Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?
Помню случай, когда профессор завоевал большой авторитет, сказав всего одну фразу. Надо заметить, что занимались мы часто в неподходящих для этого условиях (снимали помещения, где находили), часто поздно вечером, в третью смену. Сидим однажды в аудитории — и свет погас. Самый подходящий случай себя показать, хотя на людей посмотреть невозможно. Студенты ведь не только интеллигентный народ, но еще и едкий. Вот один из однокашников в темноте громко заметил: «Темно, как у негра в…» Кто-то хихикнул, кто-то испытал неловкость, но остроумнее всех оказался преподаватель. Он сказал: «Мне очень хотелось бы познакомиться с человеком, который везде побывал!»
Причем сказал он это вслед за фразой студента, тут же, не задумываясь, не воспитывая, не изображая обиженную нравственность. Можете себе представить, как вырос после этого его авторитет в студенческой среде, а случай этот еще долго имел хождение в Москве как анекдот.
Не однажды приходилось мне применять на практике полученные знания. И удивляюсь, когда говорят: институт ничего не дает, учиться, дескать, не обязательно. Ерунда все это! Если знания глубокие, а работа связана с полученной специальностью, то применение знаниям всегда найдется.
А вообще учеба мне запомнилась как большой и светлый праздник. Бывали всякие минуты. Например, выходила у нас подпольная газета, такая тетрадочка, передаваемая из рук в руки, всякие штучки в ней публиковались. Пристал как-то комсомольский секретарь: покажите, дескать, что там у вас. Мы поняли: атас. Стали искать газетку побезобиднее, отдали, все на этом и кончилось, слава богу.
Каждое время рождает свой взгляд на студенчество, условия их жизни. В наше время в основном это были бедные, малообеспеченные люди, зато веселые и бесшабашные. Если кто-то из ребят начинал выкобениваться, его быстро ставили на место.
Питались во время занятий пирожками, выходила крупная такая тетя каждую перемену, выносила пирожки с повидлом и мясом — полтинник все удовольствие. А кому нужны были деньги — пожалуйста, на линию, там заработаешь, чтобы потратить на вечеринку.
Пришлось побывать и на целине: когда учился уже на четвертом курсе, отряд из 57 человек отправился в Казахстан, возглавлял его известный теперь человек Владиславлев — он тогда в комсомоле заворачивал. Условия были невероятные. Я поранил руку, а до центральной усадьбы — 40 километров, естественно, никто меня туда не повез.
Приезжал в отряд член ЦК компартии Казахстана Беляев, убеждал, что надо хорошо работать, что очень важно собрать урожай. Я слушал-слушал, а потом и говорю: мы, дескать, сюда затем и приехали, чтобы не дать пропасть урожаю, нас подгонять не надо, и это была сущая правда, я даже знак получил «За освоение целинных земель» вместе с однокашником Борисом Захаровым. Ребята потом его носили по очереди на экзамены: посмотрит преподаватель — целинник, глядишь, поблажечка выйдет. Хотя, как правило, такие трюки мало помогали.
Да, а Беляеву этому я и говорю: вы лучше скажите, почему здесь выращивают море пшеницы, а продают только ржаной хлеб с песком, от которого целый день на зубах хрустит. В автолавке — только конфеты «Золотой ключик» — на всю жизнь след оставили на зубах. Ботинок — и тех нет, хотя многие из нас порядком поизносились, бродили без обуви, зато у каждого карманы были набиты деньгами, мы бы сами себе могли все купить.
Реакция секретаря была моментальной: вы, дескать, работник тут временный, вам не положено никаких таких товаров, лучше бы слушали, что вам старшие говорят.
А вам бы, возражаю, постоять у штурвала комбайна, да пыль поглотать, да камни бы поотбрасывать, да зерно жевать из бункера вместо хлеба.
Он быстро свернул программу и с собой увез Владиславлева, требовал исключить меня из комсомола, передать протокол в институт, чтобы тоже выгнали. Саша Владиславлев собрал комсомольскую организацию, меня обсуждали, но вожака не поддержали. Я со своим упрямством заявил: виноватым себя не считаю, Беляев не ответил на мои вопросы, вы все тому свидетели. Не очень настаивал и сам Саша на том, чтобы меня исключили. Ограничились замечанием, но преследовали меня до самой Москвы, говорят, даже были попытки из Алма-Аты надавить на институтское начальство, чтобы меня выперли, но подробностей я не знаю. А может, учитывая, что я учился хорошо, они на все это махнули рукой. Язык мой не раз меня подводил. Помню, однокашник Борис Стальнов пригласил отобедать у него дома, мы, ясное дело, не отказались. Отец у него был полковник КГБ, мамаша приветливая. Все было хорошо до того момента, пока я не шмальнул про Сталина, про репрессии: дескать, он не должен нами так почитаться, как теперь. Полковник побелел, а жена его чуть не выронила из рук гору тарелок. Правда, и на этот раз все мне сошло с рук, хотя Борису, думаю, досталось. Чтоб знал, кого в дом приглашал.
Учеба закончилась как-то неожиданно, и не таким распределением, о котором я мечтал. А мечтал я пойти «пускачом», то есть запускать автоматику новых комплексов, новых нефтяных промыслов, производств. Во сне видел себя в этой роли, и все вроде бы должно было получиться.
Я шел на распределение четвертым и мог надеяться, что мечта осуществится. Ведь при распределении первый выбирал из списка то, что хотел, второй — кроме того, что выбрал первый, и так далее. Никто не позарился на мое место. Но едва я вошел, как мне сказали: а вас мы направляем на ВНИИпластмасс, поскольку пленум ЦК проголосовал за химизацию и прочее, и прочее. Я отказался. Это, говорю, несправедливо. И ладно бы метил на тепленькое местечко, а то ведь согласен был на грязную, тяжелую работу, лишь бы по душе. А мне: вы, товарищ, не понимаете задачу, поставленную партией и правительством. Идите и подумайте. Примерно через месяц позвонила секретарша декана: Юра, говорит, ты можешь остаться без диплома, комиссия из министерства решает, что делать с теми, кто отказался.
Я говорю: хрен с ним, пиши, что согласен, вспоминает бывший мэр.
Что в его рассказе правда, а что есть вымысел, никто, кроме него самого, сказать теперь не сможет. Другое дело, что все у него сложилось впоследствии благодаря такому распределению, как говорят некоторые, «в елку». Можно также предположить, что его не отправили в Сибирь по просьбе тестя, перед которым ходатайствовала его дочь — жена Ю. Лужкова Марина. Сам молодой специалист или не знал об этом, или сделал вид, что ни слухом, ни духом, ни каким боком.
Как бы то ни было, а связи с ВНИИпластмасс очень пригодились и были восстановлены после того, как предпринимательница Е. Батурина решила наладить пластмассовый бизнес. Ю. Лужков принимал директора института, и речь на встрече шла, скорее всего, о практической помощи в налаживании производства по выпуску «прибамбасов».
Не приходится сомневаться и в достоверности фактов злоупотребления спиртным, о которых пишет «Компромат RU», потому как фамилию В. Березина приводят и журнал, и сам Ю. Лужков. Значит, персонаж этот не выдуманный, а реально существующий.
А как причудливо порой пересекаются интересы и судьбы людей! Бывший мэр Москвы убирал урожай на целине, награжден за этот подвиг соответствующей медалью. На месте бывшей столицы целины Целинограда возникла новая столица свободного Казахстана — Астана. Здесь Е. Батурина — конечно, исключительно благодаря своему личному обаянию и деловым качествам, а не потому, что она жена бывшего целинника и мэра Москвы — построила самые престижные объекты в центре города. Интересно, за свои деньги или за счет бюджета дружественной республики Казахстан?
Упомянутого в рассказе А. Владиславлева после краха бывшего государства и политического устройства Ю. Лужков пристроит в свое «Отечество» на хорошую должность, а я напишу ему письмо с просьбой заступиться за меня перед его нынешним патроном, который типа не сможет вам отказать в память о той услуге, которую вы ему оказали в далекой юности.
Не ответил. А мне стыдно, что просил.
А В. Березин продолжает: «Когда в комнате мы пели, то Юра любил поорать. (Вот где истоки «успехов» Ю. Лужкова на эстраде. — М.П. ) Хотя к музыке особого интереса не проявлял».
О горячей любви Юрия Михайловича к песнопениям долгое время никто не догадывался — до тех пор, пока в кругу самых приближенных не оказался Иосиф Кобзон. Он-то и приобщил своего друга к шоу-бизнесу, выступлениям на сцене с сольными номерами и дуэтами. Вот как описывает одна из газет открытие еврейского праздника Хануки на Манежной площади: «Первым почетное право зажечь менору предоставили Юрию Михайловичу, что он и сделал с явным удовольствием, хотя и не без физического напряжения — менора оказалась высоковата. Грохнул фейерверк, на сцене запели еврейские песни. Юрий Михайлович стал подпевать, активно жестикулируя и даже пританцовывая. Публика подхватила инициативу и закружилась в танце, на ходу расплескивая кофе из пластмассовых стаканчиков».
