Анатолий Уткин - Мировая холодная война
Курчатов проехал по погруженной в военные усилия стране и выбрал известных ему специалистов. Он вернулся в назначенную ему как место исследований Казань в тот самый день — 2 декабря 1942 г., когда Энрико Ферми получил цепную ядерную реакцию в Чикаго. Молотов представил его Сталину. Курчатов «получил всяческую поддержку, и мы на него стали ориентироваться. Он организовал группу, и получилось хорошо». Шла Сталинградская битва, судьба России была волоске от гибели. Но уже контрнаступление в Сталинграде было провидчески названо «Уран».
Неравномерность усилий
Что может сделать Великобритания для России, которая истекает кровью на фронте шириной 2 тыс. миль на Востоке? Пока лишь осуществляя бомбардировки Германии. Но бомбардировки не решают исхода войны. Во время ужина с Гопкинсом и Маршаллом 14 апреля 1942 г. британский премьер Черчилль признал, что наиболее эффективным способом помощи русским была бы высадка в Северной Франции. Но Британию сдерживают два обстоятельства — оборона Индии и оборона Ближнего Востока: «Мы можем потерять армию в 600 тысяч человек и весь человеческий резервуар Индии. Нельзя допустить также падения Австралии».
Максимально возможное: операция «Юпитер» — высадка британских войск с Северной Норвегии в качестве помощи России в тот решающий час. На севере Норвегии находилось примерно 70 германских бомбардировщиков и около сотни истребителей. Они базировались на двух аэродромах, их защищали 10 или 12 тыс. солдат. При всем желании трудно представить себе эту высадку альтернативой второму фронту во Франции. Этого не нужно было аргументировать, это было ясно всем посвященным. Ход мышления Черчилля говорит о том, что на решающем этапе войны он как азартный игрок сделал «пас» тогда, когда от него требовались самые большие ставки. Ужас наступлений 1916-1917 гг. явственно витал над ним. Теперь он хотел предоставить эту участь другим. Услышав изложение сдерживающих Британию мотивов, Гопкинс резюмировал: «Каждая страна сражается за свои собственные интересы». Неравномерность усилий создала предпосылки — тогда еще очень далекое отчуждение «холодной войны».
Россия уже год сражалась один на один с Германией и ее союзниками. Если отказать России отстранено и категорично, Восточный фронт может пасть. Президент Рузвельт посчитал необходимым обсудить проблему с народным комиссаром иностранных дел В.М. Молотовым. Тот не мешкая прибыл в Лондон, прежде всего имея в виду заключение договора с Великобританией о дружбе и военном сотрудничестве. Сталин телеграфировал Черчиллю: «Я уверен, что данный договор будет иметь величайшее значение для укрепления дружественных отношений между нашими двумя странами и Соединенными Штатами». Это был хороший момент для сплочения всей антигитлеровской коалиции. Для СССР в данной ситуации речь шла о национальном выживании и безусловно важнейшим фактором помощи был и двусторонний договор, но более всего — открытие второго фронта в 1942 г. Благодарность за такую помощь была бы бесценным основанием для послевоенного сотрудничества. Речь шла об отвлечении с Восточного фронта, по меньшей мере, 40 германских дивизий. Словесно Черчилль был деловит. Сделаны приготовления для высадки в районе французских городов, Шербура и Бреста. Поражение русской армии было бы для человечества величайшей трагедией. Лично он не верит в такой исход.
23 мая Черчилль информирует Сталина: «Мы дали Молотову полный и искренний отчет о наших планах и о наших ресурсах. Что касается предложения заключить советско-английский договор, — писал Черчилль, — то он (Молотов) объяснит вам наши трудности, исходящие из того, что мы не можем не учитывать наших прежних соглашений с Польшей, позиции нашего и американского общественного мнения». В час, когда колебались весы истории, Британия не согласилась даже подписать союзнический договор. Обидится ли Россия? В этот сложный момент Москва сочла возможным предоставить Черчиллю новый вариант договора, в котором уже не было пунктов, касающихся прибалтийских государств и Польши. Договор, в конечном счете, был подписан и, как сказал Черчилль, «мы теперь союзники и друзья на 20 лет».
27 мая начальники штабов снова обсуждали возможность высадки на континенте в августе или сентябре 1942 г. Генералы были настроены скептически, один из них сказал, что атака будет возможна и необходима «только в случае, если мораль германских войск рухнет». И здесь стимулируемое премьером мнение свелось к тому, что Англия перенапрягла свои силы, и крупномасштабная операция в Европе может быть осуществлена лишь за счет ослабления общих имперских позиций, ослабления положения Англии в ряду великих держав. Черчилль желал сохранить силы для сохранения имперских позиций в мире, он не желал расходования сил на том поле битвы, где Германия и Россия ослабляли друг друга.
В Лондоне Молотов ощутил внутреннее нежелание Черчилля приступить к решающим операциям на континенте в текущем году.
На этом этапе Черчилль старался закрыть глаза на порождаемые им опасности. Он прятал свои опасения за энтузиазмом в плане фантастических проектов, которыми он пытался прикрыть бездействие на решающем участке — во Франции (операции в Северной Норвегии, высадка двух дивизий неподалеку от германских аэродромов). Генералы, сидевшие за столом, понимали сложности британской дипломатии в свете отказа открыть второй фронт. Один из них, (а именно, Брук) заявил на штабном совещании 1 июня 1942 г., что, «если дела пойдут очень плохо для русских, необходимо предпринять отчаянную авантюру — быструю высадку десанта во Франции, которая могла бы продлиться неделю или две, с тем, чтобы отвлечь силы немцев». Черчилль и его генералы внимательно слушали представителей военной разведки, которые предупредили 1 июня, что между августом и сентябрем 1942 г. на Восточном фронте возможен резкий поворот к худшему для союзников.
Основным способом помощи истекающему в приволжских степях союзнику стали массированные бомбардировки Германии. 30 мая 1942 г. британские военно-воздушные силы впервые совершили налет силою более 1 тысячи бомбардировщиков. Но в ходе операций британской бомбардировочной авиации против Германии пришлось убедиться, что удары с воздуха не всемогущи. Техника бомбометания была еще таковой, что бомбы падали на расстоянии многих километров от цели. К тому же многие бомбардировщики становились жертвой германских истребителей, и полеты пришлось перенести на ночное время — что опять же не способствовало точности попадания. Только две трети бомбардировщиков находили свои цели, и из них лишь одна треть бросала бомбы в радиусе ближе пяти миль. Это означало, что бомбометание не явилось достаточно эффективным методом борьбы.
В Вашингтон Молотов прибыл 29 мая 1942 г. далеко не в лучшем настроении —советские войска терпели поражение в Крыму и под Харьковом. Советская сторона не могла не испытывать неудовлетворения по поводу затяжек в американских военных поставках. Возвратившаяся из поездки Элеонора Рузвельт, как она пишет, с самого начала ощутила симпатию к Молотову: «Он был открытым, теплым человеком». Обслуживающий ужин для Молотова, Рузвельта и Гопкинса слуга президента Алонцо Филдс вспоминает, что Молотов выглядел «как умная сова… Однажды во время разговора его глаза начали бросать вокруг себя молнии и он, словно лиса, начал готовиться к прыжку». Столь нужный и ценимый Рузвельтом персональный контакт установить оказалось непросто. Первая официальная встреча, на которой присутствовали посол Литвинов, госсекретарь Хэлл, Гопкинс и два переводчика, была далекой от сердечности. Главная идея Молотова была очевидна: четкое определение даты открытия второго фронта в Европе.
Помимо прочего, Рузвельт хотел понять Молотова как человека. Президент начал с идеи выработки советско-германской договоренности по поводу обращения с военнопленными обеих сторон. Учитывая официальное отношение советского руководства к попавшим в плен офицерам и солдатам как к предателям, это была едва ли удачная тема. Молотов абсолютно исключил для своего правительства официальные переговоры с Берлином по вопросу о военнопленных. Рузвельт упомянул об американских солдатах в японском плену, умирающих от голода.
Вечером Рузвельт широкими мазками нарисовал картину послевоенного мира, в котором произойдет всеобщее разоружение. Германия и Япония окажутся под эффективным контролем. Мир будет обеспечен минимум на двадцать пять лет, и уж, по меньшей мере, на время жизни поколения Рузвельта — Сталина — Черчилля. Опасность возникновения нового агрессора будет пресекаться совместными действиями США, Советского Союза, Англии и, вероятно, Китая, чье вместе взятое население превысит миллиард человек. Беспомощную Лигу Наций заменит организация, во главе которой встанут четыре указанных «полицейских». Рузвельт развивал также тему распада колониальной системы. Прежние колонии будут взяты под международную опеку, а затем, подготовленные к самоуправлению, получат независимость.
