Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция
Нам еще придется разбирать явление «православный социализм», «православный коммунизм», «исламский социализм», «исламский коммунизм» и т. д. Ибо атеизм красной структуры — это атеизм кажущийся.
Почему удалось произвести постсталинские разрушения страны? — Потому что разорвали связь философов, гуманитариев, оказавшихся на обочине политической жизни, и технократов. Технократизм оказался сам по себе и был принят большевизмом без сопряжения с другим знанием. А все, что составляло коды и собственно метафизическую часть доктрины, было отброшено. Вот если бы возник мост между невыкинутой частью гуманитариев и технократической элитой «красинцев», то у нас был бы создан полноценный национальный программно-прогностический центр, который и вывел бы страну из циклической катастрофичности.
Говорят, что история не знает сослагательных наклонений. — Ой ли? Слабость русского самосознания в том, что оно не преодолевает, а отторгает понятие Игры. Сила же его в том, что оно Игры не приемлет. Если сила будет сохранена, а слабость избыта, то мы победим.
«Россия — XXI век», № 6, 1993 г.
6.4. Занавес!
На протяжении последних месяцев наш журнал и его авторы все чаще попадали под перекрестный обстрел патриотической и демократической прессы. Здесь и «Русский вестник», и «Московский комсомолец», и газета «Сегодня», и журнал «Наш современник». Перечисление можно продолжить.
Что ж, такая перекрестность вряд ли случайна. Мы действительно задеваем и тех, и других, хотя не ставим себе таких нарочитых целей. И своим оппонентам мы задаем всего лишь достаточно корректные уточняющие вопросы. Но почему-то эти вопросы вызывают у них болезненную реакцию.
Например, мы уточняем столь любимое нашими «демократами» понятие «рынок». И это уточнение раздражает тех, с кем мы вступаем в корректную уточняющую дискуссию, почему-то больше самой громкой площадной брани. Почему?
Дело в том, что «демократы» произвольно используют понятия «рынок» и «рыночные отношения». А мы берем (всего лишь!) классические западные издания по рыночной экономике, и тут «неожиданно» выясняется, что «Рынок — это институт, сводящий продавца и покупателя». Всего лишь! Но в чем же тогда смысл российской дискуссии о рынке, которая длится уже седьмой год?
Еще раз уточняем. И оказывается, что демократы строят у нас не рынок (market), который был и до перестройки, а свободную рыночную экономику, — free market economy, — то есть то, чего не существует даже в Соединенных Штатах Америки. То, что «демократы» предлагают нам строить, апеллируя к столь, казалось бы, безусловным успехам Запада, — является не более, чем абстракцией. Иными словами, нынешние псевдопрагматики на деле — суперромантики, утописты почище любого Фурье.
Оспаривать подобные наши «инсинуации» демократам-рыночникам и накладно, и «не с руки». То ли дело отчитывать кого-то из своих патриотических двойников! В этом случае, как говорится в старом одесском анекдоте, «и навар с яиц, и мальчик при деле». Вступать же с нами в содержательную полемику — хлопотно. Молчать же тоже нельзя, журнал продолжает выходить, и начальные розовые мечты, что мы сами «как-нибудь рассосемся», очевидно, не сбываются.
Номер за номером мы разрушаем стержень той технологии оболванивания и заговаривания так называемых «масс», на котором держится нынешний режим демократов и, судя по всему, намерен держаться будущий режим их патриотических двойников.
Что делают демократы? — Они используют так называемый «argumentum ad homini», то есть попросту обвиняют нас в советничестве «кремлевским вождям», «кэгэбизме» и прочих «смертных грехах». Что касается сути, то ее просто забалтывают. Шедевр подобного рода забалтывания — недавняя статья о нашем журнале в газете «Сегодня».
Но то же самое делают и патриоты. В последнее время они чуть что кричат о национализме. Демократы в ответ пугаются, возмущаются. Читатели — почитывают, журналисты — устраивают «гладиаторские бои», — и снова «мальчик при деле».
Мы же корректно просим идеологов национализма определить понятие «нация». После этого можно ставить точку в дискуссии. Но как же «навар с яиц»?
Естественно, что, не утруждая себя дискуссией по существу, наши «коллеги» награждают нас всеми ужасающими эпитетами, какие только могут изобрести. Тут и «сионисты», и «пособники американского империализма», и «мондиалисты». Что скрывается за этими словами? Если говорить о подоплеке, она проста: нас предупреждают, чтобы мы не «высовывались», не ломали правил игры, не лишали журналистов и политиков все того же «навара» — словом жили сами и давали жить другим.
То же самое насчет настойчиво обсуждаемого нами единства исторических времен, то есть реальной традиции.
Мы утверждаем, что разрыв целостности пространственно-временного континуума в случае отождествления социализма с мировым злом неизбежен. Дезинтеграция времени приведет к дезинтеграции пространства, а распад пространства чреват гибелью нации. Следовательно, русский националист (и уж тем более — традиционалист), называющий социализм мировым злом, — это нонсенс, оксюморон (соединение несоединимого).
И. Шафаревич в своей книге о социализме под названием «Социализм как явление мировой истории» утверждает, что социализм — это соединение несоединимого, так сказать «ходячее противоречие». Ну а мы утверждаем, что подобное «бинарное несоответствие» свойственно и самому Шафаревичу, антисоциалисту, плюс традиционалисту-почвеннику.
Наше утверждение — ошибочно, нелогично, декларативно? — В чем? Укажите! Мы вовсе не стремимся кого-либо в чем-либо уличать. Мы уважаем устойчивость позиции автора книги «Социализм как явление мировой истории», но считаем эту позицию чересчур уж противоречивой внутренне, что свойственно нашему так называемому «диссидентству» вообще.
Что здесь оскорбительного для автора? Почему такая вполне корректная критика именуется «огнем по штабам»? О каких «штабах» идет речь, и понимают ли лидеры патриотического движения, что они легко могут быть скомпрометированы отнюдь не нами, а как раз своими двусмысленными «защитниками», использующими обоюдоострые термины?
Но главное, нам вновь не возражают по существу. И это далеко не случайно. Поразительно, но наш журнал, весьма далекий от совершенства, вдруг, как лакмусовая бумажка, проявил зеркальное сходство сил, именующих себя патриотическими и демократическими. Общее — любовь к жонглированию эпитетами, общее — выдергивание слов и словосочетаний с разрушением не только логики изложения, но и смысла фраз, общее — подмена понятий, общее — избегание разговора по существу, общее — диктат каких-то «штабов», общее — некорректность, а зачастую и откровенное хамство.
Откуда такое сходство? — Ответ очевиден. «Это» отрабатывалось десятилетиями, передавалось чуть ли не по наследству, составляло общий «цекистский» код патриотической и диссидентско-демократичсской журналистики. Высокопоставленная идеологизированная советская интеллигенция (даже в диссидентской ее модификации) была слепком власти, отражением умонастроений своих партийных и прочих тренеров и опекунов.
Ярчайший пример — известный наш режиссер Ю. П. Любимов. Но разве другие — и «демократы», и пресловутые «белые» — не шли «наверх» по тем же властным ступеням? Отсюда их поразительное родовое единство при видовых противоположностях.
Общеизвестно, что скрытым опекуном Солженицына был сам Суслов. Что касается оппонента Солженицына — Сахарова, то ворчливая беззубость власти по отношению к этому, как говорила власть, «злейшему врагу коммунизма и СССР» — тоже весьма знаменательна: перестройку готовили задолго до 1985 года, и это — общеизвестно.
Спускаясь от вершин «двугорбого» политического Олимпа к его подножью, мы находим все то же самое. В парткомах ВУЗов, где я учился, в цензурных инстанциях, где приходилось защищать театральные спектакли в застойные годы, в райкомах и горкомах, в комсомоле и прочих инстанциях, — всюду были в изобилии «двугорбые диссиденты». «Локальный минимум» почему-то находился лишь в зоне развития официальной идеологии — коммунизма. Здесь «двугорбые» элитарии (консультанты, эксперты и прочие) с одинаковым презрением говорили свое салонное «фе». А их кондовые начальники-волкодавы, перемещенные в идеологию за плохое руководство мясо-молочными комбинатами, давили все, что могло спасти идеологический фундамент Союзного государства, давили — с остервенелой злобностью самоубийц, с амбициозностью, порождаемой предельным невежеством и трусливым желанием исподтишка причаститься все того же «двугорбого» диссидентства.
Перестройка рождалась там, на этих «горбах», и ее символ — «Горби» (то есть «двугорбый верблюд») тоже далеко не случаен. Разве элита патриотических почвенников мало сделала для торжества перестройки? Разве перед Горбачевым заискивали одни «демократы»? — Полно! Вспомним конец 80-х годов.
