Говард Зинн - Американская империя. С 1492 года до наших дней
Во всяком случае, рабство быстро превратилось в обычный институт общества, в нормальный способ трудовых взаимоотношений чернокожих и белых в Новом Свете. Вместе с рабством развивалось и особое расовое чувство (будь то ненависть или презрение, сострадание или покровительство), которым сопровождалось унизительное положение чернокожих в Америке в течение последующих 350 лет, – то самое сочетание низкого статуса и унижающих идей, которое мы называем расизмом.
Все, что составляло опыт первых белых поселенцев, подталкивало их к порабощению чернокожих.
В 1619 г. виргинцы отчаянно нуждались в рабочей силе, чтобы вырастить достаточный для выживания урожай. Среди поселенцев были и те, кто пережил зиму 1609/10 г., ставшую известной как «голодное время», когда, сходя с ума от желания поесть, люди скитались по лесам в поисках орехов и ягод, вскрывали могилы и питались трупами и умирали десятками, пока в конце концов из 500 колонистов не осталось 60 человек.
В «Протоколах» палаты депутатов Виргинии есть датируемый 1619 г. документ, в котором рассказывается о первых двенадцати годах существования Джеймстауна. «В первом поселении жила сотня людей, обед которых состоял из маленькой ложки ячменя. Когда в колонию прибыли новые переселенцы, продовольствия стало еще меньше. Многие жили в похожих на пещеры землянках, а зимой 1609/10 г. поселенцы… испытывая нестерпимый голод, ели то, чего не выносит сама природа, – плоть и человеческие экскременты, как наших людей, так и индейца, выкопанного некоторыми из могилы, в которой труп был похоронен три дня назад, и целиком с жадностью его пожирали; другие, кто еще не был настолько обессилен, по сравнению с теми, кого уже изъел голод, лежали в ожидании, угрожая убить и съесть последних; один из таких людей умертвил свою жену, пока та спала у него на груди, разрезал ее на куски, засолил мясо и питался, пока не сожрал все части ее тела, сохранив лишь голову.».
В петиции тридцати колонистов в палату депутатов, обратившихся с жалобой на двенадцатилетнее правление губернатора сэра Томаса Смита, говорилось: «Мы утверждаем, что в эти двенадцать лет правления сэра Томаса Смита колония по большей части пребывала в великой нужде и страданиях под гнетом самых суровых и жестоких законов… Довольствие в эти времена составляло лишь восемь унций мяса на человека в день да полпинты гороха… заплесневелого, гнилого, полного паутины и личинок мух, тошнотворного для человека и негодного для тварей, что и заставило многих бежать за помощью к враждебным дикарям, за что все были подвергнуты убиению повешеньем, расстрелом и колесованием… а одному из них за кражу двух или трех пинт овсяной муки проткнули шилом язык и привязали цепями к дереву, пока он не умер от голода.».
Виргинцы нуждались в рабочей силе, чтобы вырастить кукурузу для пропитания, а табак на экспорт. Они только что узнали, как выращивать табак, и в 1617 г. отправили первую партию груза в Англию. Обнаружив, что, как все наркотики, приносящие удовольствие и не одобряемые общественной моралью, он стоит дорого, плантаторы, несмотря на свои возвышенные религиозные речи, не собирались задавать лишних вопросов по поводу того, что приносит такую прибыль.
Они не могли заставить индейцев работать на себя, как это сделал Колумб. Здесь их было меньше, и, хотя, обладая более совершенным, огнестрельным оружием, белые могли истреблять туземцев, им самим угрожало бы ответное уничтожение. Поселенцы также не могли захватывать и порабощать индейцев, поскольку те были сильными, изобретательными и непокорными людьми, чувствовавшими себя дома в этих лесах, чего не скажешь об переселенцах-англичанах.
Достаточное количество белых сервентов еще не прибыло. Кроме того, они не являлись рабами и не должны были делать больше, чем отработать по контракту несколько лет, чтобы оплатить переезд и начать жизнь в Новом Свете. Что же касается свободных белых переселенцев, многие из них, будучи искусными ремесленниками или даже ничем не занимаясь в Англии, настолько не желали работать на земле, что в те ранние годы Джон Смит вынужден был ввести нечто вроде военного положения, собрать их в рабочие бригады и заставить выйти в поле, чтобы выжить.
Возможно, существовало некое вызванное собственной несостоятельностью чувство ярости за свое неумение, за превосходство индейцев в том, как позаботиться о себе, которое сделало виргинцев особенно готовыми к тому, чтобы стать рабовладельцами. Э. Морган пытается представить их настроения, когда пишет в своей книге «Американское рабство, американская свобода»:
«Если вы были колонистом, вы знали о своем технологическом превосходстве над индейцами. Вы знали, что вы были цивилизованным, а они – дикарями… Но вашего технологического превосходства было недостаточно для практических успехов. Индейцы между собой смеялись над вашими совершенными методами и жили тем, что приносила земля, с большим изобилием и меньшей затратой труда, чем вы.
…И когда ваши же люди стали бежать к ним, это было уже слишком.
…Тогда вы стали убивать индейцев, пытать их, сжигать их деревни и кукурузные поля. Это доказало ваше превосходство, несмотря на допущенные провалы. Подобным же образом вы относились и к тем из ваших людей, кто не устоял перед образом жизни дикарей. Но вы все равно не смогли выращивать больше кукурузы».
Чернокожие невольники дали ответ на все вопросы. И естественным стало считать импортированных негров рабами, хотя институт рабства не был упорядочен и легализован еще в течение нескольких десятилетий. Естественно потому, что к 1619 г. 1 млн. чернокожих уже был ввезен из Африки в португальские и испанские колонии Южной Америки и района Карибского моря для использования их рабского труда. За пятьдесят лет до Колумба португальцы привезли десять чернокожих африканцев в Лиссабон, и это стало началом упорядоченной работорговли. Негры из Африки уже в течение столетия считались рабами. Поэтому было бы странно, если бы те 20 чернокожих, которых насильственно доставили в Джеймстаун и продали как вещи поселенцам, нуждавшимся в стабильном источнике рабочей силы, воспринимались бы окружающими как-то иначе, чем рабы.
Их беспомощность упростила процесс порабощения. Индейцы находились на собственной земле. Белых окружала своя же европейская культура. Чернокожие были оторваны от своей земли и культуры и насильственно поставлены в положение, при котором их наследие: язык, одежда, обряды, семейные связи – постепенно подвергалось уничтожению, кроме остатков того, что они могли удержать лишь одним невероятным упорством.
Была ли их культура ниже уровнем, став таким образом легкой мишенью для разрушения? В военном отношении это так, – она не выдерживала натиска белых с их ружьями и кораблями. Но это не так ни в каком ином отношении – если не учитывать, что отличные от нас культуры часто воспринимаются как культуры более низкого уровня, особенно когда такое суждение практично и выгодно. Даже в военном отношении сказанное не совсем отражает правду: хотя европейцы смогли захватить крепости на побережье Африки, им не удалось покорить внутренние районы и пришлось договариваться с местными вождями.
Африканская цивилизация на своем пути развития достигла не меньших высот, чем европейская. В отдельных сферах она была достойна даже большего восторга; но и в этой цивилизации присутствовали жестокость, иерархические привилегии, готовность жертвовать человеческими жизнями во имя религии или выгоды. Это была цивилизация 100 млн. человек, использовавших железные орудия и развивавших сельское хозяйство. В ней существовали крупные городские центры и имелись замечательные достижения в области плетения, керамики, скульптуры.
В XVI в. европейских путешественников поражали в Африке город Тимбукту и королевство Мали[8], где было создано стабильное и организованное общество в те времена, когда европейские государства лишь начинали свой путь к современным нациям. В 1563 г. секретарь венецианских правителей Дж. Рамузио писал итальянским купцам: «Пусть едут и ведут дела с королем Тимбукту и Мали, и нет сомнений, что они будут приняты там хорошо, когда прибудут на своих кораблях с товарами и добьются благосклонности в том, о чем просят».
В голландском отчете о западноафриканском королевстве Бенин, датируемом примерно 1602 г., говорилось: «Град сей кажется очень большим, когда вы в него вступаете. Вы идете по большой и широкой немощеной улице, которая, кажется, в семь или восемь раз шире, чем улица Вармос в Амстердаме… Дома в этом Граде стоят в должном порядке, близко друг к другу и в ряд, так же как дома в Голландии».
Примерно в 1680 г. один путешественник охарактеризовал обитателей побережья Гвинейского залива как «очень цивилизованных и добродушных людей, с которыми легко иметь дело, снисходительно относящихся к тому, что требуют по отношению к себе европейцы, весьма готовых вдвойне одарить нас в ответ на наши подарки».
