Олег Арин - Россия в угаре долларгазма и еслибизма
Но есть некоторые ученые, которые вроде бы понимают важность определения терминов, но не понимают, к какому классу эти термины относятся: к понятиям или категориям. Если исследователь четко не осознает разницы между ними и их взаимобратимость, значит, он не понимает, какую сферу природы или общественной жизни отражают эти понятия и категории.
Кроме того, он не понимает диалектики взаимопереходов понятий и категорий. Такой ученый не понимает движения явлений, каждый этап которого может вскрываться и, соответственно, обозначаться определенным понятием или категорией. Нельзя просто превратить какое-то слово или термин в понятие. Определение термина еще не есть понятие. Это всего лишь понимание или интерпретация автором содержания того или иного слова/термина. На этом этапе еще нет науки. Она начинается только тогда, когда автор представляет и описывает целый процесс, объективную реальность через цепочку понятий и категорий, их развитие, переход от одного к другому. В этом суть гегелевской диалектики, которая была взята на вооружение марксизмом. У марксистов понятия живут, развиваются. У буржуазных ученых они мертвы, статичны. С помощью мертвых понятий и категорий нельзя постичь научную истину. К чему, правда, буржуазная общественная наука на данном этапе и не стремится.
В любом случае признаком научного размышления является хотя бы обращение к понятиям и категориям.
В этом месте мне было бы уместно продолжить объяснение, что такое настоящая наука и кто такой настоящий ученый. Но, поскольку эта тема требует более подробного изложения, я ее оставлю на «потом». Однако, для того чтобы читатель сам поразмышлял на эту тему, приведу один пример не из научной сферы. В России есть некий безголосый певец по фамилии Николаев. Вообще-то таких много. Но я беру его в качестве примера. Так вот его представляют: «Певец и композитор» Николаев. Я знаю композитора Чайковского. Два композитора: Николаев и Чайковский. Разница между ними, как между небом и землей. Так вот: если я Николаева буду рассматривать как композитора, тогда для Чайковского я должен придумать какое-то другое название-определение. Думаю, что, скорее всего, Чайковский, Вагнер, Шостакович и другие аналогичные фигуры являются композиторами, а Николаев и подобные ему — это просто работники музыкального жанра. Так же легко распознать ученых и научных работников. Но поскольку обыкновенный человек привык доверять титулам и званиям, как признакам учености, то приходится постоянно напоминать и разъяснять, что не в них дело. Особенно в современной России, когда все это покупается.
А теперь продемонстрирую, как «работают» описанные выше признаки лжеученого, на конкретном примере. Так сказать, «перехожу на личности», чтобы не остаться в облаках абстракций. В таком качестве я беру доктора политических наук С. Чугрова (профессор МГИМО), точнее, его статью под названием «Понятие внешнеполитического менталитета и методология его изучения», опубликованную в журнале «Полис» (№ 4, 2007).
Как уже говорилось, первым признаком не ученого является захламление работы иностранными словами. Этот признак проявляется у Чугрова в полной мере. Вот одна из его фраз: «В этом случае, как правило, деструкции ценностно-смыслового ядра менталитета не наблюдается, равно как и цепной реакции в виде аномии, ценностно-нормативного вакуума, разрыва в преемственности социальных и культурных норм и роста ретритизма (курсив мой. — О.А.)» (с. 58). О «менталитете» пойдет речь ниже. Спрашивается, зачем русский ученый употребляет английские слова «деструкция», «аномия», «ретритизм», когда в русском языке есть адекватные по содержанию слова: соответственно, «разрушение», «разложение», «отказ, отступление, уход на покой»? Существует немало русских слов, чтобы передать простую идею о том, что «разрушение определенной психологической структуры мозга не сопровождаются негативными процессами в виде того-то или того-то». Но этот автор не может выразить свою мысль нормально по-русски по той причине, что он находится в капкане некоего английского текста, составленного из слов, хорошо описывающих «ту реальность», и совершенно не подходящего под «нашу» реальность. Отсюда неоправданный англояз. Его текст состоит из множества таких мудреностей, демонстрирующих «ученость» сего мужа. Вот еще некоторые из них: «амбивалентные тенденции» (двойственные тенденции), «компаративный анализ» (сравнительный анализ), «каузальная зависимость» (причинная зависимость), «экспликательные приемы» (разъяснительные приемы), «экзогенный фактор» (внешний фактор), «существенная ригидность» (существенная устойчивость, или консерватизм), «элементы играизационных практик» (думаю, что Чугров и сам не знает, что это такое), «девиантные формы» (формы, отклоняющиеся от нормы, или неправильные формы), «конативный аспект» (волевой аспект), «индивид изоморфического типа» (сами догадайтесь), «экономические экспекции» (видимо, экономические ожидания), «аттитюды» (социальные установки). Ну не маразм? Чугров, правда, в скобках пояснил последний термин: «норма отношения к нормам» — просто бред какой-то! Про «концепты», «тезаурусы», «дискурсы», «континуальности» и «паттерны» я уж не говорю. Без них не обходится ни одна бредятина на философско-социологические темы.
Следует еще раз подчеркнуть. Приведенные слова — не просто мусор. Это признак человека, неспособного к самостоятельному размышлению. Его «мысли» уже заранее определены набором слов, соответствующих другой реальности, но не той, в которой живет автор. Он пытается размышлять о ней на основе «иностранной» конструкции, которая может и подойти (бывали и такие случаи), а может и не подойти к российской действительности.
Я, естественно, не хочу быть понятым таким образом, что вообще против использования иностранных слов в родном языке. Некоторые утвердились (парадигма, актор, стратагема), некоторые используются в качестве шутки или критики. Использовать можно, а иногда и нужно, особенно, когда ты пытаешься вскрыть новое явление, еще не имеющее названия. Мне, например, понадобилось немало труда, чтобы придумать название явлению — «онтологическая сила» (онтобия), чтобы отделить его от других видов сил. Но для этого я не стал обращаться к английскому или другому европейскому языку, а искал изначальный корень, смысл слова, описывающего явление, у языков-прародителей — греческого и латыни. По крайней мере это служит косвенным намеком на то, что мои идеи не «списаны» с работ неких ученых.
Я выступаю против такого использования иностранных слов, когда вполне достаточно русских, чтобы выразить свои суждения. Обычно статьи с «забугорной» терминологией я прекращаю читать, как только дохожу до какого-нибудь «дискурса», «мондиальности» или «витальности». Потому что, исходя из большой практики, знаю, что автор ничего путного уже не скажет. В лучшем случае перескажет работы какого-нибудь ученого США или Западной Европы, зачастую не сославшись на источник.
Второй момент — идеология антисоветизма и антикоммунизма. Конечно же, господин Чугров не упустил случая лягнуть и Маркса, и Советский Союз. Маркса, правда, он лягает хитровато. Он ставит его в ряд ученых в такой последовательности: Э. Дюркгейм, К. Маркс, М. Вебер. То есть Чугров уравнял его с учеными, которые по вкладу в науку и в мировую историю на порядки уступали титану Марксу. Ныне это обычная манера российских буржуазных ученых — постоянно принижать значимость Маркса. Причем потребности такой именно в данной статье не было, поскольку Маркс не написал ни одной строчки про «менталитет», чему посвящена статья Чугрова.
Как и полагается, Чугров, исходя из собственного «менталитета», уравнял «сталинизм и фашизм», которые, по мнению этого мудреца, «выразились в массовом проявлении деструктивности (он хотел сказать «разрушения»)». Оказалось, что это и не плохо, поскольку они «вызвали к жизни новое направление исследований ментальности». Зациклившись на «деструктивности» сталинизма, Чугров почему-то не вспомнил, что именно при Сталине было создано мощное социалистическое государство, плодами которого до сих пользуется современная «демократическая» Россия.
Довольно забавно выглядят обвинения Чугрова в адрес СССР. Он пишет: «В советское время исследования менталитета находились под запретом, так как вступали в противоречие с идеологическими догматами о всесилии человеческого разума» (с. 50). Понятно, сейчас предпочтительнее говорить о «всесилии божественного разума». Возможно, это и так, тем более что бессилие «человеческого разума» демонстрирует сам Чугров.
Абзацем выше этот ученый муж пишет, что русские ученые и в XIX, и в начале XX века тоже не употребляли слово «менталитет», а писали о «душе» и «народном духе». Означает ли это, что тема «менталитета» при царизме была запрещена? Но если «менталитет» и «душа» одно и то же, а темы «души» и «народного духа» не были запрещены в советское время, то обоснованно ли обвинение в запрете? Этот господин, видимо, рассчитывая на полных идиотов, пишет, что только «с конца 1980-х годов страна стала открытой для реального международного сотрудничества ученых» (с.50). И это пишет человек, который длительное время, работая в ИМЭМО АН СССР, мог воочию наблюдать, насколько часто сотрудники этого института (точно так же, как и других аналогичных институтов) выезжали на международные конференции в любую точку земного шара.
