Сергей Кургинян - Суд времени. Выпуски № 23-34
Аксютин: Можно Леониду Михайловичу возразить. Ленин со Сталиным создали такую систему изначально тоталитарную, можно её назвать военно-мобилизационной, которая изначально была ориентирована на победу в следующей Второй мировой войне. Она была такая эффективная… Индустриализация, коллективизация, культурная революция, — это составные части ее, и они сказались во время войны. Но ещё один был момент. Момент — элемент Корнилова. Как не относись к нему, Корнилову не удалось поставить русского солдата, который не хотел воевать, кстати, как и русский солдат в 41-м году очень часто не хотел воевать, перед альтернативой: или ты подчиняешься приказу и идёшь вперёд, и можешь остаться жив, или ты бежишь назад и обязательно будешь расстрелян.
Сталин эту программу Корнилова, благодаря системе, которую создал Ленин, а он возглавил… Другое дело, что я антикоммунист, и я с этим не согласен… Но он создал эту великолепную эффективную систему, ориентированную на победу. И ему это удалось.
Сванидзе: Спасибо. Я в связи с этим вспоминаю одну цитату из другого антикоммуниста Антона Ивановича Деникина. Антон Иванович Деникин, русский генерал, блестящий. Один из руководителей добровольческого белого движения в гражданскую войну. Потом, будучи в эмиграции, отказался наотрез, оставаясь ярым антикоммунистом, отказался наотрез от сотрудничества с Гитлером. И болел, вот знаете, по-фанатски болел за Советскую армию, ненавидя советский строй. Просто потому, что он был русским патриотом. И сказал после битвы под Москвой: «Русский солдат настолько силён, храбр и вынослив, что даже 20 лет советского режима не смогли его испортить».
Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушанья.
Сванидзе: В эфире «Суд времени».
Мы продолжаем слушанья. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.
Млечин: Мне кажется, совершенно очевидно: план Барбаросса был авантюрным. Это была авантюра. А почему она оказалась возможной? Да потом, что Гитлер умудрился перессорить, и в какой-то степени обыграть, всех европейских политиков от Чемберлена до Сталина. Бил их поодиночке. Выигрывал одну военную компанию за другой. И даже генералы Гитлера в какой-то момент подумали: «А может быть и в самом деле такое счастье сопутствует ему всегда». И он отправился воевать в Россию, одолеть которую он, в принципе, никогда не мог. Я ещё раз повторю, это говорил, мне кажется, уже: «Ни по демографическому, ни по промышленному потенциалу, ни по территории Германия состязаться с нашей страной не могла». План, рассчитанный на несколько недель, он бы может быть сработал, если бы территория Советского Союза и население Советского Союза были бы тогда величиной с Бельгию, или, максимум, с Францию, но не с нашей страной. Демографический потенциал Германии летом 41 года уже был практически исчерпан. Мы питаем какие-то иллюзорные представления о германских возможностях. Мы попали под влияние германских пропагандистских фильмов. И вот когда они показывают роскошные моторизованные колоны и т. д., это пропаганда. Мы попали под её влияние. Да, это была армия хорошо обученная, да, это была армия профессиональная, но тоже достаточно ограниченная. По работам о немецкой военной экономике ты видишь, с какими трудностями столкнулась немецкая военная экономика. Она не могла противостоять объединённым экономикам Советского Союза и Соединённым Штатам, которые стали поставлять сюда, сначала сырьё для военного производства, а потом и военную технику.
Я хотел бы поговорить с Алексеем Алексеевичем Киличенковым, — историком, военным историком и преподавателем. Алексей Алексеевич, с Вашей точки зрения, почему рухнул план Барбаросса?
Алексей Алексеевич Киличенков. Кандидат исторических наук, доцент РГГУ
Киличенков: Ответ, на мой взгляд, очевиден. Конечно же, план Барбаросса рухнул: первое, вследствие того, что он изначально был авантюристичным и шансов исторических, у него, конечно же, не было. Дорогие коллеги, Вы сформулировали очень чётко свою позицию, что Советская система сделала максимум возможного, если не всё возможное, накануне 41 года. И весь ход событий в 41 году, все эти катастрофы и трагедии, это результат объективного соотношения сил, результат объективной ситуации, но я хотел бы это оспорить и привести вам очень конкретный факт. В апреле сорокового года, это примерно в то же самое время, когда Тимошенко… он после этого был назначен новым наркомом, проводит инспекцию войск. Сталин выступает на расширенном заседании ЦК по итогам финской войны. И вот как Сталин оценил эти итоги, а соответственно, как Сталин оценил значение нашей победы и мощь Красной Армии. Сталин говорит…
Сванидзе: 30 секунд добавляю.
Киличенков: «… Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну, конечно, мы финнов победили. Но не это самое главное. Финнов победить, не бог весть, какая задача. Мы победили не только финнов, мы победили ещё их европейских учителей, немецкую оборонительную технику, английскую оборонительную технику и французскую оборонительную технику…» и так далее. Т. е. Сталин даёт сигнал, что на самом деле «Красная Армия всех сильней».
И к чему это привело? Очень просто. Спустя несколько месяцев, в декабре сорокового года высший командный состав Красной Армии изучает опыт войны в Европе…
20 месяцев идёт война. Всё видно. Немцы уже показали, что такое блицкриг. Обсуждается конкретный вопрос: роль авиации. И они действительно говорят: «Успех немецкого блицкрига — это уничтожение авиации на аэродромах: в Польше — 400 самолётов, во Франции — 700 самолётов.» И после этого выступает командующий округом генерал-лейтенант Кузнецов и говорит следующее: «Да, конечно, опыт очень поучительный, но принимать во внимание армию Польши, как достойного противника немецких вооружённых сил, нет никаких оснований. То же самое можно сказать и о Франции.»
Вывод, который был сделан — опыт в Европе, то, что их разбили: и Францию, и Англию, и Голландию, и всех остальных, — не про нас. Нам это не грозит. Об этом прямо говорит…
Сванидзе: Завершайте.
Киличенков: …генерал Исаков на совещании командного состава военно-морского флота.
Есть прямое правило: полнота ответственности прямо пропорциональна полноте власти. И если Сталин брал на себя такую ответственность, чтобы расставлять все конечные оценки, то он должен нести эту ответственность. Система лишь воспроизводила сигнал, шедший сверху. Что ещё оставалось сделать возможным, возможность сделать?
Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас.
Кургинян: Ну, во-первых, мне кажется, что всё, что Вы сказали, — это есть подтверждение в точности того, что мы здесь говорим. Вот передо мной лежат таблицы:
На фронте к маю сорок второго:
Германские войска: 6 млн. 200 тыс.
Советские войска: 5 млн. 100 тыс.
Артстволы у германцев: 57 тыс.
Артстволы у нас: 45 тыс.
Танки (у нас чуть больше): 3 900
У них: 3000
Самолёты, подавляющее преимущество у них. Вот показатели. И вдруг я утыкаюсь в цифры.
Военное производство СССР и Германия в 42 году. Когда мы потеряли Украину, когда всё было переброшено, когда всё было на военно-мобилизационный режим.
Артстволы СССР: 33 100
Артстволы Германия: 14 000
Превосходство в 2,4 раза по производству… Уже к 42 году.
Танки Германия: 9 000
Танки СССР: 24 000
Превосходство 2,6. Мы научились делать эти 34-ки, исправили узлы.
Самолёты: 25 тыс. против 14.
К 42 году военное производство наше уже побеждает. Это делала не система? А почему другая система не могла с ней сражаться? Почему, это заслуга-то системы решающая. А вот почему.
Скажу немодную мысль. Шпеер просит Гитлера снизить потребление в гражданских отраслях, а Гитлер говорит: «Мы не можем, — мы развалим тыл». Он на 15% снижает его с трудом.
Тут происходит нечто совершенно другое. Германская экономика ещё мощнее, но за счёт трудового подвига, великих советских людей, и за счёт того, что эта система смогла на такой подвиг мобилизовать, мы сломали немцев в промышленности, мы добились там всего этого. Это делал, конечно, наш замечательный народ, но не народом это единым делалось. Это делала огромная организация. И, в каком-то смысле, мы же должны признать правду. Ещё и очень жёсткая организация. И лежали бы мы, без этой жёсткости, под немцами такие замечательные. И лежали бы мы под ними. И спасибо тому, что состоялось. А давайте дальше думать, о том, как без этих издержек, без этого чудовищного…
Сванидзе: Вопрос, вопрос зададите?
Кургинян: Скажите, пожалуйста, разве такая позиция, по существу, для Вас не близка? Вот всё, что Вы говорили, мне казалось, это же вот это? Или нет? Если нет — скажите.
