Мирослав Йованович - Сербия о себе. Сборник
Основные мотивы ухода в область теневого рынка следующие:
1) отсутствие/недостаточность легального рынка (например, неэффективность в условиях командной экономики, оскудение при экономическом кризисе);
2) слишком крупные затраты и риски, связанные с деятельностью на легальном рынке (высокая ставка налогообложения, коррупция, нерегулируемый имущественный статус, неэффективное администрирование);
3) небольшие затраты/риски, связанные с деятельностью на неформальном рынке (неэффективная политика штрафов, слабо развитый социально-культурный капитал).
Возможны и комбинации этих трех мотивов.
С учетом целей различаются три типа неформальной экономики:
– прожиточная неформальная экономика, при которой отдельный человек или хозяйство производят основные продукты питания или предлагают свои услуги на рынке;
– неформальная экономика зависимой эксплуатации, характеризующаяся неофициальным наймом сотрудников в условиях повышенной менеджерской флексибильности и при уменьшенных затратах на оплату труда;
– неофициальная экономика роста, в которой доминирует организованная аккумуляция капитала со стороны мелких фирм, базирующихся на солидаристских отношениях, повышенной флексибильности и уменьшенных затратах (Portes, Castells and Benton, 1989). В реальных обстоятельствах три этих типа не могут возникнуть одновременно. Кроме того, некоторые черты первого типа, изначально соотносимые с бедными обществами, сейчас можно распознать и в развитых обществах, что во многом объясняется влиянием постматериалистической системы ценностей. В процессе социализации в более богатой и надежной среде ориентированность на самообеспечение и самоподдержку рассматривается как позитивная черта идентичности (?tulhofer, 2000:130).
Введение культурных элементов в трактовку экономической деятельности – один из важнейших вкладов социологии в исследования этой проблемы (Di Maggio, 1994). Этот подход описывает два основных течения сегодняшней экономической социологии: одно концентрируется вокруг общественных институций, а второе фокусируется на концепции зависимости от предшествующего пути развития (path dependence) (Stark, 1992) или на понятии включенности экономики в общество (embedded-ness) (Granovetter, 1985)[249] . В этом смысле теневая экономика, как и в целом постсоциалистическая институциональная трансформация (см. Eyal, Szelenyi and Townsley, 1998:15–16), считается зависимой от развития институционального окружения в данной экономике и определяется укорененностью теневых предпринимателей в их специфичном социальном окружении. Систематизация влияния культурных элементов на социальную (а тем самым и на экономическую) деятельность позволила выделить понятия социального, культурного и социокультурного капитала. В исследовании А. Штулхофера (A. ?tulhofer), посвященном хорватскому опыту «транзиции», социокультурному капиталу (СКК) отведено центральное место. Согласно этому автору, социокультурный аспект, приведенный в действие механизмом социокультурного капитала, играет роль катализатора общественных перемен (?tulhofer, 2000:87). Слабым сторонам аспектов социокультурного капитала приписывается (отдельно взятое или в комбинации с элементами макроэкономической политики) решающее влияние на разрастание неформального сектора, коррупции и криминала (там же: 86, 109). СКК – интерперсональная реальность доверия, взаимодействия и ограниченной солидарности, следовательно, и их дефицита, то есть совокупность доминантных норм, ценностей и доверия в рамках определенной общественной группы, которые передаются через социализацию. Аналитический подход, объединяющий понятия зависимости от предшествующего пути развития и включенности экономики в общество, утверждает значимость упомянутых неформальных институций (доверие, взаимодействие и ограниченная солидарность). Они служат не только структурным ограничением экономической деятельности, но и моральной сферой, где берут начало (или блокируются) общественные перемены, и участвуют в создании формальных институций. Формальные институции (законодательные, исполнительные, образовательные, политические, экономические) оказывают обратное воздействие на институции неформальные. Неформальные институции поддерживаются социализацией и инерцией, то есть обладают исторической преемственностью. Их устойчивость проявляется в периоды изменения идеологических систем, а основывается на перцепции функциональности, то есть на той мере, в которой они обеспечивают успешность интеракции. Эта инструментальность неформальных институций не может иметь в качестве исхода экономическую оптимальность (там же: 58, 81–82).
Три основные неформальные институции имеют следующее значение:
1) доверие – вероятность того, что одна сторона в процессе интеракции припишет другой стороне кооперативное поведение (Hwang and Burgers, 1997:67);
2) взаимодействие в переплетении общественных интеракций с точки зрения временной перспективы обеспечивает продолжительность кооперативных отношений, налагая обязательства на носителей интеракции;
3) ограниченная солидарность базируется на основополагающей норме общения и подразумевает готовность одной из сторон отказаться от части собственной выгоды в пользу других участников интеракции (там же: 84).
В связи с вышесказанным Штулхофер отмечает, что механизм транзиционной аномии заключается в разрушении базовых неформальных институций, следовательно, в снижении взаимодействия и доверия между участниками интеракций, вызванном прежде всего появлением новых возможностей некооперативного поведения, особенно для представителей элиты. Подобная ситуация есть прямое следствие нарастания оппортунизма и иерархической нелояльности в социализме за счет горизонтального доверия и лояльности (там же: 92). Деление институций на горизонтальные и вертикальные проистекает из их основной направленности на три цели: 1) уменьшение трансакционных затрат, 2) уменьшение эффекта индивидуальной иррациональности (рациональное профилирование коллективной акции) и 3) поддержание иерархической мощи структуры. Горизонтальные институции направлены на первые две цели, а вертикальные подчиняют их третьей. Природа институциональной организации общественных групп или сообществ влияет и на характер институциональной перемены: там, где доминирует горизонтальная институционализация, перемены преемственны и основываются на адаптации к изменениям в окружении; а в преимущественно вертикально институционализированных общественных группах перемены прерывисты и носят взрывной характер вследствие медленного восприятия внешних перемен и иерархизированного (замедленного) протока информации (там же: 70–72).
Таким образом, реалистичный подход к проблеме неформальной экономики подразумевает многоаспектное и многоуровневое исследование. Если задуматься о границах теневого сектора, то первый возникающий вопрос: возможно ли существование неформальной экономики как автономной системы? В другой формулировке этот вопрос звучит так: устойчива ли автономная экономическая система, в которой государство не играет никакой роли и где экономическая деятельность субъектов является стихийной, а экзистенциальное обеспечение зависит от прямого обмена товаров и услуг? На первый взгляд этот вопрос может показаться тривиальным в контексте модернизационных достижений современного мира. Однако нельзя упускать из виду, что существуют государства с очень низким уровнем институционального развития, в которых стабильные элементы государства проявляются исключительно в контрольно-принудительных институциях, а также тот факт, что иногда формируются и исторически специфичные конъюнктуры, в которых государства на высшей ступени институционального развития перенимают экономические механизмы слаборазвитых стран, естественно, с более сложной системой реализации. В качестве примера институционально слабо развитых государств можно привести хищническую систему Заира при длительном правлении режима Мобуту Сесе Секо (Evans, 1989, цитируется по Portes, 1994:432). Заирское государство деградировало до скопища должностей, свободно покупаемых и продаваемых, основной целью которых было извлечение прибыли из фирм и населения. Государство, таким образом, полностью абстрагировалось от экономических течений и само стало предметом (квази)рыночной конкуренции. Тем самым обозначились границы между двумя экономическими системами, формальной и неформальной, следствием чего стала неконтролируемая эксплуатация природных и экономических ресурсов, а также утрата возможности формулирования долгосрочной перспективы развития как для предпринимателей, так и для экономики в целом. Примером другой клиентурной системы, которую точнее всего можно определить как «политический капитализм», является как раз Сербия в конце ХХ века. Адаптивная реконструкция элит (Lazi?, 2000:33–56) в Сербии 1990-х гг. подразумевала налаживание связей между двумя системами, формальной и теневой, причем в условиях неразвитости демократических и рыночных институций, гиперинфляции и экономических санкций ООН. Длительное существование условий для быстрого и неконтролируемого извлечения прибылей пересеклось с интересом части государственного политико-делового истеблишмента, который путем «литургийной» налоговой политики (Veber, 1976:158), высшей точкой которой являлось налогообложение задним числом, пополнял государственный бюджет, истощенный нереальными политическими амбициями. Сложилась ситуация, когда коллективные интересы правящего класса и класса новых собственников встретились в сфере нелегальной деятельности. Тем самым изначальное структурное (конъюнктурное) сотрудничество старой и новой элит переросло в системное (функциональное), а отличительными чертами вновь возникшей системы стали: этатизм, автаркичность, протекционизм, контроль цен, превосходство политической элиты над экономической, традиционализм и ксенофобия (Cveji?, 2000:297). Конечно, не может быть однозначной аналогии между двумя этими примерами, но в целом понятно, что установившиеся неформальные институциональные механизмы тормозят экономический рост и модернизацию, а подавляющую часть населения ставят в зависимость от прямого натурального производства и обмена. В нарастании и институционализации неформальной экономики и складывании нелегальной экономики настает момент, когда распад экономической системы и политического порядка, который его легитимизирует, в основном зависит только от количества ресурсов в конкуренции и степени развитости социокультурного капитала в этом обществе. Отсюда можно сделать вывод, что долгосрочная автономность системы неформальной экономики невозможна и зависима от институций формальной экономики, зачастую в том, что определенная общественная группа может монопольно контролировать и перераспределять ресурсы и тем самым навязать «правила игры» неформальному сектору. В силу этого мы вправе говорить о неформальной экономике только как о парасистеме.
