Желю Желев - Фашизм. Тоталитарное государство
Мы знаем достаточно много о преступлениях нацизма (о кострах из книг, концентрационных лагерях, газовых камерах и т.д.), но очень мало — о той машине, называемой фашизмом, которая совершала все эти преступления.
Мы знаем достаточно много о так называемом «зверином облике фашизма» и почти ничего об «обыкновенном фашизме» (по Михаилу Ромму), будничном фашизме, из которого выросли его зверства.
Вот почему недостаточно сказать, что фашизм — диктатура самых реакционных империалистических кругов (это, разумеется, совершенно верно). Нужно пойти дальше: исследовать детально фашистскую диктатуру как систему и форму государственной власти.
2. Многочисленные определения фашизма
В разные периоды давались разные определения фашизма, причем с разных точек зрения. Каждое из них в той или иной степени раскрывает политическую сущность этого противоречивого и загадочного для культуры XX века явления. Когда после пресловутого «похода на Рим» в 1922 г. итальянские фашисты пришли к власти, многие марксисты стали рассматривать фашизм как своеобразную мелкобуржуазную революцию. В 1923 г. С.М. Вронский в журнале «Коммунистическая революция» говорит о фашизме буквально как о «мелкобуржуазной революции», как о «борьбе средних слоев за самосохранение» (6—25). Так рассматривают его поначалу и итальянские коммунисты, первыми испытавшие на себе удары фашистской диктатуры. По мнению Л. Лонго, фашистское движение в тогдашних дискуссиях итальянских коммунистов и социалистов понималось как «результат бунта мелкой буржуазии, задавленной в схватке между крупным капиталом и рабочим движением» (64—199 и 200).
Подобной точки зрения придерживалась и вся европейская социал-демократия 20—30-х годов.
Разделял ее и А. Грамши. Но с его именем связано и другое определение фашизма — «несанкционированное законом насилие со стороны капиталистического класса» (23—471).
Позже, после 1926 года, когда итальянский фашизм начал выстраивать свою специфическую государственную систему и на горизонте забрезжила победа куда более агрессивного нацистского движения в Германии, на первый план все явственнее стала выступать контрреволюционная природа фашизма. Тогда и родились новые формулировки, которые подчеркивают как самую существенную именно эту его черту. Э. Тельман в 1932 г. охарактеризовал фашизм как «вооруженную контрреволюцию, представленную в виде массового движения, воплощенного в гитлеровских организациях» (115—33). В то же время итальянский историк Деле Пьяне назвал фашизм «превентивной контрреволюцией», а Л. Лонго — «одной из форм превентивной контрреволюции» (64—114).
В начале 40-х годов французский коммунист Ж. Политцер в полемике с нацистским идеологом А. Розенбергом снова назвал фашизм «самой реакционной контрреволюцией», «контрреволюцией XX века» (160—41 и 44).
Желая подчеркнуть противоречивую природу фашизма и, в частности, противоречие между его массовой социальной базой, между массовым народным движением и глубоко реакционной программой, которую он выполняет, Евгений Кокс нарек его «реакционной революцией» (52—136).
Те же соображения привели западногерманского историка Э. Францеля в его книге «Империя коричневых якобинцев» к определению нацизма как «революции справа» (6—159).
Эрих Гесс, также стремясь выразить как можно полнее противоречивую политическую природу фашизма, особенно противоречивость его хозяйственной организации, определил его как «индустриальный феодализм» (127—8), как систему, сочетающую в себе высокое индустриальное развитие капитализма с докапиталистическими формами внеэкономического принуждения.
Герман Раушнинг — бывший гаулейтер области Данциг, еще до войны понявший весь авантюризм национал-социализма и сбежавший за океан, — назвал германский фашизм «революцией нигилизма», «революцией отрицания». В книге «Революция нигилизма», вышедшей в 1938 г., он настойчиво подчеркивает разрушительный характер фашистской «революции»: стремление уничтожить все нравственные, политические, художественные ценности, приобретенные в процессе долгого и трудного развития человеческой цивилизации (160а—26).
Уинстон Черчилль дал своеобразное генетическое определение фашизма, связав его появление с коммунизмом. По его словам, «фашизм был тенью или, скорее, уродливым ребенком коммунизма» (136а—13).
Необходимо подчеркнуть, что эта концепция широко распространена на Западе среди буржуазно-демократической и либеральной интеллигенции. Она разделяется и представителями официальной историографии, для которых стала почти традиционной. Весьма типично выражена она профессором философии и социологии Луиджи Стурце: «В сущности между Россией и Италией есть только одна настоящая разница именно то, что большевизм (или коммунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом. Большевистская Россия создала миф о Ленине, фашистская Италия о Муссолини» (172а—221).
Известно еще немало определений фашизма, которые не отражают его социального и классового содержания. Американский психоисторик Р. Бинион, например, рассматривает распространение фашизма в Германии как «эпилептический припадок немецкого народа», как всеобщую «шизофрению нации» (6—167).
Л. Мемфорд считает, что подлинные корни фашизма нужно искать «в человеческой душе, а не в экономике». Поясняя свою мысль, он пишет: «В чрезмерной гордости, в наслаждении от жестокости и невротической дезинтеграции — в этом, а не в Версальском договоре или некомпетентности Германской республики кроется объяснение фашизма» (155а—118).
Вильгельм Рейх в «Массовой психологии фашизма», не отрицая роли экономического фактора при возникновении фашизма, пытается объяснить его распространение исключительно психологическими причинами: фашизм — проявление иррациональной структуры человека, смоделированного в толпе, «садизм вытекает из ностальгии неудовлетворенного организма» (161—176).
Поскольку фашизм нельзя объяснить патологией фюрера или всеобщим оглуплением нации, мы не будем рассматривать подобного рода чисто психологические определения. Однако мы тут же оговоримся: без вклада социальной психологии, в частности и трудов упомянутых авторов, многое в феномене фашизма нельзя было бы понять до конца.
Следует отметить, что во всех приведенных определениях и характеристиках содержится только часть истины. Они отражают отдельные стороны реального политического явления, названного фашизмом. Ибо фашизм одновременно и «массовое движение», и «революция мелкой буржуазии», и «отчаянная борьба средних слоев за самосохранение», и «революция «справа», и «превентивная контрреволюция», и в каком-то смысле даже «шизофрения нации», «эпилептический припадок» целого народа и т.д.
Но ни одно из этих определений не раскрывает глубинную основу и специфическую сущность фашизма. Последняя нашла сравнительно полное отражение в дефиниции фашизма, данной на VII конгрессе Коминтерна, а именно, что фашизм — это «открытая террористическая диктатура самых шовинистических и самых империалистических элементов финансового капитала» (33—29). Именно финансовый капитал стоит у истоков фашизма, он определяет его программу. Без финансового капитала фашизм не обрел бы своей природы, политической сущности и содержания. Без финансового капитала фашизм вообще не смог бы превратиться в общенациональное движение и захватить государственную власть. Не случайно он возник в эпоху империализма, в условиях глубокого социального кризиса, угрожавшего самому существованию капиталистической системы. История знала и другие массовые движения мелкой буржуазии, которые смогли породить бонапартизм, но не фашизм.
Не имеет значения то обстоятельство, что фашизм начинается как бунт средних слоев, мелкой буржуазии против чудовищного давления социального кризиса, безработицы, инфляции, непомерных налогов и т.п., не имеет значения и то, что многочисленная масса вступает в фашистское движение вовсе не для того, чтобы служить финансовому капиталу, выполнять роль его агента и охранника. Но объективно в исторических условиях империализма существуют две основные силы, способные решать большие проблемы эпохи, финансовый капитал и пролетариат.
Вот почему социальный кризис в принципе может быть разрешен или пролетарской революцией, или фашистской диктатурой. Финансовый капитал выбрал диктатуру.
Несмотря на свою многочисленность, мелкая буржуазия не способна решить проблемы социального кризиса. Она не обладает ни финансовой мощью крупного капитала, монополий и трестов, ни отчаянной решимостью и революционной энергией пролетариата.
По той же причине любое массовое движение, рождающееся в ее недрах, любой ее бунт или революция со временем неминуемо переходят под идейное руководство одной из основных упомянутых сил.
![Майкл Муркок - Когда боги смеются / While the Gods Laugh [= Пока смеются боги]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
