Евгений Морозов - Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети
СМИ тоже мало чем помогут. Те, кто хорошо говорит по-английски и выступает в египетских блогах от имени “Братьев-мусульман”, могут просто не захотеть помогать Би-би-си или Си-эн-эн сделать еще один репортаж о мощи блогосферы. Вот почему единственная сила, о которой рассказывают западные медиа, – это обычно представители светской, либеральной и прозападной части населения. Неудивительно, что эти люди говорят нам то, что мы хотим услышать: блогеры сражаются за секуляризм, либерализм и демократию западного образца. И вот почему у многих западных политиков сложилось неверное впечатление, будто блогеры – это непременно сторонники, даже предвестники демократии. “Если в Иране число блогеров и в самом деле выше, чем в любой другой стране, то это заставляет меня смотреть с оптимизмом на будущее Ирана”, – заявил министр иностранных дел Великобритании Дэвид Милибэнд во время визита в штаб-квартиру “Гугла”. Откуда этот оптимизм, непонятно. В иранской блогосфере консервативные блогеры являют собой грозную силу. Нередко они настроены еще решительнее, чем даже правительство страны, и уж точно не выступают за демократию, равенство и справедливость. Возможно, советники Милибэнда просто не видели ничего, кроме горстки прозападных иранских блогов, монополизировавших освещение событий в Иране. Трудно предположить, что именно Милибэнд сказал бы группам китайских националистов, которые в свободное от изготовления антизападных видеороликов время заняты переводом на китайский язык трудов западных философов вроде Лейбница и Гуссерля.
Еще хуже, когда западные политики начинают прислушиваться к блогерам в изгнании. Эти люди, нередко затаившие обиду на свою страну, склонны изображать ее внутреннюю политику как продолжение своей борьбы. Они зависят от серых кардиналов в Вашингтоне, Лондоне и Брюсселе, которые строят собственные домыслы об интернете. Многие из этих блогеров присоединились к неправительственным медиаорганизациям и даже учредили собственные. Стоит господствующим ныне представлениям о возможностях блогинга измениться, как многие из этих новых НКО пойдут ко дну.
Неудивительно, что люди, получающие гранты на то, чтобы приспособить возможности интернета для борьбы с диктаторами, не станут спешить с признанием, что терпят неудачу. Это как если бы мы наплодили несколько миллионов клонов Ахмеда Чалаби, который рассказами о ситуации в Ираке ввел в заблуждение всех, кто согласился его выслушать, и наняли бы их, чтобы выслушивать их предложения, как исправить ситуацию в их странах. Безусловно, большинство правительств сталкивалось с проблемой влияния изгнанников на внешнюю политику, однако к блогерам (возможно, из-за неизбежных сравнений с советскими диссидентами и эпохой самиздата) нередко относятся с большим доверием, чем они того заслуживают.
Почему некоторым тайнам лучше оставаться тайнами
Механизму выработки политических решений угрожают не только аффекты и спешка, но также растущая доступность и мобильность информации. Мобильная связь проникла в самые далекие уголки, и информацию стало проще получать. Те, кто когда-то был отрезан от мира, сейчас могут сообщать буквально о чем угодно, от последствий стихийных бедствий до случаев нарушения прав человека и фальсификации результатов выборов. Внезапно о трагедии стало легче узнать и помочь – по крайней мере, появилась такая надежда.
Технологии и в самом деле могут творить чудеса во время стихийных бедствий. Пострадавшие могут воспользоваться мобильным телефоном, чтобы с помощью эс-эм-эс сообщить о своем местонахождении и своей беде. Всю подобную информацию можно собрать, обработать и нанести на карту в интернете. Даже если это не поможет пострадавшим напрямую, сотрудники гуманитарных организаций смогут больше узнать о произошедшем и разумно распределить скудные ресурсы. Один из таких инструментов, “Ушахиди” (Ushahidi), был создан для сбора информации об актах насилия в период политического кризиса после выборов в Кении. После этого он успешно применялся по всему миру, в том числе в ходе разрушительных землетрясений в Гаити и Чили в начале 2010 года.
Заметим, однако, что причина, по которой многие проекты, основанные на принципе краудсорсинга, собирают достойные доверия данные во время стихийных бедствий, заключается в том, что речь в этих случаях идет не о политике. Здесь нет конфликтующих сторон, нет линии фронта, а у тех, кто передает данные, нет причин их искажать. В случае же использования краудсорсинговых инструментов, например, для фиксирования нарушений прав человека или наблюдения за ходом выборов (это некоторые из примеров применения “Ушахиди” не в гуманитарных целях), точность поступающих сообщений невозможно проверить, зато ими легко манипулировать.
Кто угодно может сфальсифицировать отчеты, чтобы обвинить оппонентов в злоупотреблениях или посеять среди них панику (вспомните нигерийскую рассылку эс-эм-эс о том, что вся пища отравлена). Чтобы вызывать доверие, авторы докладов о нарушениях прав человека, а также (иногда в меньшей степени) о нарушениях на выборах должны стремиться к стопроцентной точности. Этого требует сама природа документирования нарушений прав человека, особенно если авторитарное правительство может оспорить достоверность данных. Одна ошибка способна подорвать доверие ко всему массиву данных. А если правозащитные НКО будут уличены в распространении сомнительных данных, у правительства появится удобный повод их закрыть. Газета “Нью-Йорк таймс” превозносила достоинства “Ушахиди”: “По мере того как данные накапливаются, карты кризисных ситуаций могут показать нам скрытые модели реальности. Как далеко вглубь страны прошел ураган? Изнасилования широко распределены или сконцентрированы в районе военных казарм?” Но это вводит в заблуждение: в лучшем случае подобные карты могут дать нам общее представление о масштабе и характере нарушений, однако ценность этих данных для защиты прав человека минимальна. А хуже всего – малая толика данных, полученных путем краудсорсинга, может дискредитировать весь массив добытой с трудом информации о нарушениях прав человека.
Также нежелательно, чтобы определенная информация о нарушениях прав человека находилась в интернете в открытом доступе. Так, во многих странах жертвы изнасилования по-прежнему испытывают давление со стороны общества. Выдав любые детали, например опубликовав данные о географическом распределении случаев насилия, можно раскрыть личность жертв и сделать их жизнь еще невыносимее. В сборе информации о нарушениях прав человека всегда имелся некоторый механизм защиты данных, и, учитывая легкость, с которой данные могут быть аккумулированы и распространены (в том числе третьей стороной, возможно, желающей воспрепятствовать работе правозащитников), важно сохранить эти механизмы вне зависимости от желания распространять свободу интернета. Нельзя утверждать, что проекты, основанные на краудсорсинге, непременно нарушат этот баланс, но нужно тем не менее сопротивляться интернетоцентризму и подходу “больше людей – больше данных” без учета реальных потребностей и возможностей.
По иронии, хотя в последнее время усилия киберэлиты были направлены в основном на “вызволение” информации из закрытых баз, в ближайшем будущем они, возможно, сфокусируются на ограничении доступности открытых данных или по крайней мере их распространения. Это особенно важно для этнических меньшинств Они идентифицируются в Сети, что ставит их в опасное положение. Так, в России региональное отделение Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ), влиятельной антииммигрантской сети, создало несколько сетевых мэшапов – приложений, которые наносят данные переписи этнических меньшинств Волгограда на онлайновую карту (не в социологических целях, а чтобы вдохновить сторонников на погромы). ДПНИ – любопытный пример однозначно расистской организации, которая ловко приспособилась к реалиям эпохи интернета. ДПНИ не только готовит мэшапы. Главный сайт организации торгует майками с националистической символикой. Контент можно прочитать по-немецки, по-английски и по-французски. Пользователь может зарегистрироваться, чтобы принять участие в изготовлении собственных новостей по технологии вики.
Или возьмем, например, буракуминов – одно из самых многочисленных социальных меньшинств в Японии, происходящее от париев феодальной эпохи. С XVII века миллион буракуминов жил вне жестких рамок японской кастовой системы. Представители остальных каст делали вид, будто буракуминов не существует. Когда же японские энтузиасты-картографы совместили старинные карты, на которых отмечены общины буракуминов, с позаимствованными у “Гугла” спутниковыми снимками Токио, Осаки и Киото, это на первый взгляд показалось удачной мыслью. Прежде мало что предпринималось в Сети для сохранения наследия буракуминов. Но прошло всего несколько дней – и эти данные стали известны группе японских националистов, которые пришли в восторг от того, что узнали наконец точное местоположение жилищ ненавистных буракуминов. В итоге японская блогосфера принялась увлеченно обсуждать возможность погромов. Под сильным давлением японских НКО, борющихся с дискриминацией, администраторы “Гугла” попросили японских владельцев карт хотя бы скрыть легенду, в которой гетто-бураку были отмечены как “трущобы”.
