Мария Котова - В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец»
92. …между уже не существующим Водопьяным и Лубянским проездом, переименованным в проезд Серова. — В 1939 г. погиб летчик-испытатель, Герой Советского Союза А. К. Серов. В этом же году Лубянский проезд получил его имя — стал проездом Серова.
93. Не говоря уже о главном Почтамте, географическом центре Москвы, откуда отсчитывались версты дорог, идущих в разные стороны от белокаменной, первопрестольной. — Современное здание Главпочтамта построено в 1912 г. (арх. О. Мунц и братья Веснины). До его возведения на этом же месте находился старый почтамт — в основе своей дворец начала XVIII в., сооруженный любимцем Петра А. Д. Меншиковым. Меншиковский дворец был отделен от Мясницкой обширным двором. В середине 1780-х гг. в бывшей меншиковской усадьбе расположился Московский почтамт.
94. …здесь находился Вхутемас, в недавнем прошлом Школа ваяния и зодчества, прославленная именами Серова, Врубеля, Левитана, Коровина. — В 1793 г. В. Баженов построил для генерала Юшкова дом у Мясницких ворот. «Юшков дом» в 1844 г. разместил в своих стенах Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В начале XX в. во дворе здания были выстроены вместительные корпуса. В 1921 г. Училище было преобразовано в Высшие художественно-технические мастерские (ВХУТЕМАС). При ВХУТЕМАСе существовало студенческое общежитие-коммуна.
95. Здесь обитал художник Л. Пастернак. — 4.7.1894 г. Леонид Осипович Пастернак (1862–1945) был назначен преподавателем в Фигурном классе Училища живописи, ваяния и зодчества. С осени этого года Пастернаки жили в квартире при училище на Мясницкой, 21. Это был конец улицы, примыкавшей к Тургеневской площади, рядом располагался приход церкви Фрола и Лавра. Дом выходил на улицу и в Юшков переулок. Раньше он принадлежал Демидовым, в нем располагалась масонская ложа, в середине XIX в. здание перешло в казну и было отдано в аренду Московскому художественному обществу. Подробнее о жизни семьи Пастернаков в этом доме см.: Пастернак А. Л. Воспоминания. М., 2002. С. 25–41.
96. …и рос его сын. — Борис Леонидович Пастернак (1890–1960), выведенный в «АМВ» под кличкой мулат. Ср. в ТЗ изображение Пастернака возле гроба В. Маяковского: «…я увидел как бы все вокруг заслонившее, все облитое сверкающими слезами скуластое темногубое лицо мулата. Я узнал Пастернака. Его руки машинально делали такие движения, как будто он хотел разорвать себе грудь, сломать свою грудную клетку, а может быть, мне только так казалось» (ТЗ. С. 393). В молодости К. приятельствовал с Пастернаком и восхищался его стихами. Ср. в конспекте, который Н. А. Подорольский вел на вечере К. 14.03.1972 г.: «Два года учился читать Пастернака» (ОР РГБ. Ф. 831. Карт. 3. Ед. хр. 64). Однако после опубликования за границей пастернаковского «Доктора Живаго» К. повел себя так, что поэт был вынужден резко порвать с ним отношения. 25.6.1958 г. Борис Леонидович просил К. И. Чуковского в письме: «Если хотите помочь мне, скажите Катаеву, что очки его сбили меня с толку, и я не знал, на чей поклон отвечаю. А потом и пошел любезно разговаривать с ним в ответ на приятные новости, которые он мне сообщил. Но, конечно, что лучше нам совершенно не знаться, таково мое желание. И это без всяких обид для него и без каких бы то ни было гражданских фраз с моей стороны. Просто мы люди совершенно разных миров, ничем не соприкасающихся. И ведь скоро все эти „водоразделы“ возобновятся для меня» (Пастернак Б. Л. Собр. соч.: в 5-ти тт. Т. 5. М., 1992. С. 563). 27.6.1958 г. Пастернак писал П. П. Сувчинскому: «…один из наших подлецов-путешественников <К. — Коммент.> рассказал мне, что познакомился с господином Камю и говорил с ним обо мне. Я не хотел верить этому негодяю и принял это за сказку» (см.: Диалог писателей. Из истории русско-французских культурных связей XX века. 1920–1970. М., 2002. С. 544). И, наконец, 28.6.1958 г. Пастернак сообщал самому Альберу Камю: «Один бесчестный человек, на чье приветствие я случайно ответил, потому что из-за его черных очков не узнал его, сняв их, поразил меня неприятным известием (если можно ему верить), что у него была возможность познакомиться и говорить с Вами; между прочим, и обо мне. Как это мне неприятно! Я бы предпочел стать жертвой откровенной подлости, чем подать повод к тому, чтобы меня считали ее союзником» (Там же. С. 544). Впрочем, еще в 1926 г. Евгения Владимировна Пастернак писала Борису Леонидовичу: «…Ты помнишь, <…> как набрасывалась я на всякого, кто как-то косвенно обесценивал тебя, вроде Катаева у Асеевых» (Существованья ткань сквозная: Б. Пастернак: Переписка с Е. Пастернак. М., 1998. С. 164).
97. …который, вспоминая свою юность, впоследствии написал: «Мне четырнадцать лет <…> О, куда мне бежать от шагов моего божества!» — Из поэмы Б. Пастернака «1905 год» (1925–26).
98. Помню маленькую церквушку Флора и Лавра, ее шатровую колокольню, как бы прижавшуюся к ампирным колоннам полукруглого крыла Вхутемаса. Церковка эта вдруг как бы на моих глазах исчезла, превратилась в дощатый барак бетонного завода Метростроя, вечно покрытый слоем зеленоватой цементной пыли. — Церковь Флора и Лавра в Мясниках была из тех московских храмов XVII столетия, которые во многом определяли облик старой Москвы. День св. Флора и Лавра праздновался 18 августа по старому стилю, и со всей Москвы вели на Мясницкую лошадей, чтобы кропить святой водой. В 1932 г. церковь была закрыта, а в 1934 г. — снесена.
99. …рядом с Вхутемасом, против Почтамта, чайный магазин в китайском стиле, выкрашенный зеленой масляной краской, с фигурами двух китайцев у входа. Он существует и до сих пор, и до сих пор, проходя мимо, вы ощущаете колониальный запах молотого кофе и чая. — «Китайский дом» на Мясницкой улице был выстроен в 1896 г. Р. Клейном и К. Гиппиусом для чаеторговца Сергея Перлова. В 1896 г. в Москву должен был прибыть влиятельный китайский государственный деятель Ли Хунчжан; стремясь принять его у себя, чаеторговец решил превратить свое владение на Мясницкой в некое подобие китайского дворца (Ли Хунчжан, однако, остановился в доме другого московского чаеторговца).
100. …в нетопленной комнате существовал как некое допотопное животное — мамонт! — великий поэт, председатель земного шара, будетлянин. — Велимир Хлебников (наст. имя Виктор Владимирович, 1885–1922), чтобы избежать употребления слова иностранного происхождения — «футуристы», предпочитал называть себя и своих поэтических соратников «русской» калькой с этого слова — «будетляне». Председателем земного шара В. Хлебников провозгласил себя после февральской революции 1917 г. См., например, его ст-ние «Воззвание Председателей земного шара» (апрель 1917). Подробнее о взаимоотношениях К. с Хлебниковым см. в предисловии к настоящему комментарию.
101. …странный гибрид панславизма и Октябрьской революции, писавший гениальные поэмы на малопонятном древнерусском языке, на клочках бумаги, которые без всякого порядка засовывал в наволочку, и если иногда выходил из дома, то нес с собой эту наволочку, набитую стихами, прижимая ее к груди. — Ходовой набор сведений из мемуаров о В. Хлебникове. Ср., например, в некрологе Владимира Маяковского: «Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и клочками, исписанными его мельчайшим почерком. Если случайность не подворачивала к этому времени издание какого-нибудь сборника и если кто-нибудь не вытягивал из вороха печатаемый листок — при поездках рукописями набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял подушку» (Маяковский В. В. В. В. Хлебников // Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: в 13-ти тт. Т. 12. М., 1959. С. 27).
102. Вечно голодный, но не ощущающий голода, окруженный такими же, как он сам, нищими поклонниками, прозелитами — Ср. в мемуарах одной из таких «поклонниц», Р. Я. Райт-Ковалевой, относящихся к предыдущему, «харьковскому» периоду биографии Хлебникова: «Мы уже знали о нем, о манифесте Председателей Земного Шара, уже передавали друг дружке зачитанные до дыр сборники ранних футуристов. Но когда мы увидели самого „Велимира“, неприкаянного, голодного, услышали его бормотанье, взглянули в его первобытные, мудрые и светлые глаза, мы приняли его не как Предземшара, а как старшего друга <…> он жил во флигеле, в очень большой, полутемной комнате, куда входили через разломанную, совсем без ступенек, террасу. Там стоял огромный пружинный матрас без простыней и лежала подушка в полосатом напернике: наволочка служила сейфом для рукописей и, вероятно, была единственной собственностью Хлебникова» (Райт Р. Я. Все лучшие воспоминания // Ученые записки Тартуского университета. Вып. 184. Труды по русской и славянской филологии. Т. IX. Тарту, 1966. С. 266–267).
