Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.
В важном консилиуме, состоявшемся 21 марта, приняли участие Геншен, Бумке, Штрюмпель, Нонне, Ферстер, Кожевников, Елистратов, Крамер. Врачи констатировали, что после 10 марта произошло ухудшение состояния Ленина: появилось явление сенсорной афазии, то есть затруднение понимания обращенной к нему речи. Но к маю положение несколько улучшилось, и больного перевезли в Горки, соблюдая всяческие меры предосторожности.
Но до этого в марте произошло еще одно событие, тщательно скрывавшееся долгие годы. Правда, М.И.Ульянова в своих записях, которые увидели свет только в декабре 1989 года, указывала: "Зимой 20/21, 21/22 годов В.И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда (курсив мой. —Д.В.), но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.
Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой".
Мария Ильинична еще раз возвращается в своих восьми страничных записях к этому мотиву: „С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И.просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И., и Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину:
— Лукавите?
— Когда же Вы видели, чтобы я лукавил…"
Воспоминания М.И.Ульяновой хотя и страдают некоторой неточностью, тем не менее свидетельствуют, что мысль о самоубийстве не покидала Ленина с момента прихода к нему роковой болезни.
Характерно, что Сталин в обоих случаях обещал исполнить волю Председателя Совнаркома. Думаю, это было в личных интересах Сталина, который боялся сближения Ленина с Троцким и давно уже вынашивал далеко идущие честолюбивые планы.
Но архивы партии сохранили для истории более точный документ. В силу важности приведу его полностью.
„Строго секретно.
Членам Пол. Бюро
В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном „просьбу Вл. Ильича Сталину" о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что „Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что .дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала „не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И.дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал „согласия Сталина"), я не счел возможным ответить отказом, заявив: „Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование". В. Ильич действительно успокоился.
Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.
21 марта 1923 г. И.Сталин".
Ниже выражена реакция членов Политбюро на записку.
„Читал. Полагаю, что „нерешительность" Сталина — правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.).
Томский Читал: Г.Зиновьев Молотов Читал: Н.Бухарин Троцкий Л.Каменев".
Без даты, но есть еще одна записка, написанная Сталиным, видимо, 17 марта 1923 года, такого содержания:
„Строго секретно"
Зин., Каменеву.
Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в „ужасном" состоянии, с ним припадки, „не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно". Сообщила, что пробовала дать калий, но „не хватило выдержки", ввиду чего требует „поддержки Сталина".
Сталин".
„Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!
Г.Зиновьев Л.Каменев".
Документы чрезвычайно примечательны и свидетельствуют, что идея самоубийства в мыслях Ленина была устойчивой, даже навязчивой.
Стоит отметить несколько обстоятельств этих писем. Не очень ясно, как Ленин, утративший возможность говорить, 17 марта 1923 года просил „порцию цианистого калия". Возможно, жестами. Сталин подчеркивает несколько раз, что Надежда Константиновна „упорно настаивала" с „особой настойчивостью" дать цианистый калий и даже „пробовала" это сделать… Это утверждения Сталина. Возможно, что Крупская, доведенная до отчаяния состоянием мужа, подавленная собственным бессилием уменьшить его страдания, была близка к исполнению желания Ленина. Но откуда у нее цианистый калий? Ведь это не просто препарат, который лежит рядом с таблетками от кашля… Или яд был уже раньше приготовлен? А может быть, его передал Сталин? Это загадка истории.
Не менее важно и другое обстоятельство: Сталин каждый раз соглашается дать яд „без колебаний". Более того, он считает эту „миссию гуманной и необходимой". В этом факте рельефно прослеживаются не только нравственные параметры личности Сталина, но и трудно скрываемое желание ускорить развязку. Пока с превратившимся в несмышленого ребенка Лениным возятся врачи, правда без особых надежд, в Политбюро разгорается борьба за наследие. На Ленина не жалеют денег и сил, но, похоже, уже больше для того, чтобы продемонстрировать свою правоверность ленинизму, идее, делу вождя. Кто больше… Бюллетени для народа ежедневно публикуются такого содержания, что почти невозможно понять истинное состояние больного. Политический контроль уже в действии.
„Бюллетень № 3
О состоянии здоровья Владимира Ильича.
Затруднение речи, слабость правой руки и правой ноги в том же положении. Общее состояние здоровья лучше, температура 37,0, пульс 90 в минуту, ровный и хорошего наполнения.
14 марта, 2 часа дня 1923 г. Проф. Минковски, проф. Ферстер, проф. Крамер, прив. доцент Кожевников, наркомздрав Семашко".
„Бюллетень № 6
Вместе с продолжающимся улучшением со стороны речи и движений правой руки наступило заметное улучшение и в движениях правой ноги. Общее состояние здоровья продолжает быть хорошим. 17 марта, 1 час дня 1923 года".
Трудно было судить по этим сообщениям об истинном состоянии парализованного вождя. Многие считали, что это очередное „недомогание". В Кремль шли телеграммы из партийных организаций: как реально себя чувствует Ленин? Орджоникидзе из Тифлиса запрашивал Сталина: „Сообщи действительное положение здоровья Ильича". Но ЦК партии уже научился манипулировать информацией. Сообщалось то, что считалось необходимым для политического спокойствия.
Троцкий, выступая 5 апреля 1923 года на VII Всеукраинской партийной конференции, заявил: „Когда мы обсуждали первый бюллетень о здоровье Ленина в марте, мы думали не только о его здоровье, но мы думали также о том, какое впечатление число ударов его сердца произведет на политический пульс рабочего класса и нашей партии". Троцкий задает тон в оценке роли Ленина: „Нет и не было в историческом прошлом влияния одного лица на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, чтобы позволил нам измерить историческое значение Ленина…"
Каждый старался продемонстрировать свою особую приверженность вождю, его идеям и устремлениям. Хотя в действительности ни для кого не было особых сомнений в окончательном отходе их лидера от активной политической деятельности. Все понимали, что эта длинная политическая агония — фактически переход в неизвестность. После удара 10 марта 1923 года в "Дневнике дежурного врача" появляются записи, которые дают весьма полную картину состояния больного.
11 марта. „…Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу в 11 с четвертью часов. Цвет лица бледный, землистый, выражение лица и глаз грустное… Все время делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечленораздельные звуки… Сегодня Владимир Ильич, в особенности к вечеру, стал хуже понимать то, что ему говорят, иногда он отвечает „нет", когда, по всем данным, ответ должен быть положительным".
12 марта. „Сегодня приехали проф. Минковски и Ферстер. С вокзала доктор Кожевников с ними поехал на заседание Политбюро, а оттуда к Владимиру Ильичу… Со стороны нервной системы сознание ясное (по-видимому!), почти полная моторная афазия, сегодня Владимир Ильич ничего не может сказать… Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать. Ему были поднесены ручка, очки и резательный нож. По предложению дать очки Владимир Ильич их дал, по просьбе дать ручку Владимир Ильич снова дал очки (они ближе всего лежали к нему)… После посещения Владимира Ильича все врачи снова были в Политбюро…"
