Наталья Гусева - Индия в зеркале веков
В гимне 103 седьмой мандалы довольно ясно говорится о длительном кипячении молока при изготовлении сомы. Спросите: какой сомы? И если это возгонка молока, заброженного сомой-хмелем, то легко понять, что и брахманы сидят вокруг в испарине, и, более того, становится понятным и многократное упоминание в разных гимнах сияющей капли — «Для Индры, о капля, растекайся вокруг». Эта капля не похожа на описываемую сому, которая бурным потоком льется сквозь цедилку. Только ли о цедилке надо думать, когда речь идет об очистке сомы? И о какой именно очистке в том или другом случае? Об очистке Через сито или о возгонке? Автором данное книги уже была опубликована статья с догадкой на эту тему [26], но здесь уместно будет повторить ту же мысль. Мы знаем, что и без хмеля любой, даже слегка прокисший, молочный продукт начинает бродить, и в должной степени закисания его можно подвергнуть возгонке и получить спиртной напиток. Поэтому напрашивается вывод, что слова в гимнах об «одевании сомы молоком» относятся не к приготовлению ячменного пива-сомы, а к возгонке, то есть к бесконечно повторяемой в гимнах некой его «очистке», не связанной с обильным проливанием сквозь фильтрующую цедилку. Не надо бы забывать, что слова «капля» и «поток» означают разные понятия.
Крупный индийский историк Д. Д. Косамби в своей книге [46] писал об арьях так: «Индра, напоминающий земного военачальника… свирепых патриархальных варваров бронзового века, каким, очевидно, были арьи во время первой волны миграции… Не раз в гимнах мы находим обращение к Индре с призывом выпить крепкой опьяняющей сомы (точно неизвестный, очень крепкий напиток) и вести своих верных арьев к победе… Арьи до своего прихода в Индию уничтожили не одну городскую цивилизацию». Слова этого ученого прекрасно иллюстрируются указанием в 63-м гимне девятой мандалы на то, что соки сомы — «усиливающие Индру… делающие все арийским, разбивающие недоброжелателей», а также строками 61-го гимна той же мандалы: «С его помощью мы хотим получить все великолепие у чужого, у людей (вообще), стремясь к захвату».
Пили и пьют и все славяне, несмотря на запреты и уговоры. Первые упоминания о массовом питии пьянящих напитков (не будем здесь углубляться в производство, скажем, эля на Британских островах — мы не знаем о нем почти ничего) появляются в письменных источниках начиная с X века. И в дальнейших описаниях постепенно вырисовывается картина употребления и изготовления пива и медка (хмельного меда). Чешский исследователь J1. Нидерле указывает, что в грамотах X века славянам предписывалось включать пиво в состав дани, выплачиваемой властвующим князьям [58, с. 202]. В Лаврентьевской летописи под 985 годом упоминается и варка пива с хмелем. Нидерле напоминает, что рецептура этой варки была уже давно и широко известна индоевропейцам: «Пили славяне, как и другие окружающие их народы — скифы, кельты, пруссы и германцы, — много, особенно на праздничных пирах, древнее славянское название которых пиръ происходит от слова пити».
Показательна и сводка сходных русских слов с санскритом, означающих поглощение напитка:
5. ПУТЬ АРЬЕВ БЫЛ ДОЛОГ
Археологические раскопки, проводимые в основном в центральных и южных областях Восточной Европы, дали возможность ученым проследить два исторически последовательных, взаимно связанных этапа развития этнических групп, населяющих эти территории. Главным признаком, определяющим эти этапы, был признан способ погребения как кремированных, так и некремированных покойных. Если в IV–III тысячелетиях до н. э. их останки погребали в ямах, то во II–I тысячелетиях эти останки клали в закопанные (полностью или частично) бревенчатые срубы или в наземные небольшие избушки, как и избушки, поставленные на столбы (отсюда в наших сказках «избушка на курьих ножках»). Первый из этих этапов получил название ямной культуры, а второй — срубной.
Исследователи отмечают, что древнеямная общность занимала обширные земли лесостепной и степной Европы от запада Черного моря и Белоруссии до Урала и была неоднородна по этническому (и языковому) составу. В ее восточных областях жили и носители так называемого тохарского, то есть индоевропейского, диалекта (Н. Мерперт. Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского междуречья. М., 1974); Б. Горнунг. Из предыстории образования общеславянского единства. М., 1963). Выявлено, что в ямных погребениях III тысячелетия до н. э. к востоку от Южного Урала обнаруживаются черепа европеоидного типа, что говорит о миграции на восток древних «ямников».
Третьей своеобразной культурой принято считать приуральскую и зауральскую культуру арьев, получившую название андроновской, как уже упоминалось.
Хозяйство народов, создавших эти культуры, было высоко развито: на хорошо обводняемых равнинах они занимались земледелием и, в меру запросов своего хозяйства, скотоводством, в предгорьях же и на просторах Евразийских степей ведущей отраслью было скотоводство, характерное для хозяйства арьев.
Известно, что уже в V тысячелетии до н. э., судя по находимым в погребениях останкам костей животных, предки славян и арьев имели стада крупного и мелкого рогатого скота и, главное, лошадей[8]. Развитие коневодства наряду с умением конструировать конные повозки и колесницы, способствовало во II тысячелетии до н. э. сравнительно быстрому уходу арьев на восток.
Тилак пишет также, что арьи разделились на две ветви, но опять же названий этих ветвей не приводит, а упоминает только о раздельных божествах, которым стали поклоняться и приносить жертвы и те и другие. До сих пор точно не определено, когда именно и где они разошлись (если не были изначально разными).
Тилак мог иметь в виду разделение древних арьев именно на индоязычных и ираноязычных (первое название мы применяем здесь условно, так как в нашей науке оно пока не находит себе места). Полагая, что приуральские, уральские (как их считают, южноуральские) и зауральские племена арьев-андроновцев были ираноязычными, многие из исследователей упускают из вида упоминавшиеся уже выше поразительные схождения между славянскими языками (да и не только языками, но и другими явлениями культуры) и санскритом, как древним «предком» современных индо-арийских языков. Некоторые не находят места для предков славян ни в ямной, ни в срубной культурах, хотя в славянских языках меньше схождений с иранским, чем с санскритом.
По всей видимости, именно индоязычная часть древней общности арьев спускалась к югу параллельно (или вперемешку) предкам славян по землям Восточной Европы, почти не переходя за пределы Волги.
Судя по данным языка, единственно доказательного хранителя исторических фактов, пронесшего свои достоверные свидетельства через многие тысячелетия, картину передвижения с севера древних предков индоевропейцев можно себе представить как медленно движущийся поток, в котором вдоль восточной стороны («левой», как указывает Авеста) двигались, видимо, группы арьев, по средним землям Восточной Европы проходила волна славян, достигших впоследствии, как и арьи, Черноморского побережья, западнее этих групп лежали, вероятно, пути балто-славян, а крайней западной группой были предки будущих народов Западной Европы. Как бы примитивно ни выглядела эта схема, ее подтверждают факты дальнейшего расселения и исторического развития этих народов.
Если и сегодня вдоль южного побережья Балтийского моря в составе ряда западноевропейских народов сохраняются группы славян, то следует думать, что часть их продвигавшегося к югу массива могла отойти наряду с балтами к западу, обогнув это море. Задержимся здесь на миг и вспомним, что в трудах исследователей уже неоднократно подчеркивался тот факт, что варяги, призванные новгородцами на княжение, были не скандинавами и не германцами, а славянами из прибалтийской ветви. Их земля лежала у реки Неман, которую Ломоносов называет Руса, а летописи — рекой Русс и указывают, что «Словенск язык и Русскый един», а это означает, что варяги из Порусья, т. е. варяго-русы, были родственны новгородским славянам. Нет возможности восстановить пути и последовательность всех подобных древнейших передвижений, но, например, приход предков индоевропейцев к Черному морю засвидетельствован фактом расцвета в IV–III тысячелетиях до н. э. хорошо изученной Трипольской культуры на северо-западном его побережье.
Нам важно посильное выявление древнейших связей дальних предков арьев со столь же отдаленными по времени предками индоевропейских народов и (что для нас представляет особый интерес) предками славян. Точнее же будет их назвать не предками, а генетическими прапредками, как и следует воспринимать все упоминания о них в этой работе там, где речь идет о приполярном периоде их жизни.
Исследователи обнаружили в предгорьях Приполярного Урала и вдоль русла Печоры и ее притоков пещеры, которые служили в течение долгих веков молельными капищами. Раскопки выявили наличие в них инвентаря, указывающего на жертво-приносительные церемонии. В состав таких находок входят костные останки домашних и диких животных, а также наконечники стрел и копий, скребки и ножи, осколки керамических сосудов. Останки домашних животных (коров), ножи и керамику относят к раннему медно-бронзовому веку (конец III — начато II тысячелетия до н. э.) и, предположительно, связывают эти находки с расселившимися здесь предками финно-угорских народов, им же, предположительно, приписывают и многие каменные и костяные орудия охоты и рыболовства. Но при этом четко указывают на возможность унаследования этих вещей от предшествующего периода неолита, но не датируют их, сообщая лишь, что они составляют подавляющую часть находок. В описаниях также говорится, что в самых глубоких слоях почвы пещер обнаруживаются кости животных плейстоценового периода, а значит, пещеры не являются поздними карстовыми образованиями, и такой древний инвентарь мог принадлежать и более ранним их посетителям или жителям. Наличие обнаруженных костей древнейшей дикой лошади тоже, возможно, следует связать с развитием коневодства у арьев в V–IV тысячелетии до н. э. (Описание пещер и их инвентаря см.: Канивец В. И. Канинская пещера. М., 1964.)
