KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » Политика » Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дмитрий Волкогонов, "Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2." бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Сколько градусов у Вас?

Не надо ли чего для лечения? Очень прошу написать откровенно. Выздоравливайте!

Ваш Ленин".

После записки Ленин позвонил в секретариат СНК, распорядился, чтобы к Арманд срочно послали врача.

"Дорогой друг!

Напишите, был ли доктор, и что сказал, надо выполнять точно.

Телефон опять испорчен. Я велел починить и прошу Ваших дочерей мне звонить о Вашем здоровье.

Надо точно выполнить все, что сказано доктором. (У Нади утром 37,3, теперь 38).

Ваш Ленин".

Ленин настойчив, интересуясь здоровьем Инессы, со­общая попутно о течении болезни Надежды Константи­новны. Обе женщины в его судьбе стали как бы нераз­рывны.

В 48-м томе Полного собрания сочинений на странице 300 есть одно из писем Ленина к И.Арманд. В пред­последнем абзаце — многоточие. Значит, опять купю­ра, изъятие, чем авторы издания занимались многократно, „улучшая" Ленина и наводя на него хрестоматийный гля­нец. А там было сказано: „Никогда, никогда я не писал, что ценю только трех женщин! Никогда!! Я писал, что безграничная дружба,абсолютное доверие укрепились во мне и ограничиваются у меня только по отношению к 2—3 женщинам. Это совершенно взаимные, совершенно взаимные деловые отношения…"

Почти наверняка это Крупская и Арманд. Но были и другие, оставившие, видимо, лишь мимолетный след в душе вождя: подруга Крупской Якубова, к которой он сватался в Петербурге, пианистка Екатерина К., заворожившая его „Аппассионатой", французская „незнакомка", сохранившая его письма.

Да, отношения Ленина, Крупской и Арманд были и личными, и „деловыми".

Вернемся еще к запискам Ленина к Арманд.

„Выходить с t° 38° (и до 39°) — это прямое сумасше­ствие! Настоятельно прошу Вас не выходить и дочерям сказать от меня, что я прошу их следить и не выпускать Вас:

1)   до полного восстановления нормальной темпера­туры и

2)   до разрешения доктора.

Ответьте мне на это непременно точно.

(У Надежды Константиновны было сегодня, 16 фев­раля, утром 39,7, теперь вечером 38,2. Доктора были: жаба. Будут лечить. Я совсем здоров.)

Ваш Ленин.

Сегодня, 17-го, у Надежды Константиновны уже 37,3" .

Революция с ее сатанинством разрушения всего святого невольно отодвинула Арманд от Ленина, хотя их чувства друг к другу не угасли. Инессу опустошили непривычные для нее лишения, тяготы и беспросветность борьбы. Нет, она не разочаровалась в революционных идеалах, не жа­лела о прошлом. Просто где-то стали иссякать ее силы. Изредка поддерживал Ленин, звонил, писал записки, по­могал детям, но она чувствовала: это все уже по инерции. Вождь большевиков больше не принадлежит ни себе, ни Крупской, ни тем более ей; он целиком во власти бесовства революции. Все же иногда Ленин напоминал о себе не­жной, но весьма странной для вождя русских якобинцев заботой:

„Тов. Инесса!

Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас.

Надеюсь достать. Пишите, как здоровье. Что с Вами? Был ли доктор?

Привет! Ленин".

Вождь российской революции „надеется" достать ей калоши. Для этого нужно сообщить их номер… Ни для Бош, Коллонтай или Фотиевой он не пытается достать калоши… В прошлый раз прислал английские газеты для чтения, несколько раз отправлял к ней разных докторов. Но к роковой осени 1920 года, повторюсь, Инесса Арманд была предельно опустошена. Бремя революции оказалось слишком непосильным для ее хрупких плеч. Между ней и Лениным встала революция с ее страшным лицом, обе­зображенным расстрелами, голодом, холерой.

„Дорогой друг!

…У нас все то же, что Вы сами здесь видели, и нет „конца краю" переутомлению. Начинаю сдавать, спать втрое больше других и пр. …"

Бесценны для понимания внутреннего духовного со­стояния Арманд ее последние отрывочные записи в днев­нике, чудом сохранившиеся после ее смерти. Они невелики. Я приведу несколько фрагментов ее торопливых каран­дашных записей красивым почерком. Они говорят об от­ношениях И.Ф.Арманд и Ленина больше, чем тысячи стра­ниц официальной многотомной биохроники вождя. „1.IХ.1920.

Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжелая и мне все кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть… К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдет ли когда-нибудь это ощущение внутренней смер­ти?.. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает мое теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как мало теперь я стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное — почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, свою страсть В.И. и делу работы, в нем истощились все источники любви, сочувствия к людям, которыми оно раньше было так богато. У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили)…Я живой труп, и это ужасно!"

Запись-исповедь, потрясающая по своей искренности и глубине самоанализа. Как бы чувствуя, что ей остается жить три недели, она со свойственной ей прямотой говорит себе, что „отдала все свои силы, всю свою страсть" Вла­димиру Ильичу и делу работы, но она — „живой труп". Революция всегда питается и живет только жертвами. Миллионными и единичными. Одной из них была Инесса Федоровна Арманд.

В маленьком дневнике, который вела Инесса в послед­ний месяц своей жизни на Северном Кавказе, кроме этой, еще всего четыре записи.

3 сентября высказывает тревогу за своих детей. „Я в этом отношении слабовата, совсем не похожа на римскую матрону, которая легко жертвует своими детьми в интере­сах республики.Я не могу… Ведь войне еще долго продолжатся, когда-то восстанут наши заграничные товари­щи…

Сейчас наша жизнь — сплошная жертва. Нет личной жизни потому, что все время и силы отдаются общему делу…"

9 сентября Арманд вновь возвращается к теме первой записи дневника: „Мне кажется, что я хожу среди людей, стараясь скрыть от них свою тайну — что я мертвец среди живых, что я живой труп… Сердце мое остается мертво, душа молчит, и мне не удается вполне укрыть от людей свою печальную тайну… Так как я не даю больше тепла, так как я это тепло уже больше не излучаю, то я не могу больше никому дать счастья…"

"Последняя запись помечена 11 сентября (до смерти осталось чуть меньше двух недель)… Инесса в своей конеч­ной записи в этой земной юдоли возвращается к своей старой любимой и вечной теме — любви. Ее переписка с Лениным по этому вопросу вскоре украсит ханже­ские марксистско-ленинские хрестоматии. В этой запи­си Арманд видно влияние Ленина. Они любили друг друга, но вождь большевиков смог внушить хрупкому и нежному созданию первенство „пролетарских интересов" над лич­ными.

„…Значение любви, — пишет Арманд, — по сравнению с общественной жизнью становится совсем маленьким, не выдерживая никакого сравнения с общественным делом. Правда, в моей жизни любовь занимает и сейчас большое место, заставляет меня тяжело страдать, занимает значи­тельно мои мысли. Но все же я ни минуты не перестаю сознавать, что, как бы мне ни было больно, любовь, личные привязанности — ничто по сравнению с нуждами борь­бы…"

Возможно, были еще записи. Может быть, они были утрачены после ее кончины. Но видна рука и строгого цензора, перебиравшего ее бумаги. Некоторые страницы отсутствуют, вырваны.

Мертвую Инессу долго не могли отправить в Москву. Сохранилась целая кипа телеграмм из столицы во Влади­кавказ. Вмешался в дело ЦК, решительно требовал уско­рить отправку тела в столицу и сам Ленин. Не было теплушки. К смертям привыкли. Даже хоронили чаще без гробов. А здесь Москва требовала вагон и гроб. Пока местным властям не пригрозили революционной распра­вой — вагона не находили. Инесса скончалась от холеры 24 сентября 1920 года, а ее тело доставили в Москву лишь 11 октября…

На похоронах 12 октября Ленин был не похож на себя. Очевидцы вспоминали, что вождь, идя за гробом, внушал опасение — не упал бы. Глаза, полные печали, не видели ничего вокруг. Выражение неизбывной тоски застыло на его лице. Участница похорон Анжелика Ба­лабанова вспоминала, уже оставив Россию: „Я искоса посматривала на Ленина. Он казался впавшим в отчаяние, его кепка была надвинута на глаза. Всегда небольшого роста, он, казалось, сморщивался и становился еще меньше. Он выглядел жалким и павшим духом. Я никогда ранее не видела его таким. Это было больше, чем потеря хоро­шего большевика или хорошего друга. Было впечатление, что он потерял что-то очень дорогое и очень близкое ему и не делал попыток маскировать этого".

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*