Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Великая сила Платона и его учеников — в том, что они гениально раскрывают то содержание, которое способно экономно расходовать огонь, создавать формы, препятствующие его быстрому исчерпанию.
Великая же… для меня слабость, а для кого-то специфика — в том, что в новый Огонь, новый импульс они не верят. Что Великая Новизна, то есть историческая страсть, им чужда. А уж если договаривать до конца «положа руку на сердце», то и враждебна. В какой-то степени это предопределялось соседством с Персидской империей, которая, будучи враждебна до крайности политически, воспринималась греками еще и как фундаментальный метафизический враг. Между тем именно персидский дух был носителем исторической устремленности. Согласно которой где-то там, в финале мировой истории, произойдет нечто неслыханное и — морально окрашенное. В некоем окончательном сражении Свет победит Тьму.
Греческий полис, чье представление о должном гениально выразил Платон, не мог не воспринимать враждебно подобную историческую устремленность своего яростно ненавидимого соседа. Кто знает — может быть, есть связь между локальностью подобного полиса и его отрицанием Исторической Новизны. Отказываясь от локальности, Александр Македонский был просто вынужден, в силу указанного, соединять универсальность, глобальность и историзм. Может быть, здесь источник фундаментального интеллектуального конфликта между Платоном как сторонником классической античной локальной полисности и Аристотелем, вдохновившим Александра Македонского на выход за пределы полисности и создание всемирной универсалистской империи. В любом случае, конфликт между последователями Платона и последователями Аристотеля для Запада является системообразующим. И вряд ли можно ответить на вопрос о характере этого конфликта вне рассмотрения антитез «полис или империя», «локальное или универсальное», «историчность или цикличность», «примордиальность или Великая Новизна».
Впрочем при всей важности рассматриваемых антитез еще важнее другое. Констатация историчности персидского духа, разом прекращающая те игры, в которых историческое тождественно иудейскому, а значит… Что это значит — зависит от предпочтений. Для нас же важно установить, что само тождество носит спекулятивно-идеологизированный, а не научный характер. Что оно призвано не раскрывать существо реальных альтернатив, еще более важных для человечества сегодня, нежели во времена Платона и Аристотеля, а сбивать с толку, заводить в трясину ложных фобий и филий.
Сначала надо завести в эту трясину, затем заняться политической игрой с искоренением хилиастической ереси… Нет уж, давайте все-таки признаем очевидное! Установим, что «какой-то там зороастризм» несомненно участвовал в порождении сверхтонкой пленки Исторического. А великий греческий античный интеллектуализм этого чурался и этому активно противостоял.
При этом я могу и должен сослаться на А.С.Хомякова, крайне авторитетного в почвенных славянофильских кругах. Это он говорит о трех началах духа истории (духа птицы, как он это называет) — зороастризме, Иудее пророков и русском православии. Я могу сослаться также на Пауля Тиллиха, выдающегося теолога, христианского мыслителя и философа культуры… Зачем нужны эти ссылки? Потому что если все их… ну, я не знаю… спрятать, стереть… Очень многое придется, увы, в этом случае стирать или в новые спецхраны запрятывать… Словом, если это проигнорировать, то выстроится презабавнейшая картинка. Окажется, что не только хилиастическое начало, но и вся эта историческая супертонкая пленочка на теле культуры есть творение иудейского духа. Пиама Павловна скажет, что подрывного. А ее интеллектуальный соперник — что единственно подлинно креативного. При наличии авторитетной традиции, вводящей в число создателей этой сверхтонкой пленочки не к ночи будь помянутый зороастризм, этого сделать нельзя.
Но если нельзя, но очень хочется, то можно. Можно если не вообще со всеми, то с аудиторией Рождественских Чтений. А хочется-то как! Не просто очень, а очень-очень. Чего именно хочется? А вот чего.
1) Снять зороастрийский фактор (стереть его, утаить etc).
2) Заявить после этого, что хилиазм — это плод подрывного иудейского духа, как и большевизм.
3) Опираясь на это ложное заявление, назвать плодом этого подрывного духа весь историзм, всю страсть по временной траектории, отличающейся от циклической.
4) Изъять эту историческую страсть из христианства, освободить христианство от иудейского мессианства.
5) Тех же, кто станет утверждать, что историческая страсть — это суть христианства, обвинить в приверженности хилиастической ереси.
6) Освободившись таким образом от необходимости отвечать оппонентам, заявить, что историческая страсть — это не суть христианства, а хилиастический иудейский полип на его теле. И что Блаженный Августин, воспользовавшись единственно подлинно верным учением Платона—Плотина как хирургическим инструментом, удалил этот полип. А нынешние российские последователи Блаженного Августина, учась у него проведению подобных хирургических операций, должны довести дело Блаженного Августина до конца и с помощью того же хирургического инструмента изъять всю опухоль Исторического во имя излечение христианства…
Вот в чем философско-политический смысл борьбы с хилиазмом. Смысл, утаиваемый теми, кто хочет протянуть нить от иудейского хилиазма к иудейскому же большевизму.
Этим хирургам надо обязательно расширить операцию, распространив ее на иудейское же «тлетворное Историческое».
Им обязательно надо сказать, что историческое — это не сверхтонкая пленка, концентрирующая в себе волю к развитию и объемлющая культуру как таковую. Нет, историческое, как и хилиастическое (а также большевистское, революционаристское etc), — это иудейская порча, плесень, которую надо побыстрее извести на корню. Вот они — хирургические инструменты, изготовленные Платоном и Плотиной! Берите, пользуйтесь! Августин ведь пользовался! А вы, имея этот опыт, «ни бе ни ме».
Называется это — науськивать. Науськивать на иудеев? Не думаю. Науськивают, конечно же, на Историческое как таковое. А иудеи — повод. Причем — наиважнейший. Не наклеишь на лоб историзма шестиконечную звезду… Как по нему тогда долбануть из всех информационных калибров? А ведь как хочется!
Впрочем, я не психологией занимаюсь. И разбирать, в какой степени первичны чувства к «погубителям слонов», а в какой — чувства к триаде «большевизм — хилиазм — историзм», не намерен. А вот смысл игры и ее характер обсудить абсолютно необходимо.
Я не знаю, в какой степени Маркс и его последователи в своих страстях по истории («из царства необходимости — в царство свободы») были ведомы иудейским мессианством. Огромное большинство этих людей порвало с конфессией под названием «иудаизм» и противопоставило себя этой конфессии. А значит, и народу. Отец одного моего знакомого рассказывал сыну, как община наседала на дедушку с бабушкой: «Вразумите Моню! Он из приличной семьи! Ну что он, как сумасшедший, бегает с маузером по улицам!» Но, может быть, разорвав с конфессией, они не разорвали с народом. А может быть, некий мессианский дух, свойственный их народу, приобрел модифицированный светский облик… В принципе такое возможно.
Но я знаю, сколь глубоки корни другого мессианства — русского. Как дышит все тут страстью по историческому пути и историческому же избавлению. Как велико здесь жадное и страстное любопытство к новому, неизведанному и неиспытанному, предельному и спасительному. И русский, и еврейский народ причастны «историкуму» — этой самой сверхтонкой и спасительной пленке исторически страстного человечества.
Религиозное мессианство не терпит наличия мессианского религиозного конкурента. Это породило сложности в отношениях мессиански настроенных иудеев и мессиански же настроенных русских православных людей. Может быть, корни небезоблачности этих отношений еще глубже. Не знаю. Не это мне интересно. И, в любом случае, я меньше всего хочу превращать огромную сложность этих отношений в сусальный розовый примитив. Я даже не хочу сказать, что, сбросив конфессиональные обличия, два мессианства, русское и еврейское, нашли свой общий знаменатель в марксизме и коммунизме. И слились в экстазе беспроблемной и безоглядной любви друг к другу. Возникли новые сложности. Да и память о старых никогда не исчезает бесследно.
Думаю, что корни сложности отношений иранского и еврейского духа еще глубже. Что не мешало Израилю и Ирану дружить в дохомейнистский период. Но я знаю точно, что сейчас является целью игры. Главная текущая задача — лишить Россию (и именно ее!) права на нахождение в сверхтонкой и проблематичной пленке исторически страстного, готового нести этот Огонь человечества.
