Валентин Турчин - Инерция страха. Социализм и тоталитаризм
Лишь один человек счел предложение несправедливым — заведующий лабораторией Б. Встает он и говорит: зачем же понижать в должности? Ведь работает он прекрасно. Никаких претензий у нас здесь нет. Вынесли выговор по партийной линии, и хватит.
Тут все зашумели, замахали на Б. руками. Дескать, как можно так рассуждать, надо думать об интересах института и т. д. Перешли к тайному голосованию. Результат: единогласно за понижение в должности. Б. тоже голосовал за: ведь если был бы один голос против, ясно было бы, что этот голос его. Впрочем, это его не спасло: через некоторое время Б. был переведен с должности заведующего лабораторией на должность старшего научного сотрудника.
Репрессии против людей творческих профессий — ущемление или полное изгнание с работы — проводятся, как правило, вполне законным, "демократическим" путем. Общество само оскопляет себя, и эта традиция самооскопления передается следующему поколению.
Из института, в котором я работал до увольнения летом 1974 г., был уволен незадолго до меня кандидат технических наук А.М. Горлов. Вся его вина состояла в том, что он был знаком с А. Солженицыным и однажды, приехав к нему на дачу в отсутствие хозяина, нарвался на сотрудников КГБ, которые не то делали там обыск, не то устроили засаду. Горлова как следует избили и пригрозили, что если он не будет молчать, то ему будет худо. Горлов, однако, молчать не стал, и дело получило огласку. Естественно, у него начались неприятности на работе, и в конце концов он был уволен путем тайного голосования. Горлов проработал в этом институте 15 лет.
Личный опыт
Мой личный опыт также содержит немало поучительного.
Когда в конце августа 1973 года началась клеветническая газетная кампания против академика Сахарова, я выступил с кратким заявлением в его поддержку. Через неделю я уже присутствовал на общем собрании сотрудников института, созванном с целью осудить мой недостойный поступок. Часть выступавших восклицала, что не может быть такой человек, как я, заведующим лабораторией и руководить людьми (в течение шести месяцев я, действительно, по недосмотру властей в процессе перехода из одного института в другой, был — о чудо! — заведующим лабораторией). Другие ораторы требовали вообще изгнать меня из института, утверждая, что мне не место в их здоровом коллективе. Одна пожилая женщина патетически воскликнула:
— Я вот смотрю, к нему все студенты ходят. Разве мы можем, товарищи, доверить такому человеку воспитание наших детей?
Резолюция, осуждающая мое поведение, была принята единогласно. Из трехсот человек, присутствовавших на собрании, ни один не проголосовал против или хотя бы воздержался.
Вскоре после этих событий из издательства "Советская Россия", где готовилась к выходу моя книга "Феномен науки" (уже был начат набор), мне сообщили, что работа над книгой остановлена "из-за нехватки бумаги". Рукопись другой моей книги "Программирование на языке РЕФАЛ", которая была сдана в издательство "Наука", находилась в это время у рецензента. Рецензент вернул рукопись в издательство, заявив, что он считает себя "морально не вправе" рецензировать книгу автора с таким политическим лицом.
Морально-политическое единство...
Осуждение моего выступления на собрании в институте производилось открытым голосованием. Но есть у меня опыт и тайного голосования.
В сентябре 1973 г., вскоре после собрания, была расформирована моя лаборатория, но я был оставлен в институте в должности старшего научного сотрудника. В течение последовавших месяцев я спокойно работал и надеялся, что мне удастся совместить свое диссидентство с продолжением профессиональной деятельности. Не тут-то было. Весной 1974 г. подошло время моего утверждения ученым советом института в занимаемой должности. Сначала вопрос о моем утверждении был отложен: вероятно, начальство не знало, как поступить, и запрашивало инструкций. Затем было дано указание "треугольнику" отдела составить на меня характеристику.
В деловой части характеристики, написанной в отделе, были только хорошие слова по моему адресу. Но последний абзац характеристики гласил:
"В то же время, будучи близко связанным с академиком Сахаровым, В.Ф. Турчин сделал в сентябре 1973 г. заявление для представителей буржуазной прессы, в котором оправдывал поведение Сахарова. Этот поступок В.Ф. Турчина был единодушно осужден сотрудниками института".
В июле 1974 г. состоялось заседание ученого совета института, на котором рассматривался, в частности, вопрос о моем утверждении в должности. Председательствовавший на совете заместитель директора не стал зачитывать деловую часть характеристики, а прочитал только заключительный абзац, начиная со слов "В то же время..." Затем он выразил надежду, что члены ученого совета "сделают соответствующие выводы" из зачитанного абзаца. Больше по этому поводу не было сказано ни слова. Моя работа не обсуждалась. Хотя за месяц до этого на заседании отдела было принято решение рекомендовать ученому совету института утвердить меня в занимаемой должности, заведующий отделом, который присутствовал на заседании как член ученого совета, не счел необходимым встать и объявить об этом. Результат тайного голосования был таков: 5 за утверждение, 19 — против. Так я вылетел из института.
Один из моих знакомых, когда я ему рассказал об этих событиях, воскликнул:
— Ого! Пять человек из двадцати четырех голосовали против. Это — дай-ка мне линейку — почти 21%. У вас на редкость порядочные люди в институте!
После увольнения я пытался устроиться в несколько научно-исследовательских институтов, но безрезультатно. Схема была всегда одна и та же: заведующий лабораторией хотел меня взять, но когда вопрос поднимался на уровень партбюро и дирекции института, ответ неизменно был отрицательным. Иногда мне говорили: "Вот если бы вы дали обещание вести себя... иначе, тогда еще можно было бы попытаться вас устроить". А в одном институте человек, который хотел меня взять, объявил мне с унынием в голосе, что не только директор, но и несколько человек, которые были заинтересованы во мне как в специалисте, сказали, что они, тем не менее, против моего приема. Они не хотят неприятностей.
Повествование об академиках я закончу следующей историей. Один мой знакомый спросил академика Зет, не может ли он помочь мне устроиться на работу. С академиком Зет мы не только знакомы более пятнадцати лет, но даже имели совместные работы. Академик ответил кратко и ясно:
Нет. Эти люди идут против общества. Такие дела.
Отщепенцы
Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье...
О. МандельштамУ меня нет иллюзий: мой конфликт — не только и, пожалуй, даже не столько, конфликт с властями, сколько конфликт с обществом. Я хочу примерно того же и смотрю на вещи примерно так же, как люди круга, к которому я принадлежу. Это - конфликт ценностей. Но именно система, иерархия ценностей — что мы считаем более, а что менее важным — определяет в конечном счете наши поступки; и от нее зависит, оказываемся ли мы с большинством или попадаем в отщепенцы, диссиденты.
Не то чтобы я возражал против отщепенства как такового. Отщепенцы нужны каждой стране и человечеству в целом. Нужны люди, которые ведут себя не так, как большинство — экспериментируют на себе (и — увы! — на своих близких). Без этого не было бы развития, движения вперед. Все новое бывает сначала в меньшинстве. В конце концов и доказательство теоремы зарождается в одной голове, прежде чем стать признанным фактом. Для меня диссидентство — часть моей жизненной задачи, как и научная работа.
Само по себе наличие отщепенцев — вещь естественная. И ясно, что люди, нарушающие общественные нормы поведения, не могут рассчитывать на легкую жизнь в своем обществе — это, опять-таки, естественно. Но неестественно и противоестественно другое: та линия, которая отделяет советских диссидентов от общества. Ведь для того, чтобы попасть в отщепенцы, достаточно просто отказаться от лжи (хотя бы по умолчанию), достаточно один раз заступиться за невинного человека, которого терзают на твоих глазах. А для того, чтобы попасть в полу диссиденты, в неблагонадежные, достаточно еще меньшего: живое слово, отказ от активного, систематического мракобесия. И это — в XX веке, в Европе, после того как основные принципы гуманизма и права личности давно признаны, казалось бы, цивилизованным миром.
Гуманистов XVI века поддерживало, вероятно, чувство, что они — первооткрыватели, прокладывающие дорогу к новому общественному порядку. Советские диссиденты всего лишь призывают помнить об уже открытых, ставших азбучными, истинах. Они всего лишь обороняются от наступающей тьмы.