Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.
Разговоры о Щербицком вызвали настороженность в политбюро: выходцев с Украины московские аппаратчики опасались. Помнили, как хамовато вел себя Алексей Илларионович Кириченко, которого Хрущев взял из Киева на роль второго секретаря ЦК КПСС, но, увидев, что тот не тянет, быстро с ним расстался. Безмерно амбициозный и фантастически бесцеремонный Николай Викторович Подгорный, еще один бывший первый секретарь ЦК компартии Украины, тоже оставил по себе плохую память, потому что позволял себе в унизительной форме разговаривать даже с членами политбюро.
Щербицкий был человеком более деликатным, знал эти настроения и старался их учитывать, постоянно спрашивал своих помощников:
— Ну а что по этому поводу думают «московские бояре»? Бывший член политбюро Гришин тоже считал, что
Щербицкий был самым близким человеком к «Брежневу, который, по слухам, хотел на ближайшем пленуме ЦК рекомендовать Щербицкого генеральным секретарем ЦК КПСС, а самому перейти на должность председателя ЦК партии. Осуществить это Л.И. Брежнев не успел. Недели за две до намечавшегося пленума ЦК он скоропостижно скончался...».
Возможно, это всего лишь версия.
В первый раз Брежнев заговорил о своем уходе на покой значительно раньше. В апреле 1979 года Брежнев вдруг сказал начальнику своей охраны Александру Рябенко:
— Хочу на отдых.
Рябенко думал, что генеральный секретарь собрался в отпуск. А выяснилось, что Брежнев завел речь об отставке. Черненко собрал политбюро. Брежнев сказал, что ему пора на пенсию. Все выступили против, единодушно твердя, что надо генеральному секретарю создать комфортные условия для работы, проследить, чтобы он больше отдыхал. Брежнев согласился остаться на своем посту. Но настроения у Леонида Ильича, видимо, менялись.
Валентин Фалин пишет, что в одном из разговоров с Черненко Брежнев сказал ему:
— Костя, готовься принимать от меня дела.
«Не исключаю, — добавляет Фалин, — что те же слова в это же самое время слышал от него и кто-то другой. При всех дворах практикуются подобные игры. Но Черненко выделялся особой преданностью Брежневу, не давал ни малейшего повода заподозрить себя в желании подпиливать ножки трона, на котором восседал немощный генеральный, и это могло перевесить».
Когда Брежнев забрал Андропова из ЦК и сделал вторым секретарем, стало ясно, что больше всего шансов стать преемником у Юрия Владимировича. Но он знал, какие авансы делались и Черненко, и Щербицкому, и это заставляло его дополнительно нервничать.
В реальности Леонид Ильич уходить не собирался. И о скорой смерти, как и любой нормальный человек, он не думал, поэтому его разговоры относительно преемника никто не воспринимал всерьез. Да и в его окружении всем было выгодно, чтобы он оставался на своем посту как можно дольше, хотя те, кто имел возможность видеть его вблизи, понимали, как он плох.
«Я помню последнюю встречу в 1982 году, — рассказывал тогдашний первый секретарь Пермского обкома Борис Коноплев. — Я зашел к нему в кабинет. Брежнев сидел за столом. Ранее не было случая, чтобы он не поднялся, не встретил. Я еще не успел поздороваться, а Леонид Ильич спрашивает:
— Ну, что пришел?
—- Рассказать о делах в области.
— Да я знаю, не надо.
Я попрощался и вышел».
В середине марта Брежнев поручил Андропову произнести доклад по случаю очередной ленинской годовщины. Это был признак доверия. Доклад получился необычным по стилю, и хлопали Андропову больше, чем было принято.
В докладе Андропова было меньше пустых фраз, чем у других, несколько неожиданных слов, например: «Мы не знаем как следует общества, в котором живем». Анатолий Черняев записал в дневнике: «Говорил банальности — но с размахом. В фойе, во время перерыва, слышались разговорчики: «Почему бы и не очередной генсек?» Андропову аплодировали больше, чем обычно, Юрия Владимировича JTO испугало. Он боялся ревности коллег.
На заседаниях политбюро Черненко сидел рядом с Брежневым, а Андропов — через одного, то есть рядом с председателем Совета министров Тихоновым, Андропов вроде бы даже пожаловался Брежневу, что Черненко его затирает, ведет заседания секретариата и политбюро. Тут была особая хитрость.
Брежнев всегда боялся усиления второго секретаря, поскольку человек, ведущий секретариаты и располагающий сиреневой печатью ЦК КПСС номер два, становился важнейшей фигурой для работников центрального аппарата и местных партийных секретарей: он их назначал и снимал, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть он сажал «уездных князей» на «кормление». Завися от благорасположения второго человека, партсекретари старались демонстрировать ему лояльность.
Брежнев, отвергнув поползновения Николая Подгорного стать вторым секретарем, поручал вести секретариаты двоим — Суслову и Кириленко, Суслову и Черненко. Но Андропова Леонид Ильич не боялся и решил поддержать.
В июле 1982 года, когда члены политбюро сидели в так называемой ореховой комнате, где члены высшего руководства собирались перед заседанием, Андропов внезапно поднялся и сказал:
— Пора начинать.
Он первым вошел в зал заседаний и сел в председательское кресло. Вечером ему позвонил Горбачев:
— Поздравляю, кажется, произошло важное событие. То-то, я гляжу, вы перед секретариатом были напряжены.
Андропов решился на это не по собственной инициативе. Оказывается, ему позвонил Брежнев:
— Для чего я тебя брал из КГБ и переводил в аппарат ЦК? Я тебя брал для того, чтобы ты руководил секретариатом и курировал кадры. Почему ты этого не делаешь?
«Перед Андроповым, — писал опытный Чазов, — стояла задача завоевать твердые позиции в партийной среде, привлечь на свою сторону руководителей среднего ранга, создать определенное общественное мнение в отношении его возможностей. В завоевании симпатий и поддержки партийного аппарата и, что не менее важно, секретарей крайкомов и обкомов, во многом определявших не только жизнь в стране, но и общественное мнение, незаменимым был Горбачев».
Был ли Горбачев близок к Андропову? Безусловно.
19 июля 1982 года Андропов пригласил к себе Виталия Воротникова, вернувшегося с Кубы, и предложил должность первого секретаря Краснодарского крайкома.
— Медунова мы отзываем в Москву, — объяснил ему Андропов. — В крае сложилась пренеприятная ситуация. Медунов наконец понял, что дальше там оставаться ему нельзя. Взяточничество, коррупция среди ряда работников различных сфер, в том числе среди партийного актива. Арестованы и находятся под следствием более двухсот человек.
Обычно такие разговоры ведутся один на один. Новый руководитель области или края должен был понять, из чьих рук он получает власть. При разговоре с Воротниковым в кабинете Андропова находился Горбачев. Не только потому, что Горбачев рекомендовал Воротникова. Важнейшие вопросы Андропов решал с помощью Михаила Сергеевича.
Само по себе смещение Медунова, любимца Брежнева, показало аппаратную силу Андропова. Но его влияния было недостаточно для того, чтобы добиться действительно важных перемен.
Известный дипломат Юлий Александрович Квицинский, назначенный руководителем советской делегации на женевских переговорах об ограничении ядерных вооружений в Европе, был встревожен нежеланием Москвы искать решения. Ему казалось, что есть возможность для компромисса и договоренности. Но в Министерстве иностранных дел он не находил понимания.
Руководитель отдела внешнеполитической информации Леонид Замятин посоветовал ему сходить к Андропову.
4 августа Андропов принял Квицинского.
«Раньше мне никогда не доводилось видеть его вблизи, — писал Юлий Александрович. — Он производил впечатление тяжелобольного человека. Бледный, тонкая шея в слишком широком воротничке рубашки, глаза, устремленные как бы внутрь себя».
Юлий Квицинский доложил о ходе переговоров и объяснил, что держаться прежних позиций бессмысленно — время работает против нас, рассказал, какую возможность компромисса он видит. Андропов проявил интерес к его предложениям. Квицинский достаточно откровенно дал понять, что в Министерстве иностранных дел не хотят отходить от первоначальной позиции.
— Сходите к военным, — предложил Андропов.
— Министр обороны Устинов в отпуске, а начальник Генштаба Огарков уже назвал мою телеграмму с предложениями «провокацией».
Андропов рассмеялся. Он позвонил заместителю председателя Совета министров по военной технике Леониду Васильевичу Смирнову, попросил его принять Квицинского и подумать, как действовать.
Квицинский из здания ЦК со Старой площади пешком пошел в Кремль, где располагались руководители правительства.
Смирнов сначала заинтересовался новыми идеями, потом, видимо, понял, что дело это долгое, и переправил Квицинского к первому заместителю начальника Генштаба генералу армии Сергею Федоровичу Ахромееву. Когда Квицинский пришел в Генштаб, Смирнов позвонил Ахромееву. Мембраны правительственных телефонов очень чувствительные, и Юлий Александрович невольно слышал весь разговор.
