Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 3
Авенариус особенно настаивает на подобном кооперативном возникновении интроекционного понятия сознания. Другие источники, из которых могли бы почерпаться аналогичные идеи, не кажутся ему первичными или достаточными для объяснения интроекции.
Сюда относится, во-первых, различие, находимое и проводимое в личном опыте между мыслями, или воспроизведенными состояниями, и вещами, или первичными впечатлениями. Дуалистические теории могли бы, по-видимому, опираться на показания личного опыта, поскольку мысли, как субъективные копии, противопоставляются внешним вещам. Авенариус отклоняет этот генезис. По его мнению, в пределах индивидуального опыта так называемые «мысли» отличаются, правда, от «вещей», однако они не ощущаются нами во всяком случае как внутреннее, субъективное, бестелесное и духовное бытие. Первоначально мысли о на-стоящем, прошлом и будущем противостоят мне так же, как и воспринимаемые вещи, и вместе с последними образуют единый нераздельный опыт. Характеристику внутреннего духовного бытия они приобретают косвенно, под влиянием интроекции. Научившись вкладывать в другого человека его восприятия и рассматривать их как духовное содержание его внутреннего опыта, я переношу на собственные мысли, усвоенные путем этой практики вложения, дуалистические противопоставления. Следует, впрочем, заметить, что в этом пункте изложение Авенариуса страдает значительной неясностью. Признание данного переживания за «вещь» или «мысль» Авенариус объявляет особой психологической характеристикой его, и, следовательно, самое различие между ними приравнивает к различию не в том, что дано, а в способе и характере данности. С другой стороны, характеры «вещей» и «мыслей» совсем не похожи в некоторых существенных отношениях на прочие характеристики, и различие между мыслями и вещами приближается к различию в материале опыта. Вообще, этот мало разработанный пункт эмпириокритического понятия о мире есть темное и уязвимое место в нем.
Во-вторых, появление в истории новой философии субъективно-идеалистических теорий познания совпадает со временем обоснования и пышного расцвета механической физики. Субъективный идеализм был тем философским выводом, который вытекал, казалось, из теории физиологии органов чувств, опиравшейся на механическую физику. В этом сказалось влияние картезианской физики на гносеологию. Равным образом и новое понятие о мире, идущее против гносеологического и метафизического субъективизма, одним из основателей которого мы должны признать Авенариуса, развивается отчасти попутно с новейшей критикой механической физики. Теория элементов, защищаемая Махом и во многом сближающаяся с эмпириокритическим понятием о мире, есть результат предпринятой этим философом-натуралистом критики метафизического гипостазирования категорий механической физики. Авенариус отвергает, однако, и этот исторический источник интроспекционизма. Субъективно-идеалистическая теория чувственных качеств вещей не была, по мнению Авенариуса основанием интроекции, а была одним из следствий ее. Сначала должно было возникнуть представление о духовном внутреннем бытии, чтобы возможно было использовать учение механической физики в интересах субъективного идеализма и в согласии с ним.
Отъединяя таким образом субъективный идеализм от реальных исторических условий его возникновения, Авенариус сближает идеалистическую метафизику, через посредство интроекции, с воззрениями первобытного анимизма, относящимися к первым ступеням первобытной культуры. В рудиментарных проявлениях первобытного анимизма Авенариус усматривает первое действие интроекции, а философский идеализм считает позднейшим и последним отпрыском его. Эту попытку Авенариуса объяснить возникновение идеализма из первобытного анимизма мы не считаем удавшейся, хотя и признаем культурно-историческое освещение философских систем в их генезисе плодотворным методом, к сожалению, не достаточно разработанным и мало применяемым. Можно с полным правом усомниться в том, чтобы Авенариус действительно проследил и восстановил промежуточные звенья, которые оправдывали бы защищаемую им генеалогию идеализма. Далее, мотивы, которые руководят метафизическим и философским творчеством, слишком сложны, чтобы столь упрощенный генезис его мог давать исчерпывающее объяснение. Наконец, первобытный анимизм принадлежит к воззрениям чисто реалистического типа, и в качеств такового первобытный анимизм не мог бы породить идеалистической концепции мирa.
Итак, понятие сознания, которым оперируют метафизика и гносеология, интроекционно по своему происхождению и составу. Подобно многим современным гносеологам, Авенариус приходит к глубоко скептическому убеждению относительно прочности метафизических и гносеологических сооружений, воздвигаемых на основе традиционного понятия сознания. Необходима фундаментальная перестройка философских понятий о мире. От философских теорий действительности, оперирующих традиционным понятием сознания, Авенариус предлагает обратиться и возвратиться к естественному понятию о мире, которое следует искать в наивном реализме простого человека, не зараженного ни варварской, ни цивилизованной философией, свойственном человеку от природы, составляющем как бы идиосинкразию человека. В наивном реализме есть здоровое зерно. Наивный реализм, будучи старше всех философских систем, служит почвой, на которой они произрастали и которая питает их. В наивном реализме дана, а не выведена реальность: наивный реализм есть естественный резервуар и питомник действительности. Если упустить действительность в ее первоисточнике, то затем нельзя вернуть ее никакими ухищрениями диалектики. Положительная задача эмпириокритической метафизики не есть конструкция, а реконструкция, не создание нового миропонимания, а восстановление естественного взгляда простого человека на мир. Нужно отрешиться от философских теорий действительности и удовольствоваться чистым, непредубежденным описанием того, что мы находим как данное, обретаемое. Нужно выделить принципиально здоровое зерно наивного реализма и перевести конкретное содержание естественного понятия о мире на языке отвлеченной мысли, без каких-либо привнесений, принципиально видоизменяющих, варьирующих естественную точку зрения.
Успешное выполнение этой задачи, которую ставит себе реконструктивная часть эмпириокритической метафизики, сопряжено, несомненно, с большими трудностями. Точка зрения наивного реализма, к которой намерен апеллировать Авенариус, есть воззрение расплывчатое и неустойчивое. Подтверждение этому мы имеем в том самом факте, что именно в лоне наивного реализма возникает интроекция возможная и неизбежная именно благодаря тому, что естественная точка зрения постоянно колеблется между реалистической и идеалистической гипотезой. Неизвестно в точности, что разумеется под наивным реализмом. Другая не меньшая трудность, преграждающая доступ к наивному реализму, сопряжена с необходимостью перевести наглядное содержание его на языке отвлеченной мысли. Нельзя поручиться за то, чтобы в самом процессе перевода не пристали к непосредственному переживанию чистого опыта философские реминисценции. В конце концов, остается не вполне выясненным, в какой мере естественное понятие о мире, восстановляемое Авенариусом, совпадает с воззрением наивного реализма. В эмпириокритическом миропонимании, совершенно так же, как и в наивном реализме, замечается колебание между реализмом и идеализмом, с решительным перевесом, однако же, в сторону первого. Авенариус не мог все-таки отрешиться от некоторых философских категорий, против которых устремлялась критика деструктивной части.
В следующих кратких чертах Авенариус описывает естественное понятие о мире.
Если мы будем брать переживание чистого опыта в том виде, как оно дается нам, и просто описывать его, то мы найдем в каждом переживании чистого опыта так называемое Я и окружающую его среду. Я и среда образуют принципиальную координацию. Оба члена координации одинаково необходимы для опыта. Оба они однородны и по составу, и по способу данности. Центральный член принципиальной координации, так называемое Я, отличается от противочлена, окружающей его среды, лишь большим богатством элементов. В прочих отношениях они одинаковы. Но в границах принципиальной координации каждый элемент опыта можно рассматривать с двух точек зрения: можно брать его в обособленном виде, абсолютно, или же относительно, в отношении его к центральному члену, к так называемому Я. При таком относительном рассмотрении элементы опыта становятся объектами психологии или психологическими объектами.
Чтобы квалифицировать естественное понятие о мире в терминах философской мысли, для этого необходимо более решительно выдвинуть некоторые частности утверждаемой им принципиальной координации так называемого Я и среды.
