А. Степанов - Число и культура
Сходство с архаической установкой наблюдается и по другим критериям. Среди них – определенная "статичность". До Нового времени не было принято исповедовать историзм, принципиально ахронична, как сказано, и арифметика. В свою очередь, наша модель не содержит в качестве явного параметра время. Не покажется ли ложным подобный подход, особенно в случае современного, динамичного общества? – Такой упрек бьет мимо цели, ибо все дело – в выборе ракурса взгляда.
Ныне принято ставить акцент на динамизме, на преходящих аспектах действительности, а ведь инварианты никуда не исчезли. К примеру, динамичен ли стереотип? – Один из них сменяется другим, каждый в процессе функционирования претерпевает известную эволюцию. В этом плане стереотип динамичен. Но является ли он динамичным по существу и строению, будучи взятым на каждом этапе, где сохраняется его идентичность, т.е. когда перед нами один и тот же стереотип? – По определению, нет. Значит, рассматривая стереотипы, которыми полна любая предметная область (политика, наука, искусство), под данным углом, от изменчивости допустимо отвлечься.
Названной чертой обладают не только стереотипы. Под знаком конечности и окончательности пребывает любой научный концепт – в противном случае им просто не удастся воспользоваться. Так, физики составляют для описания динамических случаев уравнения, содержащие определенное количество членов, выражающие исчерпывающий баланс отношений между ними. При этом переменные выступают в качестве заданных, пусть не по величине, а по смыслу. Таковы и гуманитарные объяснения, поскольку окончателен и конечен, "эсхатологичен" сам акт понимания.
Особый разряд – когда изучаются в принципе завершающиеся, так называемые терминальные, процессы. Формирование стереотипов – один из примеров, и, скажем, канонизации схемы трех ветвей государственной власти предшествовала страстная дискуссия просветителей о необходимости разделения полномочий между королем и парламентом (n = 2, М = 3 ). Терминальным, однако, может быть не только интеллектуальный, но и пребывающий под его крышей реальный процессс. К началу 1960-х гг. мировое сообщество разделилось на Запад, Восток и "неприсоединившийся мир" – таким был итог Второй мировой и начала холодной войны, многообразных событий на политической сцене; за каждой из единиц стояли политические и экономические организации. Спустя тридцать лет этот порядок подвергся ревизии, но внутри данных исторических рамок правомочно констатировать устойчивость, или "статичность".
Существуют процессы, завершение которых по существу гарантировано. В главе 2 в роли таковых выступят революции в массовых социумах. До сих пор любая из них рано или поздно приходила к концу, и общество вступало в постреволюционную, относительно стабильную стадию. Что воспрещает занять соответствующую исследовательскую установку, исследуя в первую очередь промежутки между революциями и ведя счет предшествующим революциям как данным, как завершенным? Вскоре увидим, что из этого получится. В еще большей мере терминальность присуща избирательным процессам, ведь каждая из предвыборных гонок неизбежно заканчивается назначенным на определенную дату голосованием и подведением его итогов – это тема третьей главы.
Таким образом, в ряде случаев время как таковое удается вывести за рамки модели, что отнюдь не противоречит свойству динамичности. На том же основана возможность политических прогнозов. Арифметике безразлично, что просчитывать – прошлое, настоящее или будущее. Главное, что настоящие и будущие состояния некогда завершаются и могут быть рассмотрены "sub specie aeternitatis". Неважно, если эта "вечность", завершенность в настоящий момент отсутствует, во внимание принимается не столько фактическая, сколько логическая завершенность.
Последняя находит свое выражение в специфическом качестве исследуемого объекта – будь то культурный концепт, социальная или политическая структура, – а именно в его внутренней обязательности. Ее наличие или отсутствие в реальной системе обычно ощущается интуитивно. Так, сразу воспринимаются в качестве "обязательных" представления о "Третьем Риме", трехмерном физическом пространстве, наборе грамматических лиц или периодизации Древность – Средневековье – Новое время (см. раздел 1.3). Другим случаям, напротив, даже если есть возможность считать, недостает адекватного обязующего духа – вспомним, например, о совокупности падежей существительных. Последняя исторически изменчива, конвенциональна, изменяется от языка к языку: в современном русском 6 падежей, немецком – 4, английском – 2, венгерском – 36, абхазском – в районе шестидесяти. Такие системы не удовлетворяют какому-нибудь из ранее сформулированных требований, в частности сквозной логической связности, простоте (см. раздел 1.2), и оттого не поддаются расчету, по крайней мере посредством использованной модели. Аналогично, лишено перспектив пытаться подменить автономную, внутреннюю логическую обязательность какой-либо разновидностью внешней: будь то авторитет и традиция (7 металлов, 7 планет) или область эмпирики (планет на самом деле 9 или, согласно последней гипотезе астрономов, 10). Подобные источники обязательности выводят подчиненные им представления из сферы имманентной элементарно-математической необходимости и, если не подкрепляются-таки изнутри, то не служат достаточной базой для проведения вычислений. Впрочем, встречаются прецеденты, когда происхождение определенных образов и концептов первоначально восходит именно к внешним источникам, скажем к голой догадке, подражанию и заимствованию, но впоследствии в них все же обнаруживается строгая логика. Так, четверки – 3 + 1 – главных героев романов Дюма ("Три мушкетера"), Достоевского ("Братья Карамазовы"), Ильфа и Петрова ("Золотой теленок") имели множество древних прообразов – см. весна-лето-осень-зима, восток-юг-запад-север и др., – запечатлевали новейшие стереотипы эпохи: релятивистское пространство-время, структура блоков двух мировых войн, Крымская война или (см. главу 2) продукт революций 1848 г. в Европе. Широкий ассоциативный контекст не препятствует здесь наличию точного логического стержня, а факт его безотчетности вполне отвечает статусу бессознательного.
Применительно к антиципативной возможности долженствование в социальных и культурных системах нередко связано с так называемыми "самосбывающимися прогнозами". Таковые встречаются в экономике, пребывающей на границе материального и психологического миров, и, скажем, на курс национальной валюты влияют не только состояние производства и сбыта, объем денежной массы и т.п. объективные факторы, но и общественные ожидания (падения или роста). В еще большей мере психологические моменты сказываются на политических и культурных процессах, зачастую оказываясь основными. Упомянутое долженствование и привносит в коллективные настроения обязующую силу, когда оказывается, что создаваемая обществом реальность не в состоянии отступить от диктуемых форм: ожидания и их результат тавтологически совпадают.
Надеюсь, после множества приведенных примеров читатель научился ориентироваться в пространстве реальных семантических систем и отделять зерна от плевел. Долженствование архаической рациональности еще не отличалось тем духом безличной (и "бездушной") абстрактной необходимости, который она стяжала впоследствии. Уже в такой простой операции как счет латентно пребывает определенная доля условности, поскольку суммированию подлежат хотя и разные, но логически однородные предметы, и меру различий и сходства приходится определять "на глазок". В связи с чем уместно вспомнить об одном из высказываний Хейзинги: на дне всякого серьезного суждения присутствует осадок проблематичности, "любое высказывание решающего суждения признается собственным сознанием как неокончательное. В том пункте, где суждение колеблется, умирает понятие абсолютной серьезности" [361, c. 239] и, следовательно, вступает стихия игры. В нашем случае вариативное, игровое начало особенно заметно, поскольку речь идет о комбинаторных, перестановочных операциях. Сочетание долженствования и игры придает числовой организации известный "гуманитарный" оттенок (ср., скажем, различие между научной необходимостью и судьбой). Ее, числовой организации, работа на гуманитарном материале (культура, общество) лишь подчеркивает данное обстоятельство, ощутимое и интуитивно: читатель, вероятно, почувствовал, что, например, количество ведущих персонажей в романе или региональных ансамблей в Европе – по своей модальности не совсем то, что число нуклонов в атомном ядре или планет в Солнечной системе. Архаическая рациональность инсталлирована в новое бессознательное, и математические представления используются отчасти "метафорически", ср. [222, c. 19].
