Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом
— Эдвин, граф Мерсии, и Моркар, граф Нортумбрии, поддержали Вильгельма Завоевателя, и даже Стиганд, архиепископ Кентерберийский, нашел это благоразумным, — встрял снова Кот. — И вообще: едят ли кошки мошек или едят ли мошки кошек?
Норманны происходили от викингов, поселившихся в Северной Франции с 911 года, они принесли в Англию свои язык, культуру и классовое устройство: лендлорды и крепостные, которые жили на земле владельцев-хозяев, обрабатывали её и платили оброк. Именно Вильгельм Завоеватель объединил саксонские и другие племена в борьбе с Шотландией и скандинавскими странами, укрепил систему законов и наказывал сопротивлявшихся англосаксов конфискацией их земель, которые он отдавал норманнским баронам, — к 1085 году осталось только двое из крупных землевладельцев-англосаксов. Вильгельм инвентаризовал в Англии все земли и собственность в целях сбора налогов, именно при нём в стране устоялось феодальное общество.
Тут замрем и оглядимся вокруг в этом темном лесу. И дальше национальный характер продолжал коваться в междоусобицах, схватках, войнах, завоеваниях, всё перемешивалось как в тигле, переплавлялось, сливалось и расплескивалось[24], характер приобретал агрессивность, твердость, мужество и выдержку.
Жестока поступь английской истории, ее пути не усыпаны розами, если не считать войну Алой и Белой Роз. В кровавых морях и горах трупов в Англии недостатка не было; нам до англичан далеко, наши великие душегубы и государственники Иван Грозный и Петр Первый лишь малые детишки по сравнению с английскими королями. Правда, Иосиф Виссарионович переплюнул всех, но ведь он дитя Кавказа.
Равнина. Трубы. Входят двое. Лязг
сражения. «Ты кто такой?» — «А сам ты?»
«Я кто такой?» — «Да, ты». — «Мы протестанты».
«А мы католики». — «Ах вот как!» Хряск!
Потом везде валяются останки.
Это из «Двадцати сонетов к Марии Стюарт» Иосифа Бродского. Все просто, без затей и глубоких социально-экономических, политических и геополитических причин. Так, по Гольбаху, начинал войну монарх, если утром страдал констипацией, как до революции интеллигентно называли запор.
Большинство войн велось на территории Британских островов, зато власть долго была в руках неанглийских королей: Плантагенеты были ярко выраженными французами (они стояли у власти с 1154 по 1485 год — от Генриха II до Ричарда III), пришедшие им на смену Тюдоры — валлийцами, Стюарты — шотландцами, подчинивший их Вильгельм III был голландцем, Георг I происходил из Ганновера. Как у нас Рюриковичи и другие русские князья, сливавшиеся и разливавшиеся с татарами, как вся послепетровская эпоха.
Но существовали не только войны и произвол Истории со всем переплетением факторов, но и тенденция к устойчивому развитию гражданского общества.
Собственность — это кража!
Несомненно, важнейшее влияние на английский характер оказали ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ и связанные с ней ПРАВА ЛИЧНОСТИ.
Тут английские и русские пути полностью разошлись по времени.
Об этом хорошо думается во время прогулок у Виндзора, особенно после обеда в ресторанчике на берегу Темзы, прямо у моста, соединяющего Виндзор с Итоном. Ноги сами выносят любого любителя демократии на зелёные поля Раннимеда, где в 1215 году собрались наглые бароны и потребовали от короля Джона (у нас его почтительно называют Иоанном, дабы не приходил на ум Джон Ячменное Зерно) узаконить их права, тогда впервые в английской истории король записал обещание, что «все люди имеют право на справедливость».
Великая Хартия вольностей, или Магна Карта, конечно, давала права лишь элите, но всё звучало многообещающе: «Ни один свободный человек не будет более посажен в тюрьму, лишен имущества, объявлен вне закона или иначе ущемлен… кроме как по законному суждению равных себе либо по закону страны».
Представляю, как бузили на этих лугах одемокраченные бароны, плескали друг в друга апельсиновым соком, таскали за волосы чужих леди и норовили отдубасить короля. Магна Карта их не успокоила, и они продолжали биться с Джоном, пока он не умер от лихорадки. Воистину человек и целая нация не могут простить оказанные им благодеяния и рано или поздно мстят за это…
— Конечно, тебе, большевику, не по душе наши бароны, — заметил Кот. — Но посмотри на прогресс: уже в 1265 году был созван первый английский парламент, реальная сила, способная противостоять королевской власти…
— Но это был эмбрион демократии. Знаменитый Habeas Corpus Act, охранявший личные права граждан, появился в Англии лишь в 1679 году!
— А разве мы не совершили в 1688 году первую в мире буржуазную революцию?! Разве мы окончательно не утвердили неприкосновенность частной собственности, в том числе и на землю, которую разрешалось продавать и покупать. Разве мы не закрепили свободы и другие права личности? — не унимался полемист Кот.
Частная собственность стала основой основ, без которой свобода и демократия могли только витать в воздухе. Как заметил лорд Маколей, «лучше один акр в Миддлсексе, чем княжество в Утопии». «Типичная буржуазность!» — с насмешкой вскричали бы многие русские интеллигенты, потратившие жизнь на беспощадную борьбу с мещанством и филистёрством. И были бы совершенно правы: тут мы с англичанами прошли две разные истории.
«День твой последний приходит, буржуй!»
Великобритания раньше других стран пережила буржуазную революцию, и БУРЖУАЗНОСТЬ не только вылепила НАЦИЮ, но и легла в основу английского национального характера, из этого сочного клубня выросли и прагматизм, и рационализм, и законопослушание, и свободолюбие.
А в России? Кто только не высмеивал базаровых и штольцев, кто только не измывался над ними, «делавшими дело», «всегда довольными собой, своим обедом и женой!». При царе в почете были помещики и дворяне, которые служили Отечеству в армии или в чиновных ведомствах, купцов, предпринимателей, финансистов терпели, но не почитали.
Помните ссылку Ленина на письмо Энгельса Марксу, начертанное 7 октября 1858 года? «Английский пролетариат фактически всё более и более обуржуазивается, так что эта САМАЯ БУРЖУАЗНАЯ ИЗ ВСЕХ НАЦИЙ хочет, по-видимому, довести дело в конце концов до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией». Между прочим, Энгельс попал в самую точку: дальнейшее развитие английского общества шло по этой линии, в результате смягчались противоречия между классами, возросла роль государства, охраняющего интересы большинства, и цементирующей силой стал «средний класс».
В Англии никто никогда не отрицал наличие классов и классовую борьбу, которую, правда, понимали по-разному.
Аристократка Нэнси Митфорд писала: «Главный принцип английской социальной жизни состоит в том, Что каждый (то есть каждый из тех, кто подошел к входной двери) считает, что он — джентльмен. Отсюда вытекает не менее важный принцип: каждый проводит демаркационную линию у своих пяток». Конечно, сейчас эти линии более размыты, но они существуют, и это выражается отнюдь не только в эксклюзивной жизни королевского двора, в закрытых клубах для истеблишмента и частных школах — чаще всего они невидимы, но от этого не менее жестки.
— И чудесно! — сказал Чеширский Кот. — Представляю, какой был бы ужас, если бы я вертелся в одной куче с разными Джимами, Васьками, Барсиками, Пушками и прочей рванью! Помнится, один рыжий кот с отгрызенным хвостом пытался качать мне права по поводу рыбьей кости, которую я лишь потрогал лапой, — разве можно есть такую дрянь вместо «Фрискас»? Чернь физически сильна, но слаба духом, и он уже готов был расцарапать мне морду, если бы не испугался вдруг моей неизменной Улыбки…
Англичанам удалось избежать всеобщего ослепления, когда считают, что кухарка запросто может управлять государством, а «простой человек» может учить великого композитора, как сочинять музыку (при этом композитор, словно попка, постоянно твердит, что всё лучшее он черпает в своём народе).
Англичане давно усвоили, что равные возможности не имеют ничего общего с всеобщим равенством, равные возможности, кстати, тоже не совсем равные, ибо один появляется на свет в семье банкира, а другой — шахтёра, один учится в Итоне, а другой вкалывает с детства. Классы, сословия, гильдии, социальные группы, прослойки (как писал Гете, «Я, кажется, с ума сойду от этих звонких оборотов! Как будто стадо идиотов талдычит хором ерунду!») для англичан непреложный факт, отсюда вытекает важный принцип: «Каждый сверчок должен знать свой шесток».
Джон Бойнтон Пристли убежден, что осознание своей принадлежности к определенной социальной группе является частью английскости, — так он называет национальный характер, и в то же время указывает, что большинство англичан вряд ли назовут группу или класс, к которому принадлежат.
