Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте
Около 20 мая мы стали постепенно сворачивать к северу, направляясь к Зондскому проливу; с уменьшением широты стало несколько тише и заметно теплее, ход уменьшился, и мы понемногу прибавляли парусов, но волна была еще громадна, и качка не уменьшалась. За кормой целый день гнался кит (с добрую миноноску величиною), пуская фонтаны и питаясь отбросами клипера; это нас развлекало, и мы выбросили ему целую бочку протухшей солонины, за нею он, видимо, нырнул в глубину, и затем уже больше мы его не видели. Около 25 мая мы уже пересекли южный тропик и получили SO (юго-восточный) пассат с правой стороны и пошли под всеми парусами в полверта (галфвинд). Стало тепло, и мы переоделись во все белое. Раскупорили все люки, просушивали жилую палубу и все офицерские каюты; возобновилась опять правильная тропическая жизнь корабля с полным обедом до супа включительно, и из открытого кают-компанейского люка стали доноситься наверх звуки веселых мелодий, разыгрываемых нашим симпатичным Маленьким.
29 мая мы вошли в Зондский пролив, придерживаясь правого берега острова Явы с ярко зеленым тропическим лесом. Обогнув входной маяк «First point» и пройдя несколько миль, мы стали на якорь в маленькой зеленой бухте, чтобы простоять здесь ночь и на утро с рассветом следовать вдоль берега в Батавию, до которой осталось еще пройти около 100 миль. В бухте была мертвая тишина засыпающего тропического дня: был 6-й час вечера, когда жара уже спала, но ночь еще не наступила. Всем нам захотелось на берег — походить по зеленой травке после 30-дневного балансирования по мокрой качающейся палубе. Вся кают-компания высыпала на катер, и мы поехали на берег. На пристани нас встретил голландец — смотритель маяка с двумя слугами-малайцами, вооруженными охотничьими ружьями и пиками, с фонарями в руках ввиду быстро наступавшей темноты, обычной в тропиках.
Голландец приветствовал нас с приходом и пригласил пройти к нему на маяк полакомиться фруктами и холодной водой, о чем мы давно мечтали. До маяка отсюда было 3–4 версты, путь шел тропинкой, проложенной среди густых зарослей тропической растительности. Выстроив нас гуськом, голландец пошел впереди, а малайцы следовали сзади. Нам было объяснено, что здесь часто встречаются дикие звери (пантеры и ядовитые змеи), и потому необходимо быть внимательными. В лесу быстро стемнело, и наш путь освещался фонарями малайцев. По лесу распространялись гудение и трескотня многочисленных насекомых и птиц. На маяке мы с удовольствием насладились фруктами и, отблагодарив любезного хозяина, отправились таким же порядком на пристань.
Ночь была темная, мы шли густым лесом, и на середине дороги вдруг раздался выстрел малайца, идущего сбоку, второй малаец подскочил к нему и пикою колол что-то в густой траве, освещая фонарем. Оказалось, что то была крупная змея и, по словам голландца, очень ядовитая. Мы вернулись на клипер и спали эту ночь крепко без качки и без океанского шума. Наутро прибыл лоцман, и под его проводкою пошли вдоль низкого берега Явы, покрытого тропическим лесом, направляясь в Батавию.
БАТАВИЯОстров Ява лежит всего на 7° южнее экватора, поэтому и климат здесь экваториальный; погода напомнила нам штилевую полосу Атлантического океана: жарко, тихо, парит, низкие облака и по временам зарница. Невдалеке от нашего курса двигались медленно два прозрачных небольших смерча; старший офицер приказал зарядить пушку, но смерчи скоро растаяли и стрелять не понадобилось. На этом пути мы видели на горизонте с левой стороны вулканический остров Кракатоа, впоследствии погибший во время большого землетрясения, бывшего в Тихом океане в 1883 году. Вечером мы вошли на совершенно открытый Батавский рейд и стали на якорь.
Город расположен в тропическом лесу, причем улицы его представляют тенистые аллеи с широкими промежутками между каменными коттеджами, выкрашенными сплошь ярко-белою известью для избежания сильного накаливания тропическим солнцем. Дома — особняки красивой архитектуры; все это принадлежит богатым голландцам-негоциантам. Ява, одна из богатейших голландских колоний, вывозит кофе, фрукты, сахарный тростник, черное и красное дерево. Днем в городе мертвый сон: все ставни закрыты и европейские жители спасаются в полумраке закупоренных домов от тропического солнца.
В 6-м часу вечера, когда жара спадает, весь город оживает и все стремятся на улицу, в городской парк и ботанический сад подышать свежим воздухом; но этот промежуток бывает недолго, скоро наступает темная ночь, воздух насыщается теплою влагою, и сон в такой атмосфере томителен и мало обновляет организм. Лишь под утро, перед восходом солнца, воздух делается свежим и все спят крепко; но теперь уже надо вставать, так как в 6 часов утра в торговом городе начинается жизнь, а в полдень все замрет и закроется ставнями. Климат этот с трудом переносится европейцами: живущие здесь голландские колонисты, в особенности дамы и дети, бледны, вялы и напоминают тепличные растения. Частные дома и отели устраиваются так, чтобы внутри было больше сквозного воздуха: жалюзи вместо окон и дверей, качающиеся веера (спанкеры), вентиляторы и прочее. Воду и все напитки обильно охлаждают льдом, выделываемым искусственно на специальных фабриках. Душами окачиваются по 4 раза в день. Но все это временные трудности, и каждый европеец, нажив здесь капитал, стремится скорее вернуться в Европу.
На стоявшем на рейде клипере с накаленными бортами и душными каютами выносить жару было гораздо труднее, чем на берегу, поэтому мы посменно съехали в город и по 3 дня пожили в роскошных просторных отелях, окачиваясь душами. Для нас это было приятным отдыхом после океанского перехода. За это время мы посетили ботанический сад, музей, объехали загородные малайские деревни, расположенные в пальмовом лесу на высоких сваях. Перед обедом мы ежедневно гуляли в городском тенистом парке вместе со всем европейским населением, затем брали душ и в 7 часов садились обедать. Вечера все жильцы отеля проводят на верандах, располагаясь на бамбуковых лонгчерах с вытянутыми ногами. В 10 часов все ложатся спать, чтобы к восходу солнца на утреннем холодке подышать свежим воздухом, взять утренний душ и позавтракать бананами и кофе. Все ценят этот короткий прохладный час дня и стараются им пользоваться для всякого дела, так как скоро насупит жара, и человек так раскисает, что не способен ни к какому труду.
Пока мы поочередно прохлаждались в отеле, наш старший офицер на рейде под палящим солнцем тянул на клипере такелаж, ослабший в штормовом переходе Индийским океаном. Но к концу работ и ему наконец удалось съехать на берег и освежиться хоть на один денек в прохладном отеле. Командир, не раздевавшийся 30 дней в океане, теперь, пользуясь своим положением, отдыхал на берегу всю неделю и готовился к новому переходу в Японию, который займет не менее 2-х недель. Числа 8-го июня клипер наш был готов следовать дальше, направляясь в Японию. Такелаж был вытянут, паруса заменены новым комплектом, рангоут и борт блестели после окраски. В Нагасаки, куда мы шли, была уже собрана вся эскадра адмирала Лессовского, и нам следует явиться на рейд в щегольском виде.
Утром с рассветом мы снялись с якоря и вышли в море под тремя котлами. В штилевой полосе ветра не было, и мы шли под парами; на 3-й день пересекли экватор, за ним еще двое суток (до 9-го градуса северной широты) были штили. Тут же на параллели южной оконечности (10° сев. шир.) Кохинхины мы получили слабые ветра и, прекратив пары, пошли под парусами. Несли всю парусину, стараясь нагнать побольше ходу. По временам ветер свежел, разгоняя клипер до 9-ти узлов. Жара умерялась тенью от парусов; клипер делал не менее 200 миль в сутки.
Вахтенные начальники теперь поднаторели и умели пользоваться всяким засвежевшим порывом, стараясь прибавить лишний парус или покруче обрасопить рей. Прошли Филиппины, прошли Гон-Конг, Формозу. На 16-й день перед нами открылись южные оконечности Японских островов. Опять развели пары и 24 июня в 11 часов утра прошли обрывистый Папенберг и, обогнув его, вошли на рейд Нагасаки. Был мертвый штиль. Полуденное солнце стояло в зените, и перед нами открылась живописная бухта эллиптической формы длиною в 3 мили. В глубине рейда, на зеркальной поверхности заснувшего моря, дремали вдали под палящим солнцем суда русской эскадры. На фоне зеленых гор серыми пятнами повсюду пестрели японские домики, буддийские храмы с загнутыми крышами и кое-где коттеджи европейского типа.
Войдя на рейд, клипер отсалютовал нации, потом адмиралу и стал на якорь. С адмиральского корабля прибыл лейтенант поздравить с приходом и сообщил командиру, что сейчас после отдыха, т. е. в 2 часа дня прибудет адмирал Лессовский и сделает смотр. На приготовление к смотру адмирал нарочно не дал времени, чтобы судить, какой вид имеет клипер в морском переходе, а не прибранный к смотру. Офицер был в трауре с эполетами, покрытыми крепом, по случаю смерти императрицы Марии Александровны. Со всех сторон клипер окружили японские шлюпки (фунэ) с съестными торговцами, знакомыми всему русскому флоту. Тут были Бенгоро-сан, Сига-сан, Иезаки-сан («черепаха-человек»), Бемомото-сан, Цанитара-сан, хозяйка ресторанов в Иносе, Юматсу-сан и многие другие. Раскланявшись с ними, хорошо их знавший наш старший офицер попросил их удалиться от борта на время ожидаемого смотра и приехать потом.
