражавшейся в системе выплаты дани. Теперь же он столкнулся с иностранной державой, настроенной решительно на то, чтобы ее название было исключено из списка «стран-данников» Китая, и применявшей угрозу силой, чтобы доказать свое равенство с Небесной Династией.
Руководители обеих сторон понимали, что этот спор выходит далеко за рамки спора о протоколе или опиуме. Цинский двор желал бы утолить аппетиты алчных иностранцев деньгами и торговлей, но если бы устанавливался принцип политического равенства варваров с Сыном Неба, то это было чревато прямой угрозой всему китайскому миропорядку; династия рисковала потерей Мандата Неба. Пальмерстон в частых едких письмах к участникам переговоров с британской стороны относился к определению суммы контрибуции как к вопросу, имеющему сугубо символический характер. Но он не упускал возможности отругать их за уступки китайским партнерам, язык которых демонстрировал «утверждение превосходства Китая» или характеризовал победившую в войне Великобританию как подчиненного просителя божественной милости императора[89]. В конечном счете взгляды Пальмерстона победили, и в Нанкинский договор включили статью, в которой ясно говорилось о том, что китайские и британские официальные лица отныне будут «сотрудничать… на основе полного равенства». Более того, китайский текст включал употребляемые в письменном языке специальные китайские иероглифы с приемлемыми нейтральными значениями. Китайские протоколы (во всяком случае, те, к которым иностранцы имели доступ) отныне не описывали англичан как обращающихся к китайским властям «просителей» или «подчиняющихся с трепетом» их «приказам»[90].
Небесный двор пришел к пониманию военной слабости Китая, однако не видел подходящих способов решения вопроса. Во-первых, был применен традиционный способ ведения дел с варварами. Поражения не были в диковинку на протяжении долгой истории Китая. Китайским правителям приходилось с ними сталкиваться, и тогда применялся метод «пяти искушений», описанный в предыдущей главе. Они полагали общим для всех агрессоров желание приобщиться к китайской культуре; они хотели бы поселиться на китайской земле и стать частью китайской цивилизации. Поэтому постепенно их можно, дескать, укротить какими-то психологическими способами, по типу предложенных принцем Ци Ином, и со временем они, мол, станут частью китайской жизни.
Однако европейские агрессоры отнюдь не горели таким желанием и не ограничивались такими узкими целями. Оценивая себя как более продвинутые общества, они ставили своей целью эксплуатацию Китая для получения экономических выгод, а не для того, чтобы перенять образ жизни китайцев. Их требования сдерживались только их возможностями и степенью жажды наживы. В данном случае личные отношения не имели значения, поскольку главари агрессоров не соседствовали с Китаем, а жили за тысячи миль вдали от него, где правили мотивации, далекие от тонких материй и от стратегии обходных путей, подобно той, которую применял Ци Ин.
На протяжении десяти лет Срединное государство потеряло свое превосходство и стало предметом соперничества колониальных сил. Китай, оказавшись между двумя эрами и двумя различными концепциями международных отношений, стремился обрести свою новую сущность и более всего хотел примирить обозначавшие его величие ценности с техникой и торговлей, на основе которых ему отныне придется строить свою безопасность.
Глава 3
От превосходства к закату
По мере продвижения вперед XIX века Китай пережил массу разнообразных ударов, которые изменили его исторический облик. До Опиумной войны он представлял дипломатию и торговлю в основном как формы признания превосходства Китая. В обсуждаемое нами время Китай переживал период очередной внутренней смуты, когда страна столкнулась с тремя вызовами извне; даже одного из них уже было бы достаточно, чтобы свалить династию. Эти угрозы пришли с разных направлений и в формах, прежде неизвестных истории Китая.
