Владимир Ларионов - Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность
Исследователь Николай Козлов пишет об Опричнине: «На языке священного Писания древнерусской Опричнине соответствуют понятия «избрания» или «остатка», посвященного Богу, того малого числа праведников (даже и до десяти человек), ради которых Господь обещал пощадить и всех живущих на земле и которых, по словам апостола Павла, «не стоит весь мир». В церковно-каноническом смысле Опричнина означает то же, что и ставропигия — право креста. На Руси опричными назывались крестовые церкви русских митрополитов, в которых по первосвятительскому благословению изменялось чинопоследование богослужения — «правились кресты», — чего не дозволялось делать в соборных церквях.
Областью применения крестового права в державном (государственном) строительстве явилась Опричнина благоверного Государя и Царя Иоанна Васильевича Грозного — «государева светлость опричнина», по выражению русских летописей. Здесь для нас, потомков, готовый пример, основа для творческого воплощения опричной идеи в больной и умирающей России начала ХХI века.
За полвека до польско-литовской католической интервенции благоверный Грозный Царь, применяя крестовое право русских государей, устроил опричное войско и новый государев двор — новую русскую аристократию — из трехсот самых верных дворян, затем из тысячи лучших и, наконец, из шести тысяч «выбором ото всех городов». Государь выделил из состава земства опричные земли преимущественно в северных областях и поместил на них верное опричное дворянство, «возгрев и утвердив в опричном народе крестовое право ревнования по благочестию и казни государственных преступников государевых сопостат помимо царского суда», — объясняет Н. Козлов.
Именно благодаря Опричнине ратное ополчение Северной Руси, состоявшее из поколения русских людей, которые росли и мужали в период опричных мероприятий Царя, освободило от поляков Москву и заложило фундамент великой империи Романовых.
По точному определению того же Николая Козлова: «Священное воинствование Опричнины совершалось наведением праведного суда Божия на клятвопреемников и престолонаследников цареубийства». Божественное избрание по предуведению и возвышение из недостоинства в достоинство «царей и иереев», совершаемое через священное и таинственное сораспятие Кресту Господню, соответствует тому сокровенному смыслу, который заключен в феномене опричного служения Богу и Государю, в феномене отбора остатка для «стана святых и города возлюбленного».
Эмблемой Опричнины стала песья голова. Знак этот полон таинственного смысла. Самое удивительное — это то, что символизм песьей головы тесно связан с древним индоевропейским искусством воинского ревнования и стоит в одном ряду с воинской обрядностью арийских язычников, избиравших себе тотем (медведя, волка, кабана или пса) и соответствующую воинскую поведенческую модель. Одним из самых известных, по исторической литературе, феноменом подобного священного неистовства был феномен берсерков («медвежьих воинов») — неуязвимых в своем священном воинском исступлении бойцов.
В святоотеческой же аскетике псами Господними именуются те сакральные силы, которые имеют своим источником или силы естественного гнева, принадлежащие исключительно душевной человеческой природе, или же божественную ревность по благочестию и особому состоянию бессмертного духа. «Дарование естественной раздражительной силы в избранных сосудах Божиих бывает так велико, что позволяет действовать природным гневом — этой нетелесной силой души, как неким непобедимым и крепким оружием, как видно из жития св. мученика Христофора, изображаемого на православных иконах в одежде воина с песьей головой, — пишет Николай Козлов и добавляет: — О песьеголовых воинах древности — понимать ли это выражение иконографических буквально или в качестве уподобительного иносказания — имеется немало исторических и легендарных свидетельств, которые приводятся, в частности, в книге Франко Кардини «Истоки средневекового рыцарства». Так, например, тот ссылается на Павла Диакона, который рассказывал, что лангобарды, столкнувшись однажды с превосходящими силами противника, сделали вид, будто в их лагере находятся «песьеголовые воины». Они распространили слух, что песьеголовые воины настолько свирепы, что питаются только кровью, за неимением крови врагов пьют собственную. Неясно, означает ли выражение «пьют собственную» указание на кровь соплеменников или их собственную кровь.
Представления о песьеголовых, разумеется, восходят к сочинениям Плиния Старшего и Исидора Севильского. Правда, в данном случае ссылки на ученые авторитеты не могут помочь делу. Почему лангобардами был распущен слух именно о воинах с песьими головами? Почему они были уверены, что противник обязательно испугается? И главное, почему вздорному слуху поверили? Неужели его посчитали бы правдой, испугались бы подробностей насчет свирепости и кровожадности песьеголовых, не будь у лангобардов и их противников уходящих в глубь традиций общих корней».
Корни этой традиции уходят в индоевропейскую древность и сохранены были не только у лангобардов, но и у словенорусов. В критическое время нашего национального бытия, когда под угрозой было само существование Православного единого Русского царства — последнего оплота Вселенского Православия, — русским Самодержцем с благословения освященного собора Русской Церкви «выбором ото всех городов» была призвана для защиты духовных основ государства духовно-военная сила — потомки дружинников первых князей, потомков варягов, что по-церковнославянски значит «передовые», составившие орденское опричное братство, сила, принявшая в качестве священного символа духовной власти собачью голову и метлу, сила, которая «перебрала» Русскую землю и искоренила государственную крамолу, «оставив на устрашение врагам Христовым образец христианского духовного могущества на все времена до скончания века». «Не о таком ли духовно-военном явлении православного воинства, уготовляемого Богом, «путесотворяющим стезю гневу Своему» (Пс. 77, 50) в последние времена на конечную брань и погубление антихриста… в силе и крепости песьеголовой опричнины Грозного русского Царя таинственно возвещает 77-й псалом?!» — предугадывает Николай Козлов.
Исторически опричнина не окончилась сразу и неожиданно, как о том любят рассуждать светские ученые. Летом 1572 года, во время тяжелой болезни, Царь Иоанн Васильевич Грозный, готовясь к смертному часу, составляет завещание, в котором благословляет детей своих, Иоанна и Федора, одного Русским Царством, а другого уделом. В завещании Царь писал: «А что есми учинил опришнину, и то на волю моих детей, Иоанна и Федора, как им прибыльнее, и чинят, а образец им учинен готов…» Готовый образец никогда не отменялся и не предавался остракизму и последующими самодержцами. Включение опричнины в царское завещание как творение державной воли перед лицом вечности Грозного Царя ставит ее наряду с прочими достояниями и привилегиями царской власти в число объектов государственного и наследственного права, целиком зависящих от державного смотрения, как справедливо говорит об этом Н. Козлов.
Ни один из русских царей, будучи законным правопреемником опричнины, не усвоил себе опричного права, что не отменяет самого факта наследственно непрерывной цепи правопреемства, которое может быть актуализировано законным скипетродержателем Грядущего Царства. А до той поры опричнина продолжает прикровенно оставаться благодатным останком державного наследия Российской Империи, усвояемым живущими исключительно по праву священного ревнования. Избранная часть державного достояния, добытая и разделяемая по праву ревнования и призвания свыше, получила в русском летописании замечательный эпитет: «государева светлость Опричнина».
Вопреки морю лжи образ Грозного царя встает во всем величии перед любым непредвзятым исследователем. Усилиями либеральных историков опричная инициатива благочестивого Царя Иоанна IV была оболгана, а религиозная боговдохновенная ревность братства опричников живших, во главе с самим Царем, как монашеская община в Великой Слободе, где Царь был их игуменом, была представлена карнавальным произволом группы насильников и убийц, действовавших исключительно из интересов наживы. Даже особый монашеский покрой одежды и головных уборов опричников будоражил воображение либералов, желавших видеть в этом или чудачество, или свидетельство того, что Царь организовал некую секту преступников с кощунственной парамонашеской обрядностью.
Только люди, всецело отпавшие от Церкви, могли усомниться в искренней вере Царя, в его верности Православию до гроба.
Не будем скрывать, многие деяния Царя носили оттенок излишней жесткости, даже жестокости, не всегда оправданной, как кажется нам, современникам. Но опричные деяния Грозного Царя совершались в целом в согласии с волей и устремлениями православного русского народа, одобрившего в лице своих представителей из московских низов и соборного Духовенства Русской Церкви инициативы Грозного Царя по укреплению единого и могучего Царства.