Александр Лавров - От Кибирова до Пушкина
Существенной чертой этого литературно-общественного сборника, как и всех подобных последующих русских общественно-политических литературных альманахов, стало вынужденное уже самими жанровыми рамками, а зачастую и социально-политическими обстоятельствами темперирование критической линии в печатаемых материалах. Авторы альманаха не могли открыто выступить с конкретными обличениями жестокости, распущенности и некомпетентности русских правящих кругов. Однако и те детали, о которых здесь и там шла речь (например, гневный протест М. О. Гершензона против продолжавшегося и усугублявшегося правового и физического угнетения и унижения евреев в Российской империи), вкупе с общим тоном призыва к освобождению отдельных людей и целых народов, к борьбе за всеобщее примирение и понимание, не могли не выделить «Невский альманах» как издание по-настоящему значительное в духовном и общественном отношении.
Общий тон материалов, помещенных в «Невском альманахе», хорошо выражает заглавие заметки А. Ф. Кони «Mortuos plango» («О мертвых плачу»). Скорбь по многочисленным жертвам войны, по убитым, лишенным крова и согнанным со своих земель, скорбь по поводу всех, потерявших своих родных и близких, скорбь по поводу разрушения старых городов, уничтожения памятников, истребления природы и потери старого жизненного уклада — вот чувства, которые пристали человеку в этот исторический час, по мнению самых разных авторов сборника: Ф. Батюшкова, К. Баранцевича, А. Калмыковой, В. Кузьмина-Караваева, И. Озерова, М. Ковалевского. Некоторые авторы — М. Неведомский, В. Кранихфельд — хотят увидеть сквозь чад и дым сражений будущее восстановление человечества и человечности. Л. Пантелеев, А. Пругавин, А. Ремизов указывают именно на Россию как на чаемый источник и оплот духовного возрождения.
В «Невском альманахе» дает себя явственно почувствовать атмосфера тоски, ностальгии по прежней жизни, по прежнему времени. Эта атмосфера, особенно ощутимая при обращении к мотивам «памяти», «воспоминания», обретает в некоторых произведениях, напечатанных в «Невском альманахе», особую эстетическую значимость. Она придает ощущение красоты переживаниям, возникающим в душе, стремящейся сохранить образы прошлого и ушедшего. Так, в юношеских стихотворениях Блока («Juvenalia»), помещенных в этом альманахе, атмосфера ностальгии замечательно пластична; в нем веют цветовые воспоминания «золотого» и «синего», двух эмблематических цветов, часто ассоциирующихся с православными храмами:
Они говорили о ранней весне,
О белых, синих снегах.
А там — горела звезда в вышине,
Горели две жизни в мечтах.
И смутно помня прошедший день,
Приветствуя сонную мглу,
Он чуял храм, и холод ступень,
И его золотую иглу.
Но сказкой веяла синяя даль,
За сказкой — утренний свет.
И брезжит утро, и тихо печаль
Обнимала последний ответ.
<…>
Сходные пластические мотивы мы находим в стихотворении К. Бальмонта «К луне», напечатанном сразу же за этим стихотворением Блока:
Ты — в живом заостреньи ладья,
Ты — развязанный пояс из снега,
Ты — чертог золотого ковчега,
Ты — в волнах Океана змея.
Ты — изломанный с края шатер,
Ты — кусок опрокинутой кровли,
Ты — намек на минувшие ловли,
Ты — пробег через полный простор.
Мотивы стремления к высшему, ностальгии по прошлому, прекрасные, вечные образы культуры и природы, столь присущие русскому символизму, войдя в контекст исторических катаклизмов Первой мировой войны, трансформируются в определенном направлении. Очень скоро, с приближением последующих, еще более страшных исторических крушений, эти мотивы в альманахах станут характеризовать любые литературные обращения к вечной духовной традиции.
В «Невском альманахе» мотив истребления культуры и необходимости ее спасения перед лицом многообразного варварства приобретает как чисто публицистические формы (протест Марии Веселовской против разрушения памятников культуры в Бельгии), так и форму живописного воспоминания о довоенном бытии культуры. В альманахе напечатаны репродукции картин и графических работ, в которых запечатлены образы Англии (А. Ф. Гауш, «Английский пейзаж»), Франции (В. И. Зарубин, «Нормандия. Картре»), Чехии (Г. К. Лукомский, «Прага») и, конечно, России, особенно старой, патриархальной, православной (Б. М. Кустодиев, «Крестный ход»).
Если «Невский альманах» стоит в ряду литературно-общественных альманахов, то сборник «Вечер „Триремы“. Лазарету деятелей искусств» (Петроград, 1916) — типичный образчик стихотворных сборников-альманахов, выходивших и до мировой войны, которые станут массовым явлением позднее, в годы революции, Гражданской войны и нэпа. Внешний повод, а иногда и просто издательская возможность, объединение вместе какой-то случайной или неслучайной группы поэтов — вот и альманах, иногда усиленно резонирующий в такт внешним событиям, иногда, как келья, отгороженный от них плотной стеной. «Вечер „Триремы“» включает стихотворения некоторых участников «Цеха поэтов» (Г. Адамович, Г. Иванов), а также позднейших имажинистов (Р. Ивнев). Другие участники этого сборника (Д. Крючков, Грааль Арельский) так или иначе примыкали или были близки к эгофутуристам. Наконец, участвовали в «Вечере „Триремы“» поэты, близкие Н. С. Гумилеву: царскоселы Д. Коковцев, Борис Евгеньев (Рапгоф), Мария Левберг, которой Гумилев посвятил одно стихотворение. Такая форма объединения поэтов, близких по направлению или участию в литературной жизни, станет весьма распространенной в последующие годы, вплоть до времени самого тяжелого сталинского гнета (ср., например, сборники наподобие «Поэтов-фронтовиков»).
Одним их наиболее своеобразных альманахов конца Серебряного века стал «Гюлистан», напечатанный в Москве в издательстве «Гюлистан» в 1916 году. Вышли два номера этого альманаха, наиболее показательной чертой которого явилось объединение под одной крышей участников, обретших, по-видимому, новую уверенность в правоте символизма. Подчеркнем, что это не объединение вместе символистов и футуристов или символистов и постсимволистов, а именно продолжение заветов символизма. Оба номера «Гюлистана» начинаются с программных стихов Вячеслава Иванова. Среди них такие замечательные тексты, как «Афродита всенародная» и «Афродита небесная» и «В альбом М. И. Балтрушайтис» («Колонны белые за лугом… На крыльце / Поэтова жена в ванэйковском чепце»). За ними в первом томе следуют два стихотворения Валерия Брюсова. После классически величественных и светлых стихов Вяч. Иванова стихи Брюсова поражают своей мрачной пророческой силой («Пророчество о гибели азов. Из скандинавской саги»). Они буквально предсказывают то, что очень скоро произойдет в России: «Я пою про ужас, я пою про горе, / Я пою, что будет в роковые годы». Параллельно этому во втором томе «Гюлистана» после стихов Вячеслава Иванова следует стихотворный цикл К. Бальмонта, посвященный теме гибели и воскресения: «Я чувствую, как стонет небосклон, / В бесчисленных возвратах повторений».
Среди стихотворной части «Гюлистана» следует особо выделить «Киргизские песни» Андрея Глобы в первом томе альманаха, своим замечательным сочетанием мифологической образности и символистического лиризма напоминающее Федора Сологуба («Над Улу-тау взошла звезда Уркур, — / тебя я вспомнил с тоской. / Я повернулся спиной к звезде Уркур, — / Тебя забыл я — и вновь с тоской»), бездонные в своей трагической и загадочной простоте стихи Тихона Чурилина в первом и втором томе («Стрелец серебряный стрельнул стрелой из лука — / Сентябрь серебряный летит в лазури к нам», ср. также «На грязь, горячую от топота коней, / Упала легкая одежда брата-Снега»), а из остального — стихотворные драматические сцены того же Андрея Глобы. В целом «Гюлистан» — это прекрасный образец поэтического альманаха, свободного от оков злободневности, содержащего в себе вехи будущего восприятия поэзии.
Так же как и собственно лирическая поэзия, изобразительное и другие искусства, поэтика литературного альманаха начала XX века не может быть ограничена некоей внешней датой, как бы значительна она ни была. Мы говорим о русской революции 1917 года. Какие-то тенденции, начавшиеся еще до самой революции, обрели полноту, развиваясь по большой инерции предыдущего движения, лишь через некоторое, иногда значительное, время после революции. Сюда относятся и литературно-общественные альманахи, и альманахи собственно поэтические. То, что мы сказали по поводу развития тенденций прошлого, относится, mutatis mutandis, и к появлению новых тенденций. В сущности, все, что у нас будет сказано об альманахах периода революции, Гражданской войны и нэпа, входит в тему «альманахи Серебряного века», существующего до того момента, пока не были полностью стерты все признаки Серебряного века.
