Юрий Дроздов - Вымысел исключен. Записки начальника нелегальной разведки
На одной из встреч Джонсон обратился к Шевченко: «Вы не будете возражать, если к нам присоединятся на последующей встрече еще люди? Некоторые из моих коллег хотят знать о других советских представителях в миссии и секретариате. Какова их реальная работа?».
«Вы имеете в виду КГБ? Это займет много времени. Их сотни, плюс военные…».
«ФБР хочет быть уверено, что они наблюдают именно за нужными людьми».
«Вы могли бы оказать большую услугу, указав на возможно большее число из них».
«Я согласился выполнить его просьбу. Я не испытывал никакого угрызения совести, указав на сотрудников КГБ в Нью-Йорке… Мне доставит удовольствие раскрыть все, что я знаю о них. И тем самым я продемонстрирую мои убеждения, помогая проникнуть в систему советского шпионажа».
Совесть, честь для Шевченко — понятия отвлеченные. Во всех своих действиях и поступках он никогда не помышлял о высоких принципах, в приверженности которым пытался убедить пытливого корреспондента. В жизни он руководствовался только такими нормами морали, которые во всех странах и среди всех народов принято считать низкими и лишенными какой бы то ни было нравственности.
О скрытном характере Шевченко, его неискренности в отношениях с людьми может свидетельствовать его собственное признание в книге, что он «играл в лицемера не только на публике, на партийных собраниях, во время встреч со знакомыми, но даже в своей семье и с самим собой». Чавез подтверждает этот факт: «Он всегда вел жизнь, которая была ложью. Он никогда не доверял никому, даже своей собственной семье. Я знала, что это такое, потому что я была сама проституткой».
Она описывает состояние Шевченко, в котором он находился в первые недели после своего ухода. «Что я увидела, представляло собой развалину человеческого существа. Состояние его здоровья было ужасно с психической и физической точки зрения, он пил днем и ночью. Он бывало даже просыпался среди ночи, вставал и выпивал глоток водки. Трудно было поверить, что он когда-то был таким важным…» Из ответа Шевченко на вопрос интервьюера о семье («Какую же судьбу готовили Вы своей семье?») может создаться впечатление, что предатель искренне переживал разрыв с семьей. В беседе с корреспондентом он даже пытался «категорически» протестовать против выдвинутых со стороны общественности в СССР и США обвинений в том, что он бросил свою семью, детей. На деле все выглядело совсем иначе. В угаре своих «амурных» похождений Шевченко вряд ли мог серьезно задуматься о той горькой участи, которую он уготовил своей семье.
Чавез «колоритно» повествует об отношениях с Шевченко, не скрывая, что была проституткой, «девушкой по вызову». Да и Шевченко знал об этом и, как положено в подобных ситуациях, расплачивался с Чавез наличными за каждый ее «вызов». Она также не упускает повода заметить, что, кроме нее, у Шевченко была другая женщина, тоже проститутка, от которой он заразился венерической болезнью.
В лице Шевченко мы видим не просто человека, который потерял честь и достоинство гражданина. Он совершил тяжкое государственное преступление, предал Родину.
Из всего сказанного о Шевченко закономерно следует: «и все-таки иуда…». Но на этом не хотелось бы ставить последнюю точку. Прошло уже много лет, но у меня до сих пор вызывает недоумение тогдашняя позиция газеты «Советская культура» и автора статьи А.Макарова, которые со слов изменника проповедуют апологетику предательства. Но нет, видимо, необходимости убеждать кого-либо в том, что любое предательство всегда отсвечивает тридцатью сребрениками.
Умер Шевченко 28 февраля 1998 года в своем доме в пригороде Вашингтона. Информация о его смерти попала в прессу через 10 дней, в марте. Умер тихо, один, оставленный всеми. Представитель фонда «Джеймстаун фаундэйшн» Билл Геймер назвал «настоящим позором для США», что Шевченко закончил свою жизнь «таким несчастным и одиноким», превратившимся в отшельника.
На тайных похоронах присутствовало только несколько сотрудников американских спецслужб. Место захоронения держится в секрете.
Известно, что в октябре 1978 года Верховный суд РСФСР заочно приговорил его к смертной казни. Отрадно, что американцы в своих сообщениях о его кончине не стали связывать смертный приговор и неожиданную смерть от сердечного приступа. Пресс-секретарь местной полиции Энн Эванс заявила, что «это выглядит как естественная смерть, и здесь не было никаких грязных игр…»
О Гордиевском
Непродолжительное время он работал у нас в нелегальной разведке на вспомогательном участке. Его данные позволяли ему стать хорошим разведчиком, но ему показалось у нас трудно и опасно. Изменив Родине, он перешел на другой участок работы в легальной разведке и стал подниматься по служебной лестнице. Продавать же врагу он стал своих товарищей по прежней работе и известные ему дела, понимая, что искать причину провала мы начнем у себя. Первыми, кого он предал в самом начале 70-х годов, были нелегалы Г. и Т. Г. вовремя заметил слежку, стал искать ее причины, свои ошибки и не мог допустить, что на это способен легальный советский разведчик. Но слежка продолжалась. Высокое нервное напряжение, боязнь за судьбу двоих детей, жены, находившейся на последнем месяце беременности, стали причиной психического расстройства. Т., уловив неладное, прекратила всю оперативную работу мужа и свою, уничтожила все улики, прекратила связь с Центром и «увезла» больного мужа на юг на лечение. В одной из стран она поместила мужа в больницу, родила ребенка, а затем нашла в себе силы всех четверых перебросить через чужие границы в Москву, зная, что английская контрразведка идет за ними по пятам. Такие предательства не забывают, Гордиевский. Мы могли бы припомнить еще кое-что, да рановато.
Так он продал и нелегалов Мартыновых с двумя малолетними детьми. Предавал хладнокровно, демонстрируя своим новым хозяевам, как он проводит переброску нелегалов. Сообщая даже отрывочные, подсмотренные у друзей данные, консультировал их, как быстрее и легче найти конкретного нелегала или агента.
У нас один за другим одно время происходили провалы и сбои в работе. Чувствуя утечку данных, мы искали, анализировали. Он оберегал себя, знал, что наша служба безопасности не перестает искать канал утечки, предателя. Он выдал себя, проявив чрезмерный интерес к своим личным друзьям, с которыми когда-то учился, тогда активным нелегалам, которых хотел продать своим хозяевам — ведь 30 сребренников надо отрабатывать. Он смог уйти, но мы спасли этих и других нелегалов из петли, которую спецслужбы противника пытались затянуть на их шее. Некоторых буквально вырывали из рук противника. Мы знали, что предатель, получив любую нашу шифровку, сначала показывал ее своим «боссам», а потом поручал сотрудникам резидентуры исполнить, засыпал нас дополнительными вопросами, надеясь помочь «разоблачить» нас.
Предательство Гордиевского нанесло определенный ущерб многим подразделениям разведки. Мы его преодолели. Приговор, вынесенный ему, остается в силе, и никакие конъюнктурные поблажки не отменят его. Он знает об этом. Именно поэтому он постоянно пребывает в состоянии страха, встречаясь с бывшими соотечественниками, впадает в истерику. Героя из него не получилось.
О Кузичкине
Его переход на сторону противника был обставлен драматично, с элементами таинственности, произошел в трудный момент для советско-иранских отношений.
Мы всесторонне и детально анализировали последствия его поступка, ущерба, нанесенного внешней и нелегальной разведке.
Кузичкин любил подчеркнуть, что он «русский офицер». Я внимательно прочел его книгу. Я хотел бы сказать ему, как бывшему русскому офицеру, что в Соборном Уложении 1649 года царя Алексея Михайловича «О службе всяких ратных людей Московского государства» в статье 20-й записано: «А будет тот, будучи на службе государевой, учнет изменою из полков переезжати в неприятельские полки и там про вести и про государевых ратных людей сказывать… и сыщется про то допряма: и такова переезщика казнити смертию, повесити против неприятельских полков…».
Недавно знакомые, встречавшиеся с ним в Англии, рассказали мне, что он очень много пьет, стал молчалив, мрачен. В своей книге он был недостаточно откровенен даже с самим собой. Он оказался в один из трудных моментов своей жизни слабым и не может простить себе этого. Он сам вынес себе приговор, сам избрал свою судьбу. Как «русскому офицеру», ему это должно быть ясно. Он обесчестил себя. Ему и нести этот крест.
Еще об одном
Я не назову его фамилии и имени. Просто ОН. В нашей стране продолжает жить и растить детей его жена, горюют престарелые родители.
…Она не просила за него. Она все поняла. Знала, что и она виновата, что не остановила его от этого шага, не уберегла от предательства, а предала и самое себя и своих детей. Он залез в долги, растратив служебные деньги, задолжал товарищам. Она видела, получала подарки, но не спросила, откуда они, на какие деньги, ведь не из зарплаты.
