Александр Дюков - Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб
— Сынки! Пустите меня к ним! — умоляла милиционеров заплаканная пожилая женщина. — Там мои внучки и дочь! Они целый месяц ждали спектакля, а теперь…
Женщину звали Надежда Панкратова; ее дочь, завуч частной школы «Золотое сечение», пошла на мюзикл не только вместе со своими дочками, но и вместе со своими учениками. Теперь все они оказались в руках бандитов.
— Пустите меня, — плакала Панкратова, — пусть убьют меня, но отпустят моих девочек… Я знаю — вы мне не верите! Смотрите: вот они, вот!
Милиционеры, как могли, пытались успокоить несчастную женщину, размахивавшую альбомчиком с фотографиями самых родных ей людей, а тележурналисты снимали страшную картину человеческого горя; через некоторое время эти кадры показали практически все телеканалы.
— Бога молю, чтобы моих девочек выпустили из этого ада, — рыдала Надежда.[53]
А Александра Королева, ушедшая с «Норд-Оста» после первого акта, после давки в троллейбусе и метро вернулась домой. Она налила чаю, включила радио — и узнала о случившейся трагедии. Это был шок; смертельная опасность прошла близко-близко, чудом не задев женщину — но даже почти неделю спустя она признавалась: «До сих пор не могу прийти в себя»…
Прямо напротив захваченного здания находился госпиталь № 1 для ветеранов войн; в здании лечились преимущественно ветераны, и теперь их было необходимо эвакуировать. Более пятисот пациентов госпиталя вывели из здания, посадили в автобусы и развезли по другим стационарам. Тревога посреди ночи, солдаты, военная техника и суета на улице живо напомнили ветеранам Великую Отечественную войну.[54] Тогда они победили. Смогут ли их потомки победить сейчас?
В госпитале лечились и военнослужащие, получившие ранения в Чечне.[55] Они уже были на этой войне и знали ее; война настигла их и в мирной столице, но теперь уже исход ее зависел не от них. Исход трагедии зависел лишь от профессионализма правоохранительных органов и выдержки руководства страны.
Некоторая неразбериха царила и в спешно созданном оперативном штабе. Начальником штаба был назначен первый заместитель директора ФСБ, начальник анти-террористического центра ФСБ генерал-полковник Владимир Проничев. То, что штаб возглавил замминистра, а не начальник московского управления ФСБ, свидетельствовало о том, что теракту придается характер общефедерального масштаба, что он угрожает безопасности всей страны.[56] В штаб вошли также заместитель министра внутренних дел Владимир Васильев, московский мэр Юрий Лужков, помощник президента Сергей Ястржембский и всевозможные специалисты.
Первоначально штаб находился в специально оборудованном автобусе; всех автобус, конечно, вместить не мог, и потому вскоре дислокация штаба изменилась: его переместили в опустевший госпиталь. «В штабе… очень много старших офицеров различных спецслужб, — сообщал в редакцию корреспондент Роман Шлейнов. — Среди них можно заметить Сергея Ястржембского и Владимира Лукина. Никто никак не может найти «нужных людей». Непонятно, кто беседовал с теми, кому удалось бежать из захваченного здания. В целом ощущение столпотворения и хаоса».[57] Ужасный террористический акт в столице оказался совершенно неожиданным как для простых обывателей, так и для специалистов; наглость и масштабность преступления поражали. Информации о произошедшем пока было слишком мало; известно было лишь то, что в заложниках находится, ориентировочно, до тысячи человек и что террористы в качестве основного требования выдвигают немедленное прекращение войны в Чечне и вывод из этой республики российских войск. Для того чтобы действовать, этого явно было мало.
Вообще, надо сказать, что рассказы о хаосе в оперативном штабе в первые часы трагедии были несколько преувеличенными. Многое было сделано очень четко. «Вечером в среду, 23-го, буквально сразу же, как стало известно о нападении на театральный центр, мне позвонили из городского штаба и вызвали на улицу Мельникова. Наша бригада диггеров-спасателей была у здания часов около десяти вечера, — рассказывал руководитель группы «Диггер-Спас» Вадим Михайлов. — К этому времени по линии спецслужб уже были затребованы схемы подземных коммуникаций в районе Дома культуры на Дубровке».[58] Диггеры вместе со спецназовцами пошли под землю — брать под контроль разветвленные коммуникации, о существовании которых только что рассказали в прямом эфире журналисты.[59] Поскольку захватившие здание бандиты телевизор наверняка смотрели, то существовала возможность, что этими подземными коммуникациями они воспользуются. «Под землей пробирались небольшими группами по 10–12 человек — два диггера и сотрудники спецслужб. Группы были оснащены приборами ночного видения. Около каждого потенциально опасного места, где террористы могли бы попытаться пролезть, оставляли посты вооруженных спецназовцев; возле люков ставили следящую аппаратуру».[60]
Тем временем спецназ ФСБ начал потихоньку продвигаться к зданию театрального центра. Еще существовала небольшая возможность освободить заложников внезапным штурмом, и эту возможность можно и нужно было хотя бы попробовать реализовать. Конечно, в этом случае «не обошлось бы без большого числа жертв среди заложников, — комментировал впоследствии «МК», — но это — классика для большинства антитеррористических структур мира».[61] О внезапном же штурме думали и террористы внутри здания; потому-то они и спешили, закладывая в зале все новые и новые взрывные устройства. Однако они по-прежнему не контролировали еще все здание; более того, становилось ясным, что они вообще не смогут контролировать театральный центр целиком.
Театральным центром здание на Дубровке стало называться после того, как в нем стали показывать мюзикл «Норд-Ост»; это было данью времени. На самом деле это был Дворец культуры государственного подшипникового завода, построенный еще в советское время. «В архитектурном плане здание ДК представляет собой огромный куб с прилегающей к нему галереей, ведущей в куб меньших размеров, где располагается Институт человека. Первый этаж ДК — это застекленный холл. Одна из стен здания, та, что обращена в сторону Дубровского проспекта, глухая и не имеет даже окон. Входы в ДК с трех сторон: главный вход с 1-й Дубровской улицы, боковой — в библиотеку и кружки, — выходящий на улицу Мельникова, и несколько служебных входов с узкой улочки между ДК и забором, ограждающим территорию железобетонного завода».[62] В запутанной же системе подвалов ДК не разбирались даже непосредственные хозяева здания.[63] Террористы могли плотно контролировать лишь фасад здания и центральный вход — и, конечно же, большую часть внутренних помещений.
Поэтому уже с самого начала специалистам было ясно: чем бы ни руководствовались террористы при выборе своей цели, они допустили ошибку, которой можно было воспользоваться. К одиннадцати часам бойцы спецподразделений ФСБ «Альфа» и «Вымпел» стали просачиваться внутрь театрального центра. Несколько десятков спецназовцев проникли в бар на первом этаже; им был дан приказ подготовить плацдарм для дальнейшего продвижения. Спецназовцы выполнили задание и ждали дальнейших распоряжений.[64]
На прилегающих к захваченному зданию улицах тем временем царила некоторая неразбериха. Родственники людей, оказавшихся в заложниках, в отчаянии пытались порваться через милицейское оцепление, метались от милиционеров к журналистам в тщетных попытках узнать фамилии спасшихся. Фамилий никто не знал.
Журналисты сами нуждались в «горячей» информации; на продюсера мюзикла Александра Цекало накинулись, как только он вышел из оперативного штаба. Репортер Первого канала Андрей Сонин в прямом эфире буквально вынудил продюсера рассказать, о чем его расспрашивали представители спецслужб. Цекало расспрашивали о местах, через которые можно тайно проникнуть в здание…
«На другом канале постоянно информировали весь мир о том, случится ли штурм или нет, и приставали с расспросами к силовикам, когда же это произойдет? В другом случае демонстрировали подробный план с входами и выходами злополучного ДК».[65] Поведение журналистов было настолько безответственным, что впору было поразиться; создавалось стойкое впечатление, что в погоне сообщить что-нибудь новое многие сотрудники СМИ попросту забывали о том, что захваченным террористами заложникам угрожает смертельная опасность. Пиар, желание покрасоваться на экране были для них гораздо важнее — и не зря сотрудники «силовых» ведомств на вопрос, уважают ли они закон о прессе, отвечали тогда, что журналистов они уважают меньше всего.[66]
