Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
отказаться от антикоммунизма». После того, как на выборах 1999 г. КПРФ потерпела
поражение, один из главных «демократов первой волны» заявил, что он «больше
всего боялся появления агрессивного антикоммунистического большинства в Думе» и
радовался, что «Единство» пошло на союз с КПРФ, который имеет все шансы
перерасти в долгосрочное партнерство», а человек (из бывших
леваков-диссидентов), возглавивший при Путине основной пропагандистский центр,
тогда же заявил, что «правый (!) лидер не должен быть антикоммунистом», а «канал
связи с массами, разделяющими идеи либерализма, не может быть создан на
антикоммунистической базе».
Развернулась целая кампания по защите коммунистической идеи, которая «сама по
себе очень благородная», в ходе которой на разные лады повторялось, что «в том
виде, как она была сформулирована Марксом — это одна из самых светлых идей об
отмирании государства», «Россия стала родиной величайшей попытки создать
справедливое общество, воплотить царство Божие на земле» и т.д. Протестовали,
естественно, и против очернения «идеалиста» Ленина и «любых попыток выносить
однозначные, прямолинейные приговоры». Типичными были призывы «не списывать
социализм только потому, что его кто-то неправильно строил». В своих лозунгах
типа «мы не должны зачеркнуть разом весь советский период и сказать — все это
было ужасно», «огульное осуждение советского прошлого несправедливо» властители
дум от демократии совершенно сходились с таковыми от национал-большевизма,
только сохранять от осуждения предполагалось противоположные периоды и черты
режима.
Представление о том, что коммунизм совсем не так страшен, и во всяком случае
лучше любой авторитарной диктатуры (хотя бы и «демократической»), а тем более
национальной и вообще патриотической в политической сфере вылились в линию на
союз с коммунистами сначала против угрозы «державничества» в лице усилившейся
ЛДПР и искусственно преувеличенной опасности «национал-патриотизма», затем
против Ельцина, а потом и против Путина. Причем если в 1993 г. Гайдар призывал к
объединению с коммунистами (которые «должны вспомнить о своей интернациональной
сущности»), против победившего на выборах Жириновского, то через два года даже и
самого Гайдара более правильные товарищи из того же стана стали упрекать в
недостаточно хорошем отношении к коммунистам, а ещё через год, перед выборами
1996 г. в том же упрекали даже Явлинского, хотя «Яблоко» как раз наиболее полно
воплощало позиции этой среды. От Ельцина же ещё в 1994 г. её идеологи требовали
уйти в отставку, воображая, что «идея демократической альтернативы нынешней
власти, уже давно витавшая в воздухе, вырвалась из кабинетов политиков и
овладела массами».
В наиболее полной мере подход «коммунисты лучше Ельцина» проявился перед
выборами 1996 г. Тогда газеты этого направления были полны высказываниями такого
рода и осуждениями «стратегии нагнетания антикоммунистической истерии». «Кто
спорит, приход к власти коммунистов раньше или позже положит конец куцей нашей
свободе печати. Но это ещё не повод требовать голосовать за антикоммунистов».
«Мерить возможное зло от Зюганова аршином сталинского террора, захлебываясь в
антикоммунистической истерике, глупо». «Замена Ельцина Зюгановым вовсе не будет
означать кардинального перелома в московской политике». «Единственно хорошим
исходом является не «все, что угодно, кроме коммунистов!». «Я не считал бы
замену в Кремле Ельцина на Зюганова катастрофичной и непоправимой». Особенно
убедительно суть этой позиции была изложена в одной из статей 1997 г., когда
пошли было слухи о готовящемся референдуме по захоронению Ленина: «Поражение
ленинцев вовсе не будет означать торжество демократов, ибо всплеск
антикоммунистических настроений, наложившись на растущее разочарование в
демократии, даст новые силы правым — авторитарно-националистическим и
неофашистским силам. Новый приступ ленинофобии у правящих реформаторов может
стать сигналом к мощной кампании по ликвидации советских идеологических
реликвий». Явлинский упрекался в том, что упустил возможность союза с КПРФ в
1993–1994 г., в результате чего «могла появиться способная прийти к власти левая
сила, которая была бы истинным гарантом демократии и стабильности».
На новом этапе та же линия продолжилась и даже приобрела ещё большую
актуальность с приходом к власти Путина. Виднейший идеолог этого направления
летом 2000 г. писал: «Я не верю, что победа КПРФ привела бы к ликвидации
демократических завоеваний. Наоборот, она окончательно закрепила бы эти
завоевания и сделала бы невозможным никакую новую «путинщину». Надо принять
перспективу победы КПРФ, с которой должен смириться любой человек, если ему
дороги демократические свободы». А вскоре редакция «Общей газеты» (основного
органа этого направления) направила Зюганову письмо, в котором говорилось: «Мы
убеждены, что нагнетаемый страх перед КПРФ и угрозой «реставрации коммунизма»
сыграл роковую роль для российской демократии, способствовав созданию и
укреплению авторитарного режима, приобретающего сейчас все более жесткие и
опасные формы. Сейчас и перед коммунистами, и перед демократами встала угроза
окончательной консолидации авторитарного режима, в котором не будет места ни
тем, ни другим». Этот подход оставался генеральной линией «демократической
оппозиции» и все последующие годы. Ходорковский, финансировавший КПРФ и
потерпевший от путинского режима, и из узилища продолжал призывать к союзу с
коммунистами против Путина.
Примечательно, что линия на союз с коммунистами проводилась даже несмотря на то,
что сама КПРФ жестко критиковалась этой средой за отход от «истинного
ленинизма», «националистический уклон», забвение интернационализма («Хочется
спросить г-на Зюганова, зачем компартия рвет с братством трудящихся всех стран,
с Марксом и Лениным?»). То есть даже такие «испорченные» коммунисты все равно
почитались меньшим злом, чем власть, обнаружившая даже минимальный
«государственнический» инстинкт. Эти упреки демократов компартии с позиций
«святее папы», пожалуй, наиболее наглядно демонстрировали общность их базовой
идеологии. Только коммунисты оказались способны кое-чему учиться на уроках
истории и прекрасно отдавали себе отчет в том, что только мимикрия под
патриотизм держит их на плаву. А демократические «двоечники» все вели разговоры
о «левой перспективе», надеясь соблазнить коммунистов социал-демократией.
Естественно, что к проблеме практического сохранения советского наследия эти
круги подходили с тех же позиций, что и КПРФ, но, пожалуй, играли в этом деле
более существенную роль, чем она, так как имели большее влияние во властных
сферах. Эта среда весьма остро реагировала на планы ликвидации мавзолея,
возвращение имени Санкт-Петербургу, частичный вывод из обращения слова
«товарищ», редкие случаи (в том числе и в сопредельных странах) сноса памятников
деятелям большевизма (что трактовалось как недопустимый «вандализм»). Крайне
враждебное отношение вызвало у неё, конечно, и введение «Дня народного единства»
вместо 7 ноября: в газетах (причем, что характерно, даже в правительственных)
печатались подборки «мнений читателей» с осуждением этой акции и затем ежегодно
с удовлетворением отмечалось, сколь малое число опрошенных признает этот день и
сколь большое остается верно дню революции. Поскольку после 1991 г. значимые в
общенациональном масштабе СМИ придерживались именно такой линии, а власти свои
шаги типа замены 7 ноября на 4-е никак, стесняясь их, никак не рекламировали, не
приходится удивляться, что они не были популярны. Вообще в результате того, что
«державность» все эти годы считалась дурным тоном, а советские ценности,
напротив, консервировались и властью, и той средой, о которой шла речь выше,
население оказалось воспитанным в духе как бы «скромного социализма»: если до
60% и более при опросах ностальгировали по доперестроечным временам и в той или
иной степени одобряли революцию и советский режим, то «великодержавно» настроена
была только треть.
Хотя публицистика коммунистов и левых демократов была полна инвективами по
адресу вроде бы заправляющих делами в стране каких-то «правых радикалов»,
«ультралибералов», «радикальных антикоммунистов» и т.п., никаких вообще правых
