Е. Левина - 400 школьных сочинений
И напрасно любое оправдание.
В диалоге с собственной памятью, с собственной совестью не бывает правых.
Черный человек’ Ты не смеешь этого!
Ты же не на службе живешь водолазовой.
Что мне до жизни скандального поэта?
Пожалуйста, другим читай и рассказывай...
Прочли другие. Мы с вами. Прочли и в очередной раз восхитились могучим талантом писателя.
Сергей Есенин считал, что революция сделает Россию великой Крестьянской Республикой, страной Хлеба и Молока, кормилицей и поилицей всего мира. В стихотворении «Инония» он выразил свое представление об идеальной стране. Инония – это условное место ладной крестьянской жизни. Он называл себя пророком Сергеем Есениным, говорящим «по Библии» о том, что на смену христианскому раю идет крестьянский рай – Инония. В есенинском стихотворении отразились чаяния и надежды русского крестьянства, его своеобразный духовный мир. Но шли годы, а желанный рай не наступал. Перед Есениным все чаще вставал мучительный вопрос: «Куда несет нас рок событий?» Ответить на него было нелегко. Душа поэта сжималась от боли при виде страшных следов войны и разрухи. Перед его глазами встают голодные опустевшие села, неухоженные поля, трещины на сожженной мертвой земле. Тогда-то и рухнули мечты поэта о «Граде Инонии». Тогда-то и появился образ черного человека, который вскоре будет водить пальцем по мерзкой книге «и, гнусавя надо мной, как над усопшим монах», прочтет худшие страницы из биографии поэта. В поэме на редкость мало уделено внимания природе. Известно, что у Есенина природа, подобно человеку, поет и плачет, грустит и радуется. Многие его стихи – это поэмы о березе, которая стала своеобразным символом всего русского Читаешь и ощущаешь «зеленое» дыхание берез, «свежий и горький» запах «милых березовых рощ». Неброская, но трогательная, щемящая красота отличает есенинскую березку в «юбочке белой», которая остается непостижимо прекрасной в своем зеленом наряде.
Тут же природа под стать черному визитеру:
Ночь морозная, тих покой перекрестка,
Я один у окошка – ни врага, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники, съехались в нашем саду.
Даже птицы у него в ночи неприятные, без имени:
Где-то плачет ночная, зловещая птица,
Деревянные всадники сеют копытливый стук...
А ночь длится, ритм поэмы ломается, как это и положено во время исповеди.
Не знаю, не помню... В одном селе...
Может, в Калуге, а может, в Рязани...
Где тот беззаботный мальчик с голубыми глазами?
Где та женщина «сорока с лишним лет», которая навсегда останется для Есенина «скверной девочкой и моею милой»? Молодежь с упоением поет «агитки Бедного Демьяна», а стихи большого поэта мало кому интересны:
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец...
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен...
Лирический герой поэмы, в котором угадывается автор, делает «множество открытий», обращая внимание на бедный, неприглядный быт, подгнившие кресты на кладбище. Но, кроме внешних перемен, в родной деревне произошли внутренние изменения: в семье наметился раскол. Сестры-комсомолки, как Библию, читают «Капитал», выбрасывают иконы, причиняя этим страдания глубоко религиозному деду.
Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
И все это с особенной силой проявляется в «Черном человеке», где поэт с какой-то мазохистской страстью занимается самобичеванием. Мир наполнен дремой, и длинноволосый урод читает стихи прыщавой курсистке, «половой истекая истомою».
Но всему бывает конец. Ночь признаний тоже завершается. Умирает месяц, «синеет в окошко рассвет», поэт один перед разбитым зеркалом собственной души. Первый шаг к гостиничному номеру «Англетера» сделан.
А. Серафимович
Изображение гражданской войны в книге Александра Серафимовича «Железный поток»
«Все смешалось в доме Облонских» – так, кажется, начинал Лев Толстой свою бессмертную «Анну Каренину». А в нашем российском общем доме все смешалось в злополучном ХХ столетии не единожды. О втором смешении, наступившем после революции или, альтернативная точка зрения – после переворота, – о гражданской войне лучше Александра Серафимовича, мне кажется, никто не написал, недаром сам Лев Толстой называл его «настоящим художником». Итак, как мы представляем себе красных? Сплоченная, дисциплинированная, железная армия – вот стереотип, выработавшийся у нас по многочисленным кино– и литературным произведениям о гражданской войне. А у Серафимовича? «Отовсюду многоголосо несется говор, гул, собачий лай, лошадиное ржанье, бабьи переклики, охриплые забубенные песни под пьяную гармонику». Кажется невероятным, но автор не погрешил против истины. Они не собирались становиться солдатами, командирами, вчерашние землепашцы и пастухи. Революция поставила их по разные стороны баррикады. А ведь они все были из одной хаты, из одной большой семьи.
Беспощадно точен Серафимович в описании страшного рукопашного боя, в котором схлестнулись вчерашние односельчане. Вот она, гражданская война: «Исступленно зажимали в горячих объятиях – носы раздавливали, и опять без конца били кулаками, куда и как попало. Дикая, остервенелая ненависть не позволяла ничего иметь между собой и врагом, хотелось мять, душить, жать, чувствовать непосредственно под ударом своего кулака хлюпающую кровью морду врага, и все покрывала густая – не продыхнешь – матерная ругань и такой же густой, непереносный водочный дух». Да, была толпа, голодный зверь, и командиру, Е. И. Ковтюху, а по роману, Кожуху, этой толпой предстояло овладеть методом кнута, диктата, страха.
Мне показался очень интересным образ этого красного командира. Привлекают такие его черты, как храбрость, упорство, настойчивость. Пока в армию не пришли большевики, Кожух висел между небом и землей: погоны отделили его от солдат, а крестьянское происхождение – от офицеров. Но «после докатившихся октябрьских дней с отвращением сорвал и закинул погоны», а фронтовой опыт и опыт офицера пригодились, когда волею судьбы Кожух стал во главе отступающей Красной армии. Решение у него созрело мгновенно: « Единственное спасение – перевалить горы и по берегу моря усиленными маршами идтить в обход на соединение с нашими главными силами».
Кульминация в романе, на мой взгляд, там, где описывается наступление казаков. Казалось, гибель таманцев неизбежна, ведь казаки не знали пощады. Но красных спасли... женщины и дети… И казаки отступили.
Долгие годы критики трактовали этот эпизод как победу революции над контрреволюцией. Но так ли это? Я считаю, что у казаков сработал просто какой-то тормозной центр – одно дело драться с такими же, как они крепкими мужиками, а совершенно другое – рубить безоружных женщин и детей...
Таманцы вышли из окружения. Они станут большевистской гвардией, до сих пор Таманская дивизия – одна из элитных частей, дислоцируется под Москвой и служит для охраны правительственных объектов в кризисные ситуации.
«Железный поток» оборван на полуслове. Цикла «Борьба», первой частью которого он должен был стать, не получилось. Получилось так случайно или нет – неизвестно. Но борьба не в литературе, а в жизни продолжалась, и таманцы принимали в этой борьбе непосредственное участие... Поистине, «все смешалось в доме Облонских». Или, как у Марины Цветаевой:
Все рядком лежат —
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был – красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был – белым стал:
Смерть побелила.
Вчитываюсь в строки Серафимовича, Фадеева, Цветаевой и ощущаю горький привкус тех лет.
А. А. Фадеев
Тема гражданской войны в романе А. А. Фадеева «Разгром»
Почти все мастера слова начала 20-х гг. ХХ в. посвящали свои произведения актуальной теме гражданской войны. Главным героем в этих творениях выступает народ. Ведущим конфликтом служила классовая борьба двух миров: «белых» и «красных». Романы Д. Фурманова «Чапаев», А. Серафимовича «Железный поток», А. Фадеева «Разгром», положили начало традиции героического романа.
Сильное впечатление в «Разгроме» производит глубокий анализ вызванных гражданской войной перемен в духовном мире рядового человека. Наглядно об этом говорит образ Морозки. Иван Морозка был шахтером во втором поколении. Дед его пахал землю, а отец добывал уголь. С двадцати лет Иван катал вагонетки, матерился, пил водку. Он не искал новых путей, шел старыми: купил сатиновую рубаху, хромовые сапоги, играл на гармошке, дрался, гулял, воровал ради озорства овощи.
Сидел в тюрьме во время стачки, но никого из зачинщиков не выдал. Был на фронте в кавалерии, получил шесть ранений и две контузии. Он женат, но семьянин плохой, делает все необдуманно, и жизнь ему кажется простой и немудреной. Морозка не любил чистеньких людей, ему они казались ненастоящими. Он считал, что им нельзя верить. Сам он стремился к легкой однообразной работе, потому и не остался ординарцем у Левинсона. Товарищи порой зовут его «балдой», «дураком», «чертом потлатым», но он не обижается, дело для него важнее всего. Морозка умеет размышлять: подумывает о том, что жизнь становится «хитрей» и надо самому выбирать дорогу.
