В. Зырянов - Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени
Москва победила Петра
Перенос столицы в Петербург, с одной стороны, заставил первого императора признаться в собственном поражении; Москва оказалась сильнее и консервативнее. Хотя на рубеже 1720–1730-х годов двор и переезжал в Москву, императорский период истории России прошел на берегах Невы. Москва в XVIII–XIX веках была лишена сильных потрясений. «Она и поныне в надлежащий порядок не пришла и от того беспорядочного и тесного деревянного строения, от частых пожаров в большее разорение живущих вводит», – писали о бывшей столице в 1763 году.
Сложными испытаниями можно признать лишь пожар 1737 года, «великую чуму», неудавшуюся перестройку Кремля Екатериной II, нашествие Наполеона и всеиспепеляющий огонь 1812 года. «Она тогда представляла из себя скорее совокупность нескольких посадов, чем один город, потому что различные части города отделялись друг от друга не только садами или парками, но обширными полями, частью вспаханными, частью лежавшими впусте. Отправляясь с визитами, часто приходилось ехать больше часа для того, чтобы добраться до другой части города. Повсюду, наряду с безобразными лачугами, видны были роскошные дворцы», – вспоминал Москву конца XVIII века Адам Чарторыйский, сподвижник Александра I.
Даже после пожара 1812 года характер Москвы, лишенной столичного звания, изменился не так сильно. «Все прекрасные достопримечательные места в Москве разбросаны, а потому она не может при первом на нее взгляде производить сильного впечатления даже на такого человека, который не видывал города лучше Пензы. Иногда идешь большою известною улицею и забываешь, что она московская, а думаешь, что находишься в каком-нибудь уездном городе. Часто в этих улицах встречаешь превосходные по красоте и огромности строения, а между ними такие, какие и в самом Чембаре почитались бы плохими и которые своею гнусностию умножают красоту здания, возле которого стоят», – свидетельствовал молодой Белинский в 1829 году.
Москва тучнела, прирастала домами, исправляла кривые переулки, собирала зевак на пожары, исподтишка продолжала возводить деревянные дома и не соблюдать красную линию фасадов, множила больницы и приюты. «В Москве мертвая тишина; люди систематически ничего не делают, а только живут и отдыхают перед трудом… Удаленная от политического движения, питаясь старыми новостями, не имея ключа к действиям правительства, ни инстинкта отгадывать их, Москва резонерствует, многим недовольна, обо многом отзывается вольно…» – резюмировал Герцен. Москву будили только редкие туристы, приезд Александра фон Гумбольдта и коронация очередного императора.
II
Здравствуй, новая столица
Разбушевавшуюся бездну
Я б властно обуздать хотел.
Я трате силы бесполезной
Сумел бы положить предел.
… … … … … … … … … …
И я решил: построив гать,
Валы насыпав и плотины,
Любой ценою у пучины
Кусок земли отвоевать.
Новый Константинополь
В конце своей жизни один из самых прославленных историков екатерининской эпохи, курский купец Иван Иванович Голиков, автор грандиозной многотомной эпопеи «Деяния Петра Великого», решил написать труд, который был озаглавлен «Сравнение свойств и дел Константина Великого, первого из римских христианских императоров, с свойствами и делами Петра Великого, первого всероссийского императора, и происшествий, в царствование обоих сих монархов случившихся». Пётр представлялся Голикову как продолжатель дела первого христианского императора, причем еще более мудрый и успешный в своих решениях и поступках, чем сам Константин. При всей смелости подобных выводов необходимо признать, что для русских авторов XVIII века подобные рассуждения Голикова не представлялись чем-то d’extraordinaire: не случайно «Медный всадник» Фальконе представляет собой конную статую Петра I в образе Константина Великого.
Преемство Петра от первого христианского императора не прошло мимо и современников царя-реформатора: во время торжеств по случаю Ништадтского мира Сенат первоначально предлагал государю принять титул Императора Востока; сам акт принятия императорского титула превращал русского царя в наследника Константина Великого, а Русское царство – во вселенскую империю христиан, во Всероссийскую Империю. Желание сделать Россию «Третьим Римом» само по себе не являлось новинкой, об этом неоднократно говорилось в Москве еще с начала XVI века, но только Пётр решился воплотить эту идею в жизнь. Он был вполне последователен на этом пути.
Прежде всего следовало окончательно объединить в монарших руках всю полноту светской и духовной власти, чтобы реализовать византийский догмат о «симфонии». Симфония – это взаимодополняющее единство власти светской и духовной. Это две власти, данные Богом, служащие единой цели. Они «нераздельны и неслиянны». Именно такой, по мысли византийских кесарей, должна быть последняя христианская империя, которая объединит вокруг себя весь мир, обратившийся к истинной вере. Во имя этой нераздельности Пётр упразднил патриаршество, сам возглавив православную церковь.
Созидая первую империю христиан, Константин Великий со своими наследниками закрепили сословия, создав четкую бюрократическую систему, отраженную в «Notitia Dignitatum» – своеобразной табели о рангах. По тому же пути следовал и Пётр: указом о единонаследии 1714 г. он окончательно закрепощает крестьянство, создает четкие сословные границы, а в 1722 году вводит «Табель о рангах», отразившую бюрократическую систему новой державы.
Еще одним шагом Константина стал перенос столицы на окраину Римской империи. «Вечный город», бывший центром языческого государства, воплощением прежних (всё еще отчасти республиканских) нравов, обычаев и традиций, не мог стать центром самодержавной христианской империи. Константин понимал, что культурная оппозиция римского нобилитета и плебса новым порядкам может свести на нет все его начинания. Поэтому создание нового центра, в котором вся жизнь будет подчинена императорскому замыслу, представлялось насущной необходимостью.
На месте небольшого греческого городка Византий, расположенного на берегу пролива Босфор, Константин основал новый город – Константинополь («город Константина»), который должен был стать центром христианской империи. Сюда, согласно императорскому указу, свозили известных архитекторов, живописцев и скульпторов, лучших каменщиков, штукатуров и плотников. Желая ускорить строительство столицы, император обязал всех владельцев недвижимости в причерноморских городах обзавестись хотя бы одним домом в новой столице, иначе они теряли право завещать свое имущество наследникам. Константин разными способами поощрял переселение в новый город жителей, предоставляя одним особые условия и льготы, насильно переводя туда других.
Пётр обрел свой Константинополь отнюдь не сразу. По крайней мере в тот момент, когда 16 (27) мая 1703 года были вбиты первые сваи в топкие берега острова Янисари, никто и подумать не мог, что новая крепость, призванная защищать устье реки Невы, станет столицей новой империи. Потребовалось около десяти лет, чтобы Пётр, всё больше влюбляясь в свое детище, осознал справедливость решения своего древнеримского предшественника и повелел перенести сюда двор и правительственные учреждения.
Наперекор природе, обстоятельствам и здравому смыслу
В январе 1890 года А. П. Чехов писал своему московскому знакомому: «В Питере погода аспидская. Ездят на санях, но снега нет. Не погода, а какой-то онанизм». Сергей Довлатов отмечал, что петербургская литературная традиция есть сплошное описание дурной погоды. Петербургский климат до сих пор остается одним из главных предметов насмешек и сетований в городском фольклоре. Если сегодня он является лишь досадной неприятностью, то в начале XVIII века местные природные условия были настоящим бедствием для первых горожан. Не будет преувеличением сказать, что вся история петровского «парадиза» – это прежде всего история борьбы его жителей против негостеприимной стихии. Первые петербуржцы повторяли друг другу слова, сказанные о новой столице придворным шутом Балакиревым царю:
С одной стороны – море, с другой горе,
С третьей мох, с четвертой ох!
Территория Санктпитербурха (как до 1720 года на голландский манер официально именовали город) преимущественно располагалась на заболоченной низине. В 1703 году около 1/5 части всей территории современного Петербурга было занято болотами. В различных письменных источниках XVII – начала XVIII столетия упоминаются такие названия болот и урочищ, как Чертовое, Моховое, Сухое, Мокрое. Реку Ждановку, отделяющую Петровский остров от Петроградского, называли «протокой болотной», а всю окрестную местность – Мокрушами. Глубокие топи находились в районе Михайловского сада и Михайловского замка, вблизи нынешнего Гостиного двора, а также на месте Технологического института. Фонтанка, которую тогда называли Ериком, вплоть до елизаветинского времени представляла собой болотную речку, которая образовывала в своем течении острова и заводи.
