Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Во время Ста дней она вслед за сыном триумфально вернулась в Париж.
После второго отречения умоляла разрешить ей сопровождать сына на остров Святой Елены. Не разрешили. Да и он боялся, что ей не выдержать ни путешествия, ни жизни на известном отвратительным климатом острове.
Она пишет ему постоянно. Письма не пропускают. Первую весточку он получает через год. «Я уже очень стара и не знаю, вынесу ли путешествие в две тысячи миль. Но что с того. Если умру там, то по крайней мере умру у тебя». Если бы он умел плакать…
Она умоляет отпустить её к сыну, но главы держав-союзниц отказывают: они наслышаны о её характере и боятся, что она сумеет его освободить.
Когда тюремщик, комендант Святой Елены Лоу добился удаления с острова доктора О’Мира, которому Наполеон безгранично доверял, император попросил врача навестить Летицию и Полину и передать им слова самой искренней сыновней и братской любви.
Вскоре вынужден был покинуть остров ещё один преданный человек, генерал Гурго. Добравшись до Европы, он первым делом отправился к Летиции и рассказал о своих опасениях по поводу здоровья императора. Гурго вспоминал: «Мать его, всегда нежная и добрая к нему, узнав, что сын, доставлявший ей всегда счастье и славу, страдает болезнью, которая может превратиться в смертельную, и не имеет при себе доктора, огорчилась и опечалилась более всех других родственников. Она заставила кардинала Феша вступить в сношения с лордом Батерстом [4] ; скоро кардинал достиг цели, госпоже Летиции дали позволение послать на остров Святой Елены доктора Антоммарки, пастора и ещё двух человек».
Она умоляет перевести сына в другое место заключения, пусть такое же далекое, но с более здоровым климатом. Александр – единственный из глав государств, кто готов выполнить её просьбу. Но он бессилен: Англия и Австрия категорически против.
Когда все европейские владыки собираются в Аахене на конгресс Священного Союза, она обращается к ним: «Мать, подавленная горем сильнее, чем это можно выразить словами, долгое время надеялась, что Ваши Королевские Величества и Высочества, собравшись вместе, вернут ей жизнь. Не может быть, чтобы Вы не стали обсуждать пленение императора Наполеона и чтобы Ваше великодушие, могущество и воспоминания о более давних событиях не подвигли Ваши Королевские Величества и Высочества к освобождению одного человека, которому Вы некогда выказывали дружеские чувства. Молю об этом Бога и Вас, поскольку Вы – Его наместники на земле. Государственные интересы имеют свои пределы. А грядущие поколения, дарующие бессмертие, будут восхищаться благородством победителей».
Победители такой счастливой возможности грядущим поколениям, увы, не дали. Письмо матери осталось без ответа. Зато Королевские Величества и Высочества, на благородство которых уповала Летиция, обвинили её в заговоре и даже назвали фантастические суммы, которые она якобы пожертвовала на вербовку сторонников своего сына. Она ответила с достоинством и бесстрашием, которые никогда её не покидали: «Если бы у меня были все эти миллионы, которые мне приписывают, я не стала бы тратить их на вербовку сторонников для моего сына, у него их и так предостаточно. Я бы лучше снарядила флот, чтобы вывезти его с острова, куда его заточили без всяких оснований!»
Как он гордился, когда туда, на проклятый Богом остров, дошли эти слова…
Мать переживёт сына на пятнадцать лет. К концу жизни она ослепнет. Паралич лишит её возможности передвигаться без посторонней помощи. Но дух её не будет сломлен. В своём дворце в Риме она охотно будет принимать тех, кто сохранил верность её великому сыну. Её будут усаживать в кресло так, чтобы перед её слепыми глазами всегда был мраморный бюст Наполеона. На её карете оставался его герб, её слуги продолжали носить его цвета. Больше никто в Европе не мог такого себе позволить. Даже если бы и хотел.
Когда ей сообщили, что статую Наполеона, снятую пятнадцать лет назад, вновь водружают на Вандомскую колонну, она (чудо!) встала с кресла, к которому была прикована уже несколько лет, сама прошла в зал, где собрались родственники, села напротив бюста сына и сказала тихо, но так, что услышали все: «Император вновь в Париже!»
Наполеон
Вскоре после смерти отца шестнадцатилетний подпоручик Буонапарте отправляется к первому месту службы, в городок Баланс. Большую часть пути преодолевает пешком: так дешевле – денег-то нет. В гарнизоне его встречает мертвящая скука. Другие молодые офицеры находят спасение в балах, в мимолётных романах. Но это – не для него: на людях его бедность становится особенно очевидной, а оттого невыносимо унизительной. Для него спасение – в книгах. Кроме того, он сам пытается писать. Не только дневник (это само собой), но и статьи, и даже роман (конечно же, из жизни Корсики).
Именно там, в Балансе, он начинает писать «Намётки к памятной записке о королевской власти». Предполагает «описать детали узурпированной власти, которой ныне пользуются короли в двенадцати монархиях Европы. Среди них лишь единицы не заслуживают того, чтобы их свергли… Как нелепо считать Божьей заповедью запрет на попытки стряхнуть иго узурпатора! Отчего же любой цареубийца, добившись трона, немедленно оказывается под защитой Господа, а при неудаче платит своей головой? Насколько разумнее признать, что народ имеет право свергнуть власть захватчика. Разве это не говорит в пользу корсиканцев? Это значит, что мы тоже можем, как Генуя, сбросить французское иго. Аминь». Судьба родины мучает его больше, чем собственная участь. Впрочем, одно от другого он пока не отделяет.
«Если бы нужно было уничтожить кого-то одного, чтобы вернуть свободу острову, я бы не раздумывал ни секунды… Жизнь мне в тягость, ничто не радует, всё причиняет боль… И поскольку я не имею возможности жить по-своему, мне всё опротивело…»
Пройдут годы, и он, тот самый Наполеон, который так страдал оттого, что его родина потеряла свободу; который был врагом всякой тирании; который так искренне сочувствовал угнетённым, – лишит свободы многие народы Европы. Парадокс? Или принявший гигантские, невиданные размеры закон кровной мести, по которому испокон веков жили корсиканцы?
Когда началась Великая Французская революция, ему было двадцать лет. Он и в самых смелых мечтах не мог вообразить, что будет значить она для него, бедного артиллерийского поручика. Но всё же он на стороне тех, кто делает революцию. Причин тому две: во-первых, если Франция будет свободна, она даст свободу и Корсике; во-вторых, при королевской власти он, Наполеон, мелкопоместный дворянин с далёкого полудикого острова, на карьеру в армии рассчитывать не может. Если же победит революция, только личные способности человека будут определять его судьбу. В своих способностях он не сомневается.
Он снова отправляется на родину в надежде в новых обстоятельствах занять подобающее место в управлении островом. Едва успев прижать к груди мать, сестёр и братьев, бросается к Паоли (тот уже вернулся на Корсику и без малейших усилий вернул себе место правителя, пусть и неофициального). Уверения Наполеона о том, что как раз с республиканской Францией корсиканцам по пути, не вызывают у Паоли ничего, кроме раздражения. Более того, укрепляют его желание просить покровительства у Англии. Это приводит к полному разрыву, но главное (и самое печальное) – юный романтик лишается идеала, кумира, которому поклонялся с детства. Он не был религиозен. В детстве Летиции удавалось загнать его на мессу только шлепками, но заповеди «не сотвори себе кумира» после мучительного разочарования в Паоли он будет следовать всегда.
Он оказался в Париже накануне главных событий 1792 года. Не стал участником этих событий – стал свидетелем, но до нас дошли его абсолютно откровенные высказывания и по поводу вторжения толпы в Тюильри (это было 20 июня), и по поводу свержения монархии (это случилось 10 августа). Он мог себе позволить быть откровенным: полностью доверял Бурьену, который записал, а потом опубликовал эти его слова. Правда, Луи-Антуан Фовелье де Бурьен, ровесник и однокашник Наполеона по Бриенну и Эколь Милитэр, а потом – его секретарь, оставил всего лишь небольшие рукописные заметки, а издал их (уже в виде десятитомника!) под названием «Мемуары Бурьена» некто Вилламарэ. Мемуары произвели фурор: такие разоблачения диктатора! Такие пикантные подробности! И опровергнуть было некому: к тому времени Наполеона уже почти пятнадцать лет не было на земле, а «автор» был психически болен. Только недавно удалось вскрыть фальсификацию, одну из самых циничных и самых успешных фальсификаций в истории (в неё верили и поклонники Наполеона, и его яростные ненавистники).
Революционная толпа атакует Тюильри Жан Дюплесси-Берто. «Взятие Тюильрийского дворца»
Так вот, 20 июня, встретив разъярённую толпу, направлявшуюся к королевскому дворцу, он предложил Бурьену: «Пойдём за этими канальями». Увидев в открытом окне дворца Людовика XVI в красном фригийском колпаке, Наполеон брезгливо поморщился: «Какой трус! Как можно было впустить этих каналий! Надо было смести пушками пятьсот-шестьсот человек – остальные разбежались бы!» Что это, очередное разочарование, на этот раз в короле? Отнюдь. Королём он никогда и не был очарован. Просто брошенная в раздражении фраза? Может быть, тогда Бурьен так и воспринял его слова. Но мы-то знаем, что было дальше… Пока он только произнёс собственный приговор бунтующей толпе. Расстояние от слов до вполне реальной тёплой человеческой крови будет совсем коротким…
В день штурма Тюильри и свержения несчастного, не сумевшего держаться достойно Людовика Наполеон снова наблюдает. И снова рядом с ним Бурьен. Это он рассказал о том, что будущий император, вознесённый к вершине власти революцией, с презрением назвал повстанцев сбродом и «самой гнусной чернью», а короля обозвал непечатным словом, которое Бурьен не осмелился повторить. Я, понятно, этого слова не знаю, могу только догадываться, но всё равно не решилась бы его написать.
