Всеволод Багно - На рубеже двух столетий
Весь этот мистический рассказ нельзя понять, если не принять во внимание его текстуальную связь с «Речью» Пико. Аполлон Иванова — это «истинный Аполлон» Пико, Аполлон орфического мифа, которому в «Речи» приписана миссия мистериального проводника души на последнем этапе ее восхождения к Богу: «…когда мы поднимемся на самую высокую вершину, то <…> созерцая первородную красоту, мы станем пророками Феба <…> и тогда — вознесенные невыразимой любовью (в оригинале — caritas. — В.П.), как огнем, вышедшие за собственные пределы, как пылающие серафимы, преисполненные божеством, — мы станем не самими собой, но Тем, кто нас создал». Описанное Ивановым вхождение «поклонника» в храм Аполлона повторяет описание у Пико процесса поступления души мистика под власть Аполлона. Согласно «Речи», этот процесс начинается с принятия душой «трех дельфийских правил»: «ничего слишком» (у Иванова не упомянуто), «познай самого себя» и «ЕI» (ты еси). Характерно, что Иванов почти точно цитирует предлагаемое Пико объяснение последнего из этих правил как обращенного к Аполлону «теологического приветствия»: «„Ты еси“ — чье слово? <…> От пришельца ль Богу сей привет?» Только после того как эти правила «овладеют душой», утверждает Пико, а вслед за ним и Иванов, мистик может «войти в святейший и августейший храм истинного, а не выдуманного Аполлона»[1313].
Интерес Иванова к Пико делла Мирандола возник на фоне фундаментальной для его творчества обращенности к самому широкому кругу традиций мистического гносиса. Среди последних первостепенную значимость для Иванова имела, как убедительно показала Л. Силард, ренессансная мистическая традиция (помимо Пико, связанные с ним М. Фичино, Агриппа Неттесгеймский, Д. Бруно и др.), а также рефлексы этой традиции у розенкрейцеров, у Шеллинга, у Е. П. Блаватской и других современных Иванову эзотерических писателей[1314].
Как адепт мистицизма и — в середине 1900-х годов — практикующий оккультист, Иванов непосредственно принадлежал контексту гностической субкультуры своего времени. После эпохи романтизма эта субкультура бесповоротно скатилась с вершин элитарной культуры, оказалась «выволоченной на улицу» и стала уделом общедоступной, этически и эстетически сомнительной и эзотерической лишь по названию словесности. В романе Пастернака «Доктор Живаго» один из рупоров автора, Николай Николаевич Веденяпин, так, не без намека на Иванова, говорит об этом в своем дневнике:
Весь день вне себя от этой дуры Шлезингер. Приходит утром, засиживается до обеда и битых два часа томит чтением этой галиматьи. Стихотворный текст символиста А. для космогонической симфонии композитора Б. С духами планет, голосами четырех стихий и прочая и прочая. <…> Я понял, отчего это всегда так убийственно фальшиво даже в Фаусте. <…> Таких запросов нет у современного человека. Когда его одолевают загадки вселенной, он углубляется в физику, а не в гекзаметры Гезиода. <…>…этот жанр целиком противоречит духу нынешнего искусства, его существу, его побудительным мотивам.[1315]
Приняв гностическую эстафету из рук Блаватсткой и Минцловой, Иванов вместе с тем облекал свой мистицизм в такие формы, которые позволяли ему представать перед современниками воплощением высокой, элитарной и древней мистической традиции, не запятнанным связью со слегка вульгарным и почти массовым оккультизмом своего времени. Мистическая тематика его литературных произведений была окружена характерным для его эстетики патетическим, таинственным и архаистическим ореолом и порождала весьма специфический магический образ автора — ту культурную маску, в которой Иванов — «весь — излученье тайных сил», по точному слову Блока[1316], — выступал перед своими современниками.
Лишь один из «ликов» сложной и многосоставной культурной маски Иванова имеет прямое отношение к обсуждаемой здесь теме. Его вскользь и мимолетно зафиксировал Лев Шестов, который назвал Иванова в своей известной статье о нем Вячеславом Великолепным — Venceslavo Magnifico, тем самым сравнив его с великими деятелями Ренессанса[1317]. Сравнение, как известно, понравилось Иванову, и не случайно. Иванов видел себя и предъявлял своим современникам образ себя как русского повторения идеальной фигуры итальянского ренессансного мистика и гуманиста. Более того, как можно, без особого риска ошибиться, преположить, экстенсивное обращение Иванова в поэме «Человек» к «Речи о достоинстве человека» было не в последнюю очередь обусловлено его стремлением к самостилизации, ориентированной на фигуру Пико делла Мирандола. Так, процитировав текст Пико, Иванов попытался процитировать также и его личность.
Владимир Паперный (Хайфа)Хлебников и неосуществленный журнал «Интернационал искусства» (1919)
Новые материалы
Это была вторая или, условно говоря, третья попытка сотрудничества Хлебникова с советской властью — после его пятимесячной службы в астраханской армейской газете «Красный воин» (сентябрь 1918 — январь 1919) и недолгого пребывания в Политотделе XI Армии (январь — февраль 1919). В Политотделе он возглавил литературную комиссию и пытался найти общий язык с новой властью. Но, как справедливо заметил мемуарист, невозможно было впрячь «в одни оглобли коня и трепетную лань», и за одну его заметку редактор «Красного воина» Сергей Буданцев чуть было не попал под суд[1318].
Хлебников приехал в Москву из окруженной фронтами Астрахани в 10-х числах марта 1919 года, по другим данным — 21 марта (о разночтениях в датах речь пойдет далее).
В «Красном воине» Хлебников выступал как поэт и публицист — он печатал в газете не только стихи, но также статьи, очерки, репортажи о местных событиях культурной и общественной жизни в Астрахани, воспоминания и «научную смесь»[1319]. Поэт рвался в Москву в связи с важным для него проектом — он надеялся издать в столице свое собрание произведений, подводящее итоги 10-летию его литературной деятельности. По инициативе Маяковского в феврале 1919 года между Госиздатом и издательством футуристов ИМО («Искусство молодых») был подписан договор на издание ряда футуристических книг, в том числе и сборника «Все сочиненное В. Хлебниковым» с предисловием Якобсона (это издание было задумано еще в октябре 1918 года)[1320].
Сразу же по приезде в Москву в марте этого года Хлебников включился в работу Международного бюро ИЗО Наркомпроса и принял участие в подготовке к изданию международного журнала «Интернационал искусства», который был посвящен теоретическим проблемам и в котором участвовали его друзья и единомышленники. Это был глобальный проект, который, однако, не удалось реализовать.
К истории несостоявшегося журнала «Интернационал искусства» обращались исследователи — Н. И. Харджиев, Р. М. Янгиров, А. В. Лавров и А. В. Крусанов[1321]. В заметке Н. И. Харджиева основным действующим лицом был К. С. Малевич, в статье Р. М. Янгирова — В. В. Кандинский, а статья А. В. Лаврова посвящена мэтру символистов Вяч. Иванову. А. В. Крусанов в своем капитальном труде «Русский авангард» дал краткий обзор деятельности Международного бюро и рассказал о подготовке и судьбе журнала «Интернационал искусства», который был почти полностью собран.
Однако не все в этой истории журнала было до конца прояснено. Крайне мало известно об участии в подготовке журнала других сотрудников ИЗО Наркомпроса — О. Брика и Р. Якобсона. Неизвестно также, кто именно пригласил участвовать в международном журнале Хлебникова, который в то время находился в Астрахани. По утверждению Н. И. Харджиева, это был Татлин, который предложил Хлебникову написать статью «Художники мира!» для журнала[1322], но это могло произойти уже только в Москве.
О подготовке к изданию этого журнала свидетельствует отдельная заметка «Международное бюро» из общего отчета о деятельности Отдела ИЗО Наркомпроса, написанном в апреле 1919 года Д. П. Штеренбергом:
При Коллегии Отдела Изобразительных Искусств организовано международное бюро по агитации и пропаганде художественных и коммунистических идей на Западе.
Бюро, существующее с 1 января 1919 года, выработало:
1) Положение бюро.
2) Программу предположенного к изданию журнала бюро Интернационал Искусства, который должен лечь в основу Международной Конференции по делам искусства в международном масштабе.
3-го января 1919 г. послано воззвание и материалы к германским художникам с призывом к международному профессиональному объединению. Уже получился ответ с заявлением о полном сочувствии и готовности идти навстречу всем нашим начинаниям в области искусства.
