Валерий Хайрюзов - Почтовый круг
Он развернул нос самолета в сторону просеки и выключил двигатель. «Прилетели — мягко сели. Ночевка обеспечена. Утром придется пилить деревья. Надо было послушаться Сосновского. Сели бы на реку — и никаких забот».
Чупров вылез из самолета. Следом за ним, проваливаясь по пояс в снег, выскочил Сосновский. Было тихо и холодно. Лишь где-то за озером глухо тарахтел трактор. «Везут больную», — догадался Илья. Сжав губы, он посмотрел вверх. Небо над озером мутнело на глазах — надвигались сумерки. «Попробуй-ка сейчас все это объяснить Варе. Мол, не могу взлететь. Так, мол, и так, будем ночевать здесь, а больную придется везти на тракторе. Но в Шаманке нет больницы, там всего-навсего фельдшерский пункт. Ведь ее в город надо. Но почему именно сегодня, именно сейчас произошло такое? — Илья со злостью хлопнул себя по колену. — Зачем поторопился?»
— Пожалуй, не взлетим, командир, — оглядевшись по сторонам, сказал Сосновский. — Лес уж больно высок. Вот если бы дорога пошире была, тогда можно туда взлететь. — Он махнул рукой в сторону просеки. — У меня однажды такой случай уже был во время войны. Летал я тогда в Брянские леса, возил партизанам боеприпасы. Как-то прилетел к ним, гляжу, костры горят, а аэродром, мать ты моя, чуть больше стола! Что делать? Садиться надо. Ждут меня там. Сел. Разгрузили самолет. Обратно раненых вывозить. Ходил я, ходил по поляне, шагами мерил — не взлететь. Но потом нашел выход. — Сосновский вздернул голову, прищурившись, заглянул Илье в лицо: — Веревками самолет к дубам привязали. Я двигатель вывел на форсаж, и по моей команде партизаны веревки обрубили. Меня с той поляны выбросило как из катапульты.
«Уж больно складно получается. Раз — и взлетел!» — недоверчиво подумал Илья и оглянулся на второго пилота. Тот молча смотрел на него. «Ну что, командир, будем делать? — прочитал Илья в его глазах. — Ночевать?» — «Придется, куда денешься, — также глазами ответил ему Илья. — Что, брат, поделаешь, влипли».
Приняв решение ночевать, Чупров для очистки совести пошел на просеку. Ему хотелось посмотреть, много ли придется валить деревьев, чтобы расчистить проход для взлета. Минут через пять он вышел к дороге. В ровном частоколе леса была узкая брешь. По краям две высокие лесины; казалось, они сторожили выход из озера. Между ними Илья насчитал двадцать шагов. «Тютелька в тютельку — по размаху крыльев. Как в бильярде. Но самолет не шар, зацепишься — набьешь полный рот снега. Придется спилить, чтоб уж наверняка».
Из низины выехал трактор и, поровнявшись с Чупровым, остановился. Илья заскочил на гусеницу, заглянул в кабину. На сиденье рядом с трактористом сидела Говорина. Бледная, худая, она не походила на себя. Сжав губы, отрешенно смотрела куда-то вверх. «Вот тебе на! — огорошенно подумал Илья. — Когда же это она успела? Вроде все нормально было».
— Слава богу, вовремя подоспели, — облегченно вздохнул тракторист. — Она сознание потеряла. Горит вся. Мы вас, считай, с самого обеда ждем.
Следом за Ильей к трактору подбежала Варя. Илья подал ей руку, помог подняться на гусеницу.
— Илья, нужно ее в город, — осмотрев больную, сказала Варя. — Срочно, сию минуту. Здесь ничего сделать нельзя.
И тут Илья почувствовал, как по телу пополз холодный пот. До сих пор, пока он не видел Говорину, он еще надеялся, что больной не так уж плохо, что будет еще какой-то выход, но, едва глянув на Варю, понял: выхода нет. Нужно взлететь сегодня, сейчас же. Он машинально, еще не отдавая себе отчета, для чего это ему, будто прицеливаясь, поглядел вдоль дороги на самолет.
— Слушай, парень, у тебя топор есть? — перекрывая трескотню двигателя, крикнул он трактористу.
— Нету. Здесь не топор — пила нужна, — поймав взгляд Ильи, брошенный на деревья, ответил тракторист. — А она в вагончике.
— Сколько туда ехать?
— Минут сорок, — подумав, ответил тракторист.
— Туда сорок, обратно сорок. Много. Стемнеет — вообще не вылетим. Давай к машине, — решившись, крикнул он трактористу.
Говорину внесли в самолет, положили на носилки. Второй пилот захлопнул дверь. По каким-то ему одному известным признакам он понял намерение Чупрова.
Оттолкнувшись от винта и разогнавшись на ровном месте, к темным деревьям понесся снежный вихрь и, разрастаясь, полез на ветки и еще дальше, в холодное вечернее небо. Самолет заскользил вдоль берега, потом круто развернулся и помчался к дороге, туда, где виднелся узкий просвет, где, вытягиваясь во весь свой тридцатиметровый рост, понеслись навстречу сторожившие проход деревья.
Оторвались на середине озера. Самолет плотно лег на морозный воздух и полез вверх. Когда до деревьев осталось метров пятьдесят, Илья накренил, положил самолет на крыло. Совсем рядом перед глазами мелькнули разлапистые ветки, и в следующее мгновение лес проскочил, присел под самолет. Капот уставился в свободное от деревьев вечернее небо. И сразу же пришла обжигающая тело слабость, ощущение, чем-то напоминающее детский всхлип после долгого плача.
Чупров отдал управление второму пилоту и оглянулся в пассажирскую кабину, где на брезентовых носилках лежала Говорина. Возле нее, раскрыв медицинскую сумку, сидела Варя. Она наполняла шприц. Илья боялся уколов. Отвернулся, глянул через фонарь на землю, где, уменьшаясь на глазах, уходило под крыло белое пятно озера.
В наступивших сумерках замерцали слабые огни Шаманки. Илья попытался разыскать домик Говориной, но, кроме яркого пятна в центре поселка, ничего не разглядел. Все проглотила, растворила в себе серая морозная пелена.
— Я ведь ее хорошо знаю, — перекрывая шум мотора, закричал Сосновский и кивнул на Говорину. — Она из Старой Елани. Мы с ее отцом корешами были. Он в сором пятом в Корее погиб. Мать восемь лет назад умерла. Не везет ей… А вообще бабы народ терпеливый. Вез я как-то одну. Ну и в полете у нее начались схватки. И веришь, страшно мне стало. Я ей, мол, потерпи. А она мне: «Боже милосердный, ну сделай так, пусть хоть один мужик побывает в нашей шкуре».
В Чечуйск они прилетели ночью. На стоянке их уже ждала «Скорая помощь», которую летчики вызвали с воздуха.
— Илья, ты мне поможешь? — попросила Варя, заглянув в кабину.
— Да, да, конечно, — быстро ответил Илья. — Мне как раз к Оводневу заехать надо, ждет он меня.
Вдвоем со вторым пилотом они перенесли Говорину в машину. Рядом, забегая то с одной, то с другой стороны, крутился Сосновский.
— Мне это дело знакомо, — говорил он. — Во время войны я раненых повозил. Может, сотню, а может, и больше, кто их считал.
— Ой, куда же вы меня? — очнувшись, заплакала Говорина. — Мне домой надо. Там же у меня ребята не кормлены.
— Ничего, кто-нибудь покормит, — сказал Сосновский. — Не в лесу же они, люди рядом живут. У меня в Шаманке сестра живет, я ей сейчас позвоню. Она с ними побудет. Ты, Наталья, не волнуйся, все будет нормально. А завтра с утра дела свои сделаю и обратно полечу, сам их проведаю.
Не договорив, Сосновский поднял у куртки воротник и пошел к аэровокзалу. Илья молча посмотрел ему вслед. Таким расстроенным он его не видел. В том, что Сосновский сделает так, как пообещал Говориной, он не сомневался.
Говорина заплакала.
— Ну вот, снова за свое, — взяв ее за руку, проговорила Варя. — Все будет нормально. Сейчас мы приедем. А к вашим ребятишкам Илья залетит, узнает, что и как.
— Зайду, обязательно зайду, — подтвердил Чупров.
Говорину занесли в приемный покой. Варя дала Илье халат, и он пошел к Оводневу. «Сказать или нет, что привез Говорину? — подумал Чупров. Решил промолчать. — Узнает сам, а если надо, попросится к ней, отвезут на каталке, тут рядом — лететь не надо».
Оводнев лежал на кровати, читал книгу. Увидев Чупрова, отложил книгу в сторону, лицо расплылось в радостной улыбке. Илья отвел глаза в сторону и неестественно бодрым голосом воскликнул:
— О-о! Пока я летал, дело, видимо, на поправку пошло! Уже читаем!
Лицо Оводнева еще улыбалось, а в глубине глаз мелькнуло что-то темное, звериное, и это странное несовпадение выражения глаз и лица поразило Чупрова.
«Догадался», — понял Илья.
— Значит, вернулся. Ну ладно, — сломав тишину, расслабленно сказал Оводнев. — Выходит, судьба у меня такая.
— Завтра снова лететь. На прииск Удачный, — желая уйти от неприятных расспросов, сказал Илья.
— На прииск, говоришь? — Оводнев повернулся к летчику всем телом. — Там ведь мой отец похоронен.
В прошлом году мы школу там строили, и вот я как-то решил разыскать могилу. Не нашел. Все заросло, сровнялось. Ничего не осталось от человека. Для чего жил, чего хотел! Никому не известно.
Оводнев стиснул зубы, на щеках вспучились желваки.
— Пока живешь — всего хочется, — горестно продолжал он. — Стараешься от других не отстать. А стоило рвать жилы? Мне бы подлечиться, отдохнуть, так нет, все мало было.
