Павел Гуревич - Куда идешь, человек?
Обзор книги Павел Гуревич - Куда идешь, человек?
Знак вопроса 1991 № 7
Павел Семенович Гуревич
Куда идешь, человек?
К читателю
Первое человеческое слово Джума Джумаев сказал в десять лет. Но родным его языком на долгие десятилетия остался волчий. Мальчика нашли в песках под Тащаузом в Туркмении в 1957 г. Он жил в стае волков. Как это случилось — никто не знает. Очевидцев разыскать не удалось. О том, что произошло, можно судить только со слов самого Джумы.
Пять лет мальчик провел среди волков. Остальные годы — среди людей, но в психиатрической лечебнице. Феномен Маугли — блестящий вымысел Киплинга. Животный инстинкт безошибочен. Волчица не станет вскармливать человеческое чадо. Но и само дитя, выпавшее из людского лона, не обретет ничего человеческого. Оно так и останется животным.
Журналист спрашивает Джуму, нашел ли он среди людей такую же нежность и ласку, как среди волков? В глазах современного Маугли проступает боль. «Нет», — отвечает он. И рассказывает о маме-волчице и папе-волке. Неужели животное способно преодолеть инстинкт? Разве волки не различают свое и чужое? Или они тоже живут по законам человечности? Возможно, рассказ Айтматова о судьбе мудрой волчицы Акбары — провидческая попытка понять мир чувств, освобожденных от жесткого всевластия инстинкта…
Человек — природное создание. Никому не приходит в голову отрицать животное начало в Адамовом потомке. Но вот парадоксальная мысль: а что человеческого в зверином царстве? Столь ли бесплоден этот обратный ход? Или иначе: правда ли, что человек уникален?
Удивительный сам по себе факт: философы, писатели, ученые безоговорочно считают человека уникальным творением Вселенной. Еще более поразительно, что этот вывод воспринимается как аксиома. Нет, разумеется, многие готовы порассуждать о том, что в человеке особенно необыкновенно: природная плоть, разум, душа, творческий дух… Но что человек неповторим и царствен, это, как говорится, понятно даже меньшому брату — ежу…
Проблема представляется специалистам предельно ясной: нет на Земле существа, которое могло бы сравниться с Адамовым потомком. Так полагают все: от Сократа до философа-технократа. Перелистываю страницы философских антологий. Какие безупречные комплименты — «венец природы», «мыслящий тростник», «человек сведущий»… Мудрецы словно состязаются в том, чтобы ухватить и выразить главенствующий штрих человеческой незаурядности.
На каком основании человек объявил себя олицетворением беспредельной природы? Откуда, вообще говоря, такое безоговорочное высокомерие? Это он-то, явивший страшные лики безумия, растерзавший земное лоно, готовый обречь все живое на сожжение… С какой стати он о себе так возомнил? Может быть, потому что имеет дар изреченности в противовес бессловесным тварям? И приходит на ум кавээновская шутка: «Писатель, пользуясь своим умением писать, заявляет…» Так и философы, овладевшие искусством любомудрия, готовы поразить воображение живого мира постулатом о своей уникальности. Замри, человек, в немом самовосхищении!..
ГУРЕВИЧ П. С. — известный советский философ и филолог, профессор, автор 20 монографий по вопросам мировой культуры и западной философии, участник четырех Всемирных философских конгрессов.
Уважаемые читатели!
Вы получили очередной номер «Знака вопроса» в непривычном виде — изменилась обложка. Поверьте, это не прихоть издательства или типографии. Нас вынудил пойти на это дефицит обложечной, плотной бумаги. Как только появится возможность — «Знак вопроса» примет прежний вид. Мы надеемся, что новое внешнее оформление журнала не изменит Ваше, читатель, отношение к «Знаку вопроса», а мы же постараемся компенсировать недостатки оформления очень интересными материалами.
Куда идешь, человек?
Властелин природы?
Человек стал размышлять о том, кто он собственно такой, едва научился выражать свои мысли и чувства посредством знаков и символов. Он издревле пытался понять самого себя. Вероятно, эта глубинная, трудно насыщаемая потребность раскрыть собственную тайну и составляет сущность человеческого. Нелегко представить себе, как мучительно долго через значительность деяний, через художественное совершенство, через боль и трагедию истории продвигалось человечество к пониманию значимости всечеловеческого.
В XX столетии произошел решительный поворот в постижении человека как живого существа. Отныне в истолковании хомо сапиенс гораздо больше трезвости, здравомыслия. Абстрактно романтический, безусловно восторженный взгляд на человека сменяется аналитическим, в котором преобладает оттенок скепсиса и даже известного разочарования. Действительно ли он властелин природы? Можно ли считать его венцом творения? В чем драма человеческого существования? Верно ли, что он возвышается над животным царством?
Лето 1983 года. Монреаль. Идет одно из заседаний XVII Всемирного философского конгресса. У меня на листках выписаны два суждения о человеке. Передаю их своему оппоненту Уильяму Дрею.
Вот первое: «…тело излучает великое и божественное сияние, это святое и дивное явление формы и красоты, в любви к нему выражается в высшей степени гуманитарный интерес к человечеству, и это — более мощное воспитательное начало, чем вся педагогика мира, вместе взятая! О, завораживающая красота органической плоти, созданная не с помощью масляной краски и камня, а из живой и тленной материи, насыщенная тайной жизни и распада!»
А вот нечто совершенно противоположное: «Человек наделен своего рода „филогенетической шизофренией“ — врожденными дефектами координации эмоциональных и аналитических способностей сознания как следствием патологической эволюции нервной системы приматов, как раз и завершившейся появлением человека разумного…»
Кому принадлежат столь несхожие суждения? Первое — одному из персонажей великого немца Томаса Манна, другое — англичанину Артуру Кестлеру. Чем объяснить такую полярность позиций? Может быть, перед нами два несовместимых способа восприятия мира — поэтический и скептико-аналитический? Писатель восхищается, философ проявляет благоразумную точность? Нет, Кестлер не только философ, он и писатель, публицист.
Всего несколько десятилетий разделяют Томаса Манна и Артура Кестлера. А между ними — бездна — тотальное развенчание человека, миф о его «полной нищете», абсолютной неполноценности и обреченности.
…В коридоре, где спор наш продолжается, длинной чередой висят портреты мыслителей, философов — древних и современных. Возможно, именно эта галерея заставляет нас обращаться к разным эпохам, неоднозначным выводам. Да, уже в истории можно наблюдать полярные оценки человека, его сущности и предназначения.
Философия, как известно, обращается к непреходящим ценностям и универсальным проблемам, достигает предельные основания бытия. Тайна человека, несомненно, принадлежит к кругу вечных вопросов. Это означает, что любовь к мудрости, по-видимому, неразрывно связана с распознаванием загадки мыслящего существа. Что такое человек? Можно ли считать его уникальным созданием на Земле? Почему в отличие от других природных существ он наделен всепониманием? Какова природа человека?
Разумеется, первоначальные представления о человеке сложились еще до того, как зародилась религия или возникла философия. Но задумавшись о самом себе, человек, надо полагать, никогда не оставит эту тему, пока существует человечество. Человек неизъясним, загадочен. Ни современная наука, ни религия не могут в полной мере выявить тайну человека.
Вот, например, одна из загадок, на которую обратил внимание русский философ Н. А. Бердяев. Человек переживает состояние агонии, он вот-вот уйдет из жизни. Но он все равно хочет знать, кто он, откуда он пришел и куда идет. Еще в Древней Греции человек хотел познать самого себя и в этом видел разгадку бытия, источник философского познания.[1]
Древние эллины, как известно, создали культ человеческого тела. Они славили его прекрасные черты, восхищаясь этим удивительным созданием природы. Даже боги приняли у греков облик человека. А ведь жившие до возникновения античной цивилизации азиатские народы наделяли свои божества скорее фантастическими, чем людскими свойствами.
Греки же были убеждены в том, что нет ничего прекраснее человека и боги могут походить только на него. Они создали культ природного естества людей, полагая, что всякое изменение натурального облика сына Земли непозволительно. Например, считалесь предосудительным брить бороду, ведь природа создала человека именно таким, и в этом тоже проявилась ее непререкаемая мудрость. Лишь с македонского владычества начинает приживаться обряд бритья.
